Он сидел и рисовал им их будущее, туманно, но тем не менее явно, доставляя себе немало удовольствия сколь угодно смутными картинами блеска и славы. Порой Ролу казалось, будто в Пселлосе борются две сущности, одна та, что с гордостью учит, а другая, замкнутая и безобразная, ревниво оберегает свои знания. И не угадаешь, что сильнее. Пока чтото одно не победит.
– Да, какая вы славная парочка. Что за красота сидит за моим столом. Рол, у тебя княжеское чело. Рауэн, ты безупречна, без единого пятна. Останешься со мной. Я желаю насладиться тобой нынче ночью.
Рауэн наклонила голову, не выразив никаких чувств. Теперь Рол хорошо знал ее и заметил мимолетный огонек в ее глазах. Давненько Пселлос не призывал ее к себе в постель и не посылал возлечь с другими. И Рол втайне надеялся, что Пселлос сдержит слово и больше так не поступит. Он тоже наклонил голову. А что сказать, если ни слова не произнесла Рауэн?
От Пселлоса тоже не укрылось слабое и мгновенное изменение во взгляде Рауэн. И, кажется, это еще больше подняло ему настроение.
– Рол, несомненно, какаянибудь хорошенькая служанка с кухни ждет тебя внизу, но, прежде чем ты нас покинешь, я хотел бы тебе коечто преподнести. – Отодвинув свой стул, Пселлос поднялся и достал с ближайшего шкафа длинный и гладкий деревянный футляр. Отпер и поднял крышку. То, что содержал футляр, вспыхнуло, отражая пламя свечей, и бросило отблеск на лицо Господина. Сабля. Она взлетела в руке Пселлоса, точно серебристоголубая водная струя. Чуть поведя запястьем, Пселлос послал вертящийся кубарем клинок к лицу Рола. Рол подался в сторону и подхватил оружие в воздухе, точно бумажную птичку. Пселлос рассмеялся.
– Хорошо, хорошо. Рауэн не зря тратила время, как я вижу. Имя… впрочем, не важно, какое имя носила эта сабля. Теперь ты должен дать ей новое. Она твоя, по меньшей мере на некоторое время.
Поверхность клинка посвечивала, точно спокойное море на отмелях по вечерам. Посвечивание было недобрым, точно холодный смешок дрогнул в хватке Рола. Рол почти чувствовал, что у оружия есть голос, что оно шепотом изливает тоску по бойне. Голос этот напоминал стенания голодной крысы. Но, безупречно, уравновешенная сталь вызывала и восторг. Казалось, она обрела единство с сухожилиями его руки, став ее чуть изогнутым и сверкающим продолжением. Легкая сабля. Рукоять ее была простой, рабочей, лишенной украшений, но дивный блестящий клинок не уступал красотой ограненному самоцвету.
– Ты думаешь, он к этому готов? – спросила Рауэн Господина, в ее голосе послышалась странная сдерживаемая настойчивость.
– Поглядим. Что ты думаешь о подарке, Рол?
– Думаю, я мог бы изрубить им северный ветер. Спасибо, мой повелитель.
Заговорила Рауэн:
– Это древний клинок, он хранит много воспоминаний. Он умножит возможности твоей правой руки, но есть коечто…
– Не порти удовольствие, моя дорогая, – с заметной веселостью произнес Пселлос. – Пусть мальчик получит игрушку. – Из мягко обитого ящичка он достал простые деревянные с кожей ножны, отделанные позеленевшей бронзой, и метнул Ролу. – Теперь ступай. – И, когда Рол поднялся и поклонился, добавил: – Держи это при себе постоянно. И не извлекай из ножен, если только не намерен пролить кровь.
– Но мне понадобится узнать его. Поупражняться…
– Нет. Ты вскоре обнаружишь, что этот клинок прилаживается к тебе. И тебе нет нужды к нему привыкать. Сабля сама об этом позаботится.
Рол ощутил покалывание тревоги.
– Что это за оружие?
– Древнее и неповторимое. Требующее к себе уважения. Теперь ступай.
Рол повиновался. На краткий миг он встретил взгляд Рауэн, прежде чем повернуться к двери, и заметил, что огонек, недавно в нем появившийся, вновь потушен. Это открытие омрачило простую и бурную радость от дрожания в руке сверкающей сабли, и Рол тяжелой поступью спускался по бессчетным ступеням Башни, часть его осталась с Рауэн у стола Пселлоса.
В ту ночь он лег с Арексой, темноволосой девушкой с внутренней части Гаскара, работавшей на средних уровнях Башни, у нее были умелые руки швеи. Юная швея дышала под ним скоро и легко, прижимаясь к нему бедрами. Он не сводил глаз с меча, висевшего перед ним на стене, думая о подобной стальной пружине силе Рауэн, противостоявшей ему. Почемуто эти два образа оказались связаны в его мыслях. Как бы то ни было нелепо и безнадежно, он знал, что любит Рауэн. Любит ее нечастые улыбки, ее молчание, ощущение цельности и спокойствия, которое дает ему ее присутствие.
