- Язык врага? - отчеканивая каждое слово, повторил мои слова гестаповец. - Так, кажется, ты говорил?
- Говорил! - смело ответил я и, сделав наивные глаза, посмотрел на капитана. - Но ведь это же правда. Ведь вы с нами воюете?
Капитан даже хлопнул себя по ляжкам.
- Черт возьми, Клюге, этот маленький унтерменш мне определенно нравится!
В кабинет втолкнули Левку. Он сделал руки по швам и отрапортовал:
- По вашему вызову Лев Гомзин явился!
На Левкином лице было столько серьезности и подобострастия, что даже я не мог понять: дурачит гестаповцев Большое Ухо или докладывает всерьез. Капитан посмотрел на Левку с изумлением:
- Это еще что за оболтус?
Клюге нагнулся к его уху.
- А, - понимающе улыбнулся капитан и приказал: - Подойди сюда! Покажи руки!
Левка протянул плохо разгибающиеся ладони. Гестаповец даже брезгливо сморщился: до того они были грязные. (Большое Ухо рылся под амбаром!)
- Что ты делал сегодня в поле?
- Строил Великую Германию, - выпучив глазищи, гаркнул Левка.
- Что-о? - в изумлении протянул гестаповец.
- Мы только за этим сюда и ехали, - пустился в объяснения Большое Ухо. - Так нам говорил обер-лей-тенант, который стоял у нас на квартире. Честное слово! Вот хоть Ваську спросите!
- Вон оно что, - издевательски улыбнулся капитан. - А ну, покажи свою больную ногу…
- Что вас всех интересуют мои конечности? - пробурчал Левка, поднимая штанину.
- Смотри, как бы нас не заинтересовал твой язык! - вспылил багровея Клюге.
- Могу показать и язык, мне не жалко, - добродушно ответил Левка.
Нога у Левки все еще была припухшей, притом на ней красовалась настоящая повязка. Немцы переглянулись, Клюге с недоумением и плохо скрытой досадой пожал плечами.
Нам велели выйти вон.
В коридоре Левка подошел ко мне. В его огромных, черных глазах прыгали хорошо знакомые мне бесенята.
И вдруг бесенята исчезли, я увидел в Левкиных глазах сочувствие.
- Тебя что, били, Вася?
Я прислонил тыльную сторону ладони ко рту и увидел на ней красное пятно.
- Ерунда! - сплюнул я на ковер. - Чуть-чуть по роже съездил меня этот Клюге.
Но в дверях возник Клюге, громко прокричал:
- Кошедубофф!
Димка скрылся за дверью. Не знаю, долго мы сидели или нет, но вдруг услышали страшный крик.
Вам приходилось слышать, как стонет в зубном кабинете человек, которому дергают зуб? Сейчас так же стонал и кричал Димка.
Я бросился к двери, толкнул ее… Фашистский капитан был уже не тем добрым капитаном, который поощрял меня к откровенным высказываниям. Он держал Димку за руку и что есть силы выворачивал ее.
Димка со страшно перекосившимся лицом, присев от боли, твердил:
- Не имеете права! Не имеете права!
Я не выдержал, закричал:
- Что вы делаете?
Клюге подскочил ко мне, выпихнул из дверей и крикнул Камелькранцу:
- Уберите этих щенков!
Мы снова были в амбаре, в полнейшей тьме, которая стала еще мрачнее после яркого света комнат. Ночь казалась очень темной, моросил мелкий дождь. Иногда дверь в доме помещицы открывали, и тогда середина двора освещалась, мы видели поблескивавшую машину гестаповцев.
Где-то вверху возник шум. Он становился все сильнее. Вскоре уже ревели над нашими головами самолеты, потом раздались тупые удары бомб.
Мы увидели, как дверь открылась и гестаповцы выскочили к своей машине.
- Налет на Грюнберг, - услышали мы. - Пошел!
Гестаповец открыл дверцу автомобиля. Машина стала разворачиваться, но тут Клюге прокричал:
- Надо взять Сташинского! Эй, господин Франц, давайте сюда!
Во дворе вдруг посветлело, и мы увидели, как маленького поляка всунули на заднее сиденье. Машина стрелой выскочила из ворот, за ней устремились, тарахтя моторами, мотоциклы.
Поляки все еще стояли во дворе я смотрели куда-то на запад.
- Русски налецели, - говорил с плохо скрываемой радостью Сигизмунд.
- Их дуже, - оживленно подхватил Заремба. - Напевно полецели штурмовать Бэрлин.
- Грюнберг горит! Грюнберг горит! - услышали мы радостный возглас на русском языке.
В щели нашего амбара бил яркий свет. Я попросил Левку стать у стены, влез к нему на спину и выглянул. Во дворе было светло, как днем. А по крыше замка металась фигурка женщины. Подняв руки, она грозила в сторону пожара кулаками.
- Ага, припекло! - кричала женщина по-русски. - Поджарило? Вытаскивайте скорее, что награбили у нас в России! Не вытащите, нет! Горите, гады!
Женщина взмахнула рукой, и я увидел длинные косы, свешивавшиеся с плеча. Груня!
Дверь амбара открылась, в нее втолкнули окровавленного Димку. Мы живо подсели к Дубленой Коже. Но он не отвечал на наши вопросы, а только стонал, сжав зубы.
ТЯЖЕЛЫЕ ВЕСТИ

Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье.
А. Пушкин. «К Чаадаеву»
Молодцы все-таки наши летчики! Стоило им всего десять минут побомбить Грюнберг, и он горит уже несколько часов. Мы не видели города, но большие черные клубы дыма вырывались из-за леса, висели над ним плотной пеленой. Порывистый ветер доносил до нас запах пожарища.
И как ни били нас гестаповцы, мы шли на работу радостные и веселые. Я обратил внимание на то, что и по-лжки стали словно другими: по дороге в поле они шутили, смеялись, оживленно разговаривали, так что Камелькранц начал хмуриться и несколько раз крикнул:
- Штилль! Штилль!
- Что у вас, разве праздник? - спросил я Сигизмунда.
- Германия горит! - улыбнулся он, кивнув в сторону пожара.
В этот день мы были вроде героев. Поляки подкладывали нам свои порции пищи, считали за счастье потрепать по плечу или пожать руку. Стоило Камелькранцу на минуту отлучиться, как вокруг немедленно собирались батраки и начинали выспрашивать все, что им хотелось узнать о нашей стране.
- А правда, что немцы в России снова наступают? - спросил меня однажды Юзеф.
- Откуда вы взяли? - спросил я со смехом, а у самого сердце покатилось куда-то вниз.
Оказалось, управляющий устроил побудку полякам раньше обычного и поспешил «обрадовать» вестью о новом наступлении на русском фронте. По словам горбуна, войска фюрера, собрав огромные силы, нанесли нашим войскам страшный удар под Курском, наши не выдержали и стали отступать.
- Еще он говорил о каких-то тиграх и пантерах, которых не берут русские пули и снаряды, - добавил встревоженный Сигизмунд.
- А вы ему и поверили? - воскликнул Левка. - Не родился такой тигр, который не свалился бы от русской пули… Правда, Молокоед?
Мучительная неизвестность и предчувствие чего-то недоброго не давали мне покоя весь этот день. Димка первый заметил мое состояние и встревоженно спросил:
- Ты думаешь это правда, Молокоед?
- А ты как считаешь?
- По-моему, все это - брехня Камелькранца. Ты видел, как подняли головы поляки после налета на Грюнберