Ибо, какие бы меры в духе этой политики ни проводились, субъективно они были ориентированы в конечном счете на укрепление и обновление абсолютизма. Панинские же замыслы предполагали не частные улучшения, не устранение отдельных крайностей абсолютистского режима, а конституционное , то есть опирающееся на право и «фундаментальные законы» ограничение самодержавия и всех возможных его деспотических проявлений. Речь шла об установлении в России строя конституционной монархии . Осенью 1774 г., после только что пережитых страной потрясений, Павел пишет трактат с широковещательным названием «Рассуждения о государстве вообще относительно числа войск, потребных для защиты оного и касательно обороны». Вопреки, однако, своей кажущейся узковоенной тематики, он явился, по словам Н. К. Шильдера, «не чем иным, как жестокой критикой царствования, начавшегося в 1762 г.». Исходная мысль трактата — России следует отказаться от поглощающих все ее силы войн и сосредоточиться на запущенных внутренних делах. Павел выступает здесь как принципиальный противник внешнеполитической экспансии Екатерины II и ее фаворитов. «Государство наше в таком положении, — продолжает он, — что необходимо надобен ему покой. Война (с Турцией. — А. Т.), продолжавшаяся пять лет, одиннадцатилетнее польское беспокойство да к тому же и оренбургские замешательства, кои начало имеют от неспокойствия Яицких казаков, уже несколько лет перед сим начавшегося, довольные суть причины к помышлению о мире, ибо все сие изнуряет государство людьми, а через то и уменьшает хлебопашество, опустошая земли». Обрисовав бедственное состояние страны, налоговый гнет, злоупотребления администрации, бесчеловечное обращение с нижними чинами, тяжесть рекрутчины, непомерно долгий срок солдатской службы, Павел предлагает приспособить военную систему исключительно к оборонительным целям и устроить армию наименее обременительным для страны образом. Для этого следовало выдвинуть 4 корпуса на границы для защиты государства, а остальные войска расположить по губерниям, поселив их на хозяйственно обрабатываемых землях, — с тем чтобы со временем они бы сами обеспечивали себя и войска комплектовались бы за счет солдатских детей, а рекрутчина была бы навсегда отменена. (Идея соединения армии с сельскохозяйственным трудом — Павлу, бесспорно, принадлежит приоритет в ее выдвижении — сама по себе, при исторически сложившихся тогда способах комплектования войск, ничего дурного не заключала и, будь осуществлена при определенных условиях, могла бы принести пользу и армии и государству в целом. Однако несколько десятилетий спустя, уже при Александре I и А. А. Аракчееве, она была начисто скомпрометирована, когда в извращенном виде легла в основу организации военных поселений).Во всех этих размышлениях Павел отправлялся от простой и мудрой максимы: «Человек — первое сокровище государства и труд — его богатство; его нет, труд пропал и земля пуста, а когда земля не в деле, то и богатства нет. Сбережение государства — сбережение людей» и т. д. Свои «Рассуждения» Павел подытожил примечательными словами: «А сему я был сам очевидцем и узнал сам собою вещи и, как верный сын отечества, молчать не мог».Осознание Павлом моральной ответственности за дела в государстве, своего высокого призвания и личной независимости в противоборстве различных групповых интересов при дворе выразилось два года спустя в письме к одному из друзей — своего рода социально-нравственном кредо будущего обладателя российского престола: «Если бы мне надобно было образовать себе политическую партию, я мог бы молчать о беспорядках, чтобы пощадить известных лиц, но, будучи тем, что я есмь, — для меня не существует партий, кроме интересов государства, а при моем характере мне тяжело видеть, что дела идут вкривь и вкось и что причиною тому небрежность и личные виды. Я желаю лучше быть ненавидимым за правое дело, чем любимым за дело неправое».В 1770— х гг. Павел ведет активную переписку с братьями Паниными, Н. В. Репниным, А. Б. Куракиным, обсуждая планы реформ в армии в тесной связи с упорядочением прав и обязанностей дворянства, полагая необходимым повысить престиж государственной службы, поднять промышленность, торговлю, создать ответственную перед твердыми законами администрацию, которая осуществляла бы власть «для всех одинаково добрую» монарха, а не господствующего сословия. Он шлет свои «мнения» о реформах в армии Петру Панину, главному авторитету в военных делах, Никите Панину — о политических преобразованиях.В духе передовых воззрений эпохи Павел формулирует свой взгляд на соотношение таких значимых для просветительской мысли понятий, как свобода, воспитание, законность: «Как первое сокровище человека», свобода «не иным приобретается, как воспитанием, оное не может быть иным управляемо (чтоб служило к добру), как фундаментальными законами, но как сего последнего нет, следовательно, и воспитания порядочного быть не может». Ту же мысль, но в несколько ином плане Павел развивает в следующей сентенции из письма к П. И. Панину: «Спокойствие внутреннее зависит от спокойствия каждого человека, составляющего общество, чтобы каждый был спокоен, то должно, чтобы его собственные, так и других, подобных ему, страсти были обузданы; чем их обуздать иным, как не законами? Они общая узда, и так должно о сем фундаменте спокойствия общего подумать».В 1778 г. Павел перерабатывает текст «Рассуждений», обогатив его новыми соображениями, почерпнутыми из общения со старшими друзьями. Пересылая П. И. Панину вторую редакцию трактата, он усматривает в нем обоснование и наброски своего будущего законодательства — плод совместного творчества «панинсксго» кружка: «Оное есть собранные от некоторого времени „…“ материалы, служащие основанием всем на тим рассуждениям». Во всяком случае, и Д. И. Фонвизин, и братья Панины имели основания воспринимать «Рассуждения» — первый опыт выступления Павла на политическом поприще — как и выражение собственных взглядов. В этом трактате, по верному определению Н. К. Шильдера, «отражались политическая и военная мудрость обоих Паниных — Никиты и Петра». В данной связи заслуживает пристального внимания мысль историка русской литературы XVIII в. Г. П. Макогоненко о том, что «именно в ряду с „Рассуждениями“ следует рассматривать составление в конце 1770-х гг. братьями Паниными и Фонвизиным проекта фундаментальных законов, которые должен был ввести Павел после прихода к власти».Речь идет о замечательном памятнике русской политической мысли XVIII в., фигурирующем в литературе под самыми разными названиями, но чаще всего как: «Завещание Н. И. Панина», «Конституция Н. И. Панина — Д. И. Фонвизина». Итог их многолетних деяний, документ этот, составлявшийся, очевидно, с конца 1770-х гг. (после возвращения Фонвизина из-за границы в 1778 г., как полагают его биографы), но завершенный уже после смерти Н. И. Панина 31 марта 1783 г., действительно представлял собой тот самый конституционный проект, который предназначался для вручения Павлу I при вступлении его на престол.Известные до сих пор сведения о судьбе этого проекта сводятся к следующему.Пораженный после отставки в 1781 г. апоплексическим ударом, Н. И. Панин не мог не только писать собственноручно, но даже и диктовать сколь-нибудь связный текст. Поэтому весь проект от начала до конца был написан по его словесным наставлениям Д. И. Фонвизиным. Существо проекта, по сжатой характеристике его племянника — декабриста М. А. Фонвизина, заключалось в предоставлении политических свобод «сначала для одного дворянства», которое наделялось широкими избирательными правами и на их основе формировало большую часть Сената и дворянские собрания в губерниях и уездах, обладавшие законодательной инициативой. Сенат облекался законодательной властью, император — исполнительной с правом утверждать и обнародовать принятые Сенатом законы. Предусматривалась постепенная ликвидация крепостничества. Собственно, в изложении М. А. Фонвизина, это был не сам проект, а идеи Н. И. Панина, составившие его, так сказать, теоретический костяк.Помимо основного текста, имелось еще Введение в проект, хорошо известное в литературе как сочинение Д. И. Фонвизина «Рассуждения о непременных государственных законах». После смерти Н. И. Панина Д. И. Фонвизин передал подлинник конституционного проекта в полном его составе П. И. Панину, который осенью 1784 г. готовил для вручения Павлу на случай его восшествия на престол ряд своих «Прибавлений», дополняющих этот проект соображениями об устройстве армии, правах сословий, финансах и других сторонах жизни реформирующегося государства. Кроме того, здесь была заготовка манифеста, который должен был быть издан от имени Павла-императора в момент его воцарения. В сопроводительных письмах П. И. Панин обращался к нему как к «императорскому величеству» — словом, все было рассчитано на непременное воцарение Павла, причем воцарение не в отдаленном будущем, а в достаточно обозримый срок: сторонники Павла явно торопили время.Это было крайне рискованно и, получи тогда дело огласку, наверняка могло быть воспринято как дерзкий вызов Екатерине II, как тайный заговор против нее.