И не пострадает, если я удалюсь с миром.
– Твой великан, похожий на гориллу, напугал моего мальчика до полусмерти, – гневно выкрикнул голос из толпы. – И, как ты думаешь, мы не видим, что эта женщина шастает по пустошам в ночи, выпучив жуткие глазищи?
Сердитый единодушный рык прокатился по рядам вооруженных людей. Его Милость Васст воздел руку в боевой перчатке.
– Если ты невиновен, Кортишейн, то тебе и твоей семье нечего бояться деннифрейского правосудия. Но мы здесь для того, чтобы забрать тебя силой, если понадобится. Не вынуждай нас проливать кровь.
Толпа расступилась, очистив место перед цепочкой одетых в ливреи арбалетчиков. Теперь их оружие было взведено и готово к стрельбе. Лежа на своем месте, Рол не мог разглядеть выражения лица дедушки, но нисколько не сомневался, что на мгновение старик поглядел прямо на него, дрожащего в вереске, и морщины вокруг глаз старика обозначились резче. Дед выпрямился. Больше он не опирался о посох. Когда он заговорил, голос его звучал твердо и отчетливо и казался голосом когото много моложе.
– Вы невежественный и дикий сброд. Я встречался с тем, что вы зовете правосудием на половине земель этого мира. Оно всегда завершалось веревкой или горой просмоленных дров. Оставьте немедленно это место или, клянусь кровью Рана, я предам вас смерти.
С этими словами он воздел руки к небу, словно в попытке схватить молнию. Позади него встал Морин. Его глаза – два жадных зеленых огня, в которых не осталось ничего человеческого, полыхали в ночи.
– Пристрелите его! – завопил Его Милость Васст, и конь заходил под ездоком. – Он нас всех околдует!
Ролу оказалось тяжело проследить все, что случилось дальше. Вспышка изумрудного света, столь краткая, что лишь цвет отличал ее от молнии. Отчетливо послышалось краткое пение тетивы арбалетов. Люди завопили, заревели и поспешили прочь от Эйри, толкая и опрокидывая друг дружку. Кони ржали и вставали на дыбы. И надо всеми ими высокий, как дерево, поднялся Морин с лицом, превратившимся в маску свирепого хищника. А сзади еще ктото, поменьше, вырвался из домишки с таким же нечеловеческим свечением в глазах. Острые уши, кошка кошкой, с подергивающимся хвостом, но на двух лапах, эта тварь взвыла, как безумная, прежде чем броситься на людей Его Милости Васста.
Всадники справились со своими скакунами и ринулись на этих двоих, взмахнув саблями. Арбалетчики остановились в пятидесяти ярдах от укрытия Рола и принялись заряжать по новой. Сериок кричал односельчанам, чтобы держались. Свободная фаланга более решительных из них выровняла пики, но лица их побелели от страха в свете вспыхнувшей разветвленной молнии.
Не могло такого быть наяву. Никак не могло. Рол вскочил было на ноги, но тут крепкая рука ухватила его за шиворот и вновь повергла лицом в жесткий и намокший вереск. Голос деда хрипло произнес: «Тихо». Они оба наблюдали, как сельчане и всадники окружают создания, которыми стали Морин и Айд. Тела и части тел взлетели в воздух. Арбалетные стрелы дождем посыпались на задыхающееся, корчащееся, вопящее месиво того, что недавно было людьми и конями, а наверху зловеще полыхнула еще одна молния. Арбалетчики вновь и вновь заряжали свое оружие, подбираясь все ближе к дому, чтобы верней целиться внутрь. Дед схватил мальчика за руку. – Идем.
И припустил как молодой, волоча за собой внука. Они удалились незамеченными в полыхании, тьме и сияющей завесе дождя. И не останавливались, пока не очутились у подножия арголита, высившегося над мысом, примерно в четверти мили от дома. Эйри пылал. Яркое пламя вырывалось языками из передней двери и пробиралось вверх по дерну крыши. На гребне крыши существо, подобное кошке, когдато бывшее Айд, щелкало зубами и шипело, меж тем как на нее сыпался дождь арбалетных стрел. Морин громадой лежал перед домом, точно выброшенный на берег кит. Люди рубили его мечами, пиками и бердышами. Темная кровь плескалась под их ногами.
Дед прислонился спиной к арголиту, в его хриплом дыхании чувствовалась боль. Он тронул рукой бок, и Рол увидел, что в боку у старика засела отвратительная арбалетная стрела с запачканным чернеющей кровью белым оперением. Рол думал взяться за нее, но старик в раздражении хлопнул его по руке.
– Не стоит. Пусть останется.
Они наблюдали, как яркое пламя с ревом взметнулось в ночи, когда не выдержали стропила и верхние балки Эйри. Испустив стон, дом содрогнулся в предсмертных муках, меж тем как уцелевшие деннифрейцы лупили по вереску своим оружием. Горстка их подняла на колья, вырезанные из молодых сеянцев, два темных, роняющих брызги крови трофея. Некоторые из всадников еще оставались в седле, хотя большинство лошадей лежали, разодранные и безжизненные, вокруг дома. Одна из кобыл неистово билась, запутавшись в собственных внутренностях, но удар меча избавил ее от мучений.
– Они нас найдут, – прошептал внук. Он промок до нитки и продрог до костей. – Надо бежать.
– Нет. Она нас защитит. Она укроет нас от них, – и дед поднял взгляд к вершине замшелого камня, улыбнувшись вопреки боли. – Двадцать лет она не подпускала их к нашему порогу. Но времена, похоже, меняются? – Он закрыл глаза на миг, и некая лихорадочная сила оставила его. Теперь это был старый раненый человек. Жизнь по капле уходила из него вместе с кровью.
– Возьми «Нырок», Рол. Покинь это место и никогда не возвращайся.
– Куда мы отправимся? – Рола изумило, что он может вот так спокойно сидеть и говорить, меж тем как вся его жизнь сгорает дотла у него на глазах и все, что он знал, либо умирает, либо уже умерло. Но разум его казался поразительно ясным. В ладони левой руки прекратилось жжение.
– Я останусь здесь. Ты отправишься в путь один… – Рука поднялась, не позволив мальчику возразить. – И немедленно. Ты отправишься в Гаскар. Это в шести днях плавания при попутном ветре. Буря не могла выбрать лучшее направление. Она будет бить тебе в левый борт. Правь на западсеверозапад… – Дед кашлянул, и чтото черное, точно раздавленные ягоды, потекло по его бороде. Рол вытер кровь, глядя на старика сухими глазами.
– В столице, Аскари, спросишь у причалов человека по имени Михал Пселлос. Скажешь ему, что ты Кортишейн. Он… он друг.
– Почему? – спросил Рол. – Почему все это случилось? Морин и Айд…
– Ты не человек, – резко произнес старик. – Морин и Айд были твоими стражами. Я призвал их с этой целью.
– Но что я? Взгляд старика угасал.
– Боль проходит, – прошептал он. – Это недобрый знак. Оставь меня, Рол. – Он отпихнул мальчика с поразительной силой. Рол, опустившись на колени, наблюдал, как старик борется за каждый вздох, хотя кровь заполняет его легкие. Внезапно он отчетливо произнес: «Эмилия». И улыбнулся молнии.
Когда Бог удалился от мира, чтобы наказать нас, Он забрал с собой всякую надежду на жизнь после смерти. И поэтому ничто не ожидает нас, кроме червей. Ни справедливости для гонимых, ни кары для злых.
Он умер с открытыми глазами, и по земле вокруг арголита пробежала ощутимая дрожь. Рол стиснул кулаки, а дождь смыл слезы с его глаз. Позади себя он слышал крики людей, доносящиеся сквозь нарастающий рев бури. Это они уничтожили его семью. Рол обернулся. В миг, когда старик скончался, они наконец увидели его, и самое меньшее две дюжины уже пробирались по колено в мокром вереске к оконечности мыса. Когда Рол захотел опять взглянуть на деда, тело исчезло. На месте его оказался большой наклонный камень, второй арголит, выступивший из земли близ первого. Теперь два камня соприкасались наверху, точно обмениваясь поцелуем. Рол вскочил и побежал.
Он не мог взять «Нырка». Они затащили лодку слишком высоко, и та была слишком тяжела, чтобы он один дотащил ее до воды. Он бежал без скольконибудь ясного понятия куда и зачем, разве что желал убраться подальше от людей с обагренными кровью мечами, найти какойнибудь темный угол, где можно будет собраться с мыслями. Но преследователи рассыпались, точно загонщики, направляющие дичь на копья охотников, а позади них появилось с полдюжины всадников. Скакуны спотыкались о корни вереска, но всетаки развивали хороший шаг. Рол остановился. Бежать некуда. Разве что броситься в море.
Ветер ревел еще утробней, минуя кромку более высокого участка суши и несясь в сторону бухты, где приютился «Нырок». Холодные порывы со злобным весельем били в лицо мальчику и гнали дождь ему в глаза. Прилив предстоял высокий. Нынче ночью в небе была лишь черная луна, но вода все же изрядно поднимется. Молния ударила в дерн в десяти ярдах впереди, дабы озарить ему путь, одновременно он ощутил, что ветер подталкивает его, и непроизвольно посвященной мореходству частью разума оценил перемену направления. Рол карабкался вниз по крутому скалистому берегу, где летом гнездились стрижи, и скользил по гладкой траве к черным камням у воды. Море раскинулось впереди, оно плясало под музыку Рана, разносимую ветром. Черное с белым, разъяренное, неистовое. Никогда еще Рол не видел таких высоких бурунов. Волны заходили так далеко, что «Нырок» кренился и покачивался на своем месте, норовя сорваться с якоря. Судно уже было на плаву, киль его не задевая гальку, что же, хотя бы одну услугу оказала Ролу нынешняя буря.