Он с остервенением занимался девушкой, белая спина которой протянулась под ним. Недавно Пселлос ввел в дом большой набор новых служанок, и все они были высокими, рослыми и темноволосыми. Господин знал о страсти Рола, и это его забавляло. Рол откатил девушку в сторону и вытер лоб наружной стороной руки. Арекса начала невозмутимо одеваться. Она была тихоней с быстрой улыбкой, то и дело озарявшей ее лицо. Как она сюда попала себе на беду? Но Рол знал ответ на вопрос, даже когда только задавал его. Плата. Ее отец, дядя или брат должны Пселлосу, они получили от него деньги, услугу или для них ловко провернули какоенибудь дельце, и Арексе пришлось отправиться в Башню, чтобы исполнять здесь любые прихоти. Внезапно Рол испытал стыд, он ведь часть хитрой механики Пселлоса. Он вручил Арексе ее юбку. Простую и домотканную, но расшитую по подолу переплетающимися листьями, явно работа владелицы. Как и сама она, ткань пахла лавандой. Рол сидел на постели, попрежнему ощущая ее упругость, пока она одевалась и подбирала волосы. Закончив, она пробежала проворными пальцами по его щеке.
– Ты сегодня грустный. Что творится у тебя в голове? Он вскочил, подхватил ее в объятия, как если бы она была перьевой подушкой, и звучно поцеловал.
«Яблочное вино, лаванда и бедра хорошенькой девушки. Не обращай внимания. И забери с собой чтонибудь, чтобы удалось вышить новые цветы вокруг твоих лодыжек». – Он поставил ее, порылся в сундуке у постели и достал серебряный миним. Недельное жалованье служанки. Пселлос бросал ему кошелек минимов ежемесячно, как хозяин бросает кость собаке, и ему было велено тратить это, как благородному. Рол уронил монету меж кремовых грудей Арексы, там, где они выступали в vобразном вырезе ее блузы. Затем он шлепнул по ее тугому огузку и с улыбкой велел идти. Улыбка, затрепетав, угасла, точно задутая спичка, как только за девушкой затворилась дверь. Взгляд Рола неудержимо притягивала сабля на стене. Рол пересек небольшую спаленку двумя шагами и снял оружие со стены. Изогнутый клинок был длиной с его руку от кончиков пальцев до ключицы. Он не мог поверить в подобную легкость. Казалось, оружие готово плясать в его руке.
– Как же я тебя назову? – спросил он у него. Как полагается называть саблю? Он подумал, каково было бы всадить ее в издевательски ухмыляющееся лицо Пселлоса, отсечь благородный нос, вырубить глаза. Мысль об убийстве вызвала у него на миг головокружение. Он, хмурясь, метнул клинок на постель. И, поняв, что ему не придумать самому имя для клинка, решил, что имя надо открыть.
Он вышел на улицы, одетый как путешественник. Рубаха из небеленой шерсти, парусиновые штаны, высокие сапоги и удобная безрукавка из мягкой кожи с большими карманами. С пояса свисал увесистый кожаный кошелек, обоюдоострый кинжал и сабля в ее древних на вид ножнах. Поверх всего он накинул кожаный плащ, почерневший за годы, что его носили. Что же, потратим минимы Пселлоса, как благородный. Напьемся, ввяжемся в драку и заставим девку стонать. Или хотя бы заплатим ей, чтобы стонала. Надо бы… Надо бы выкинуть что угодно, чтобы только прекратить думать о том, как Пселлос и Рауэн изображают зверя о двух спинах. И он охотно прислушается к утешительному шепоту своего нового оружия. Нет. Или он уже пьян? О, недостаточно. «Железо не говорит», – произнес он вслух. И по какойто причине эта мысль доставила ему удовольствие. Он зашагал бегущими вниз улицами освещенного лампами Аскари проворной походкой удачливого в любви человека.

Глава 8
Имя для клинка

Его учили вести себя осторожно в Аскари, сливаться с окружающим. Это было частью его образования. Они с Рауэн пробирались не в один десяток таверен и распивочных по всему городу, отрабатывая задание сливаться, оставаться настолько незамеченными, что прочие посетители даже не удостаивали их замечания о погоде. Рол думал об этом, как о невозможном деянии, ибо Рауэн была самой прекрасной женщиной, какую он встречал, да и сам он не отличался особой неприметностью.
– Значит, надо как следует переодеться, – сказал он тогда Рауэн. – Плащи с капюшонами, поддельные бороды и прочее.
– Нет, войдем такими, как есть.
– Это невозможно.
– Сперва понаблюдай за мной.
И она скользнула в «Прокаженного Весельчака» быстро и уверенно, точно выдра, охотящаяся на угрей. Он двинулся следом, и головы, не шелохнувшиеся, когда проходила она, теперь подались на вывернутых шеях, и множество лиц поглядело на него с подозрением, а то и враждебностью. В этом заведении не пил никто, кроме моряков и портовых грузчиков.
– Как это делается? – спросил он у нее позднее, когда она помогла ему выпутаться из того, что последовало, и они ушли.
– Это в сознании, как ограда, которой ты себя окружаешь, или, еще точнее, теньпелена. Она заставляет твой образ расплываться в их сознании, отводит от тебя их мысли, как щит отбивает клинок.
– Да. Но как это делается? Одна из ее бесценных улыбок.
– Это нечто такое, что ты должен обрести сам. Достаточно знать, что это можно сделать, что это в тебе и только ждет твоего решения.
Что же, он это делал порой случайно, или ему казалось, что делал. Требовалось сперва хорошо представить себе теньпелену, а затем он видел, как яркие копья людского любопытства устремляются к ней. Едва это происходило, тень сгущалась, отражала копья и они отскакивали. Легче было, если наблюдатели успевали набраться. Или если они подходили по одному, по двое. Чего он пока еще не достиг, так это охват сосредоточенным вниманием всех присутствующих, оборачивающихся взглянуть на последнего, кто вошел. Все люди так поступают, это вполне естественная привычка. Единственное, как Рол мог защититься от такого множества глаз, это войти следом за кемто другим, чтобы тот принял на себя всю тяжесть удара.
Но нынче ночью его ничуть не тревожило, как много мужчин и женщин заметят его приход и уход. Сабля успокаивающе отягощала его бедро, в стали клинка ощущались нетерпение, жгучее желание покинуть ножны. Рол рассмеялся вслух, сам не зная чему, меж тем народ на улице вопросительно смотрел на высокого юношу с необычными глазами в волочащемся по мостовой черном плаще. С моря принесло легкий дождик, и теперь булыжник у ног Рола сиял, но уличные торговцы лишь двигались под своими полосатыми да клетчатыми полотнищами, а прохожие да проезжие и вовсе не обращали внимания на нечастые капли. Тележный Путь, главная здешняя дорога, вился среди холмов, точно шелковый кушак, брошенный на неубранной постели. На больших перекрестках полыхали уголья в железных жаровнях, а Городские Стражи стояли, зевая, да чтото бурчали друг дружке. Стража только что сменилась, заступила Ночная. Ей платили больше, чем Дневной, но служили в ней также более прожженные малые, и от нее имело смысл держаться подальше. Ее капитан получал вознаграждение от Пселлоса, но ему не всегда удавалось удержать в узде своих подчиненных. Они знали Рола. Пселлос подробно описал им нового ученика шесть месяцев назад. Они следили, как он проходит, и краешком глаза Рол заметил, что они сплевывают. Он улыбнулся, ибо все еще пребывал в странном игривом настроении.
Он свернул с Тележного Пути, когда дождь усилился. Толпы закутанных в плащи дурно пахнущих горожан толкались и бранили друг друга на узких улицах, все пытались держаться подальше от канав посередине дороги, откуда исходило зловоние и где водились крысы. Настала весна, и в лесу в предгорьях расцветали примулы, но здесь в городе меньше давали о себе знать времена года. Можно было без забот пить пиво на улице, если стояло лето, а в самые холодные зимние ночи во многих тавернах взимали входную плату для тех, кто отчаянно жаждал тепла, вот и все.
Нищий с глазамиизюминками на сморщенном лице протянул руку с желтыми ногтями в слепой надежде. Рол уронил туда миним, и попрошайка разинул рот, ощутив редкостный вес серебра.
– Спасибо твоей чести! Будь благословен твой дом! – Он счастливо отделается, если его не убьют за это, прежде чем подойдет к концу ночь.
Восточный Конец, самая нижняя часть города, обращенная к Деннифрею. Рауэн водила его сюда несколько раз, чтобы он привыкал к бурной уличной жизни с настойчивыми лоточниками, грозными шайками, хитрыми мошенниками. Порой казалось поразительным, что обычные честные торговцы и предприниматели могут заниматься своим делом в Аскари, но, конечно, все зависело от Короля Воров и их готовности платить за покровительство. Перо, прибитое над входом в лавку, означало, что ни разбойнику, ни мелкому воришке не стоит тревожить это место. Если он это делал, в скором времени его находили с перерезанным горлом. Некоторые из старых заведений, например гостиницы, так долго находились под защитой Короля Воров, что перо вырезалось на камне или дереве и помещалось над входом как знак отличия, обещая, что никого внутри не удушат в постели. Перьеносцы, как простой люд часто называл парней из Гильдии Воров, могли пить всю дорогу от вершины холма до гавани, не платя ни гроша, такова была их власть в городе. Знай Рол тогда то, что знает теперь, ни за что не осмелился бы последовать за Пселлосом и Куаре в ту ночку. Но тогда, пожалуй, он попрежнему служил бы поваренком, которого держали бы лишь, дабы время от времени брать его кровь. Оба они с Рауэн давали Пселлосу кровь раз в месяц. Господин называл это платой за постель и стол. Он относил ее к аптекарю Грейвену, державшему лавку здесь, в Восточном Конце, и здесь ее тайно выставляли на аукцион. Так богачи и знать Аскари продлевали свою жизнь, попивая кровь тех, кого в душе считали чудовищами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36