Вот с этим комплексом документов и должен был быть представлен Павлу панинско-фонвизинский конституционный проект. Однако основной текст П. И. Панин изъял из предназначаемого цесаревичу пакета бумаг. В сопроводительном письме от 1 октября 1784 г., сообщая Павлу, что собирается отправить ему вместе со своими «Приложениями» «Рассуждения» — Введение в проект, он ложно заверял цесаревича, что самого проекта измученный болезнью Н. И. Панин будто бы вообще не успел составить. Почему так поступил П. И. Панин, сказать трудно, возможно, здесь сыграла решающую роль политическая острота конституционного проекта, покушавшегося на самое абсолютную власть Екатерины II. Впрочем, П. И. Панин не решился передать Павлу и все остальные заготовленные для него бумаги — при жизни Екатерины II они к нему так и не попали. По кончине в 1789 г. П. И. Панина все они, кроме подлинника основного текста проекта, с тех пор исчезнувшего, поступили обратно к Д. И. Фонвизину, который передал их на хранение своим друзьям — в семью петербургского губернского прокурора Пузыревского для вручения «государю-императору Павлу Петровичу». Вдова прокурора выполнила эту просьбу, передав многострадальный пакет со столь конфиденциальными бумагами новому императору. После того они 35 лет глухо пролежали в царских архивах и только в 1831 г. были обнаружены самолично Николаем I «в собственном бюре императора Павла I и в одном секретном ящике».Вместе с тем у Д. И. Фонвизина оставался свой полный список конституционного проекта, переданный им брату, директору Московского университета П. И. Фонвизину. В разгар гонений в 1792 г. на московских мартинистов, затронувших и всех служащих университета (в глазах властей он был оплотом новиковского кружка), П. И. Фонвизин в ожидании прихода полиции с обыском истребил доверенный ему манускрипт, но, по счастью, бывшему тут же другому его брату, отцу декабриста М. А. Фонвизина, чудом удалось, по свидетельству последнего, спасти Введение.И если его тексты, многократно, кстати, издававшиеся еще с середины прошлого века, дошли до нас благодаря снятым в свое время М. А. Фонвизиным копиям и сохранившемуся в архивах его подлиннику в составе бумаг П. И. Панина, то сам проект, впервые в истории России конституционно ограничивавший самодержавие выборным дворянским Сенатом, с 1792 г. вообще никто не видел — скорее всего он утрачен, и видимо, безвозвратно. Во всяком случае, поиски его не дали пока никаких результатов и судить о его содержании мы могли лишь по приведенной выше его характеристики из мемуаров М. А. Фонвизина.Но отсюда со всей несомненностью следует, что и сам Павел I в момент восшествия на престол не смог ознакомиться с предназначенным именно для него конституционным проектом (не говоря, конечно, о Введении, попавшем к нему с бумагами П. И. Панина).Но знал ли Павел что-нибудь об этом конституционном проекте в бытность великим князем, в период его подготовки (как он, допустим, был в курсе разработки в 1770-х гг. Н. И. Паниным и его сторонниками планов государственных реформ и даже внес в это свою лепту)? В литературе считалось само собой разумеющимся, что если и знал, то лишь в общей форме, как бы со стороны. Вопрос же о более непосредственной причастности Павла к подготовке панинско-фонвизинской конституции в литературе вообще не ставился.Так было до начала 70-х гг. нынешнего века, когда петербургский историк М. М. Сафонов обнаружил в секретных делах Государственного архива уникальные документы, позволившие наконец со всей определенностью ответить на этот вопрос.После возвращения из заграничного путешествия поздней осенью 1782 г. Павел, лишь раз побывав у прикованного к постели и, по выражению одного историка, «политически зачумленного» тогда Н. И. Панина, вынужден был, опасаясь преследований Екатерины II, прекратить с ним всякие сношения. Только в последних числах марта 1783 г., словно предчувствуя близость рокового исхода болезни, он решился навестить своего наставника. Ф. Н. Голицын вспоминал: «За несколько дней перед кончиной графа пожаловал к нему под вечер великий князь. Тут было объяснение о всем предыдущем, — многозначительно отмечает Голицын, — но граф через несколько дней после скончался». 5 апреля 1783 г. сам Павел сообщал Н. И. Салтыкову о посещении Н. И. Панина: «В тот вечер он весел и свеж был так, как я уже года три не видывал».Так вот, найденные Сафоновым документы есть не что иное, как две собственноручные записки Павла, запечатлевшие последнюю его встречу с Н. И. Паниным.Одна из записок, озаглавленная автором «Рассуждения вечера 28 марта 1783» и составленная по горячим следам в тот же самый вечер, фиксирует высказанные Н. И. Паниным в ходе беседы мысли по коренным проблемам государственных преобразований, — его своего рода политическое завещание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120