Рол услышал крики сверху на склоне позади себя, обернулся и увидел человека в броне, обозначившегося против неба и указывающего вниз. Больше Рол ждать не стал. Он вступил в воду, резкий холод очистил его мозг от всяких мыслей. Волны лупили по нему и раскачивали «Нырок». Рол ухватился за борт суденышка и подтянулся, чтобы перевалиться внутрь. Гуари подпрыгивала и подскакивала, точно дикое живое существо. Он прополз на нос и принялся перепиливать кинжалом мокрый якорный канат. Канат был толстым и неподатливым. Раздирать его удавалось лишь прядь за прядью. Толпа возникла у кромки бурунов, пена взмывала вверх, окутывая людей брызгами. Они колебались перед столь исступленным неистовством волн, но вот один набрался храбрости и зашагал вперед, повыше подняв копье. А канат был перерезан лишь наполовину. Рол стер соленую воду с глаз и уставился на приближающегося вояку с нескрываемой ненавистью. Оставив канат, он потянулся к гафелю и тут же поднял его из прорези. Человек приблизился со стороны, в которую кренилась лодка. Рол безупречно оценил движение и, едва борт опять пошел вниз, всадил острый конец, гафеля в макушку вояки. Острие пробило череп и застряло. Вояка, не издав ни звука, скрылся под водой, увлекая с собой гафель. Никто другой не отважился войти в воду, чтобы задержать Рола. Правда, объявились два арбалетчика. Они выстрелили, но ветер пустил прахом их усилия. Рол наконец перерезал якорный канат, развернул парус и потянул сперва горловой фал, а затем верхний. Парус встал как положено, «Нырок» прекратил бессмысленно колыхаться и стал двигаться более целенаправленно. Ветер дул с юга, и громада Деннифрея смягчала его порывы. А в море валы должны подниматься в невообразимую высь. Рол, насквозь промокший, сидел у руля и разворачивал гуари носом в сторону левого борта. Возможно, западсеверозапад, он не был уверен. Он знал только, что ветер теперь бьет по судну откудато изза его левого уха. Суденышко несколько поколебалось, но вот парус до отказа наполнился и резко затрещал, а мачта застонала. Тошнотворная качка прекратилась, и корпус «Нырка» стал вести себя как разумное существо. Судно двигалось мимо гибельных камней, о которые разбивалась пена, к открытому морю. Рол сидел у руля словно каменное изваяние. Ты не человек.

Глава 3
Суровая дева

Черные волны с белыми гребнями ярились в воющей ночи. Рол обогнул нависающий над водами мыс глубоко изрезанного северного побережья Деннифрея и оказался в открытом море. Водяные горы, видневшиеся за кормой, пробегающие по Морю Неверных Ветров, были истинными чудовищами. Или так ему казалось. Однако ему не с чем было сравнивать их, разве что с пляской вод в пору береговых шквалов. Оцепенение охватило разум Рола. Он наблюдал за беснующимся морем с равнодушным упрямством, крепко зажав румпель под мышкой. Следовало бы убавить парус, но оцепенение не давало ему покинуть скамью рулевого, и его «Нырок» безоглядно мчался вперед. Во впадине меж великих водяных гор было почти спокойно, но Рол знал: когда гуари станет храбро взбираться по склону ближайшей возвышенности, ветер опять напомнит о себе, и лодка закачается, нырнет кормой, зачерпнет воду, и та, хлынув на палубу, попадет в трюм. Гуари уже сидит в воде ниже, чем полагается, мучительно приплясывает и малопомалу начинает дергаться, точно неумело ведомая кукламарионетка. Настал миг, когда Рол окончательно понял: или он позаботится о судне, или погибнет в этой жуткой ночи. Он с усилием поднялся и закрепил руль тормозными ремнями, чтобы судно держалось курса, после чего занялся парусом, убавляя его. Когда он освободил фалы, гафель воспротивился, стал лупить по мачте, но в конце концов юноше удалось спустить его на палубу и он начал подбирать парусину. Та хлестала морехода по лицу и ускользала из рук, но ему удалось закрепить ткань на гафеле, а затем убрать рей. И все это время «Нырок» скакал и прыгал, точно неукрощенный конь. Наконец Рол поставил небольшой кливер для бури, который они хранили в переднем рундуке на такие случаи. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы гуари не потеряла хода и двигалась куда положено. Усилия вконец измотали Рона. Он был весь в синяках и кровоподтеках. Спотыкаясь, он заковылял на корму, точно после здоровой трепки, и принялся задраивать главный люк обрывками просмоленного полотна. Покончив с этим, он без сил рухнул на скамью рулевого и привязал себя к ней отрезком веревки.
Западсеверозапад, ветер в левый борт.
Рол понятия не имел, какую скорость развивает «Нырок». Но даже со спущенным гротом лодка неслась быстрее, чем Ролу доводилось перемещаться по водам прежде. Гуари, широкая, словно уточка, уверенно скользила поперек огромных водяных гор. Теперь движение ее стало более осмысленным и целенаправленным. Рол наклонился и поцеловал гладкое дерево румпеля, исполнившись любви к этому крепкому кораблику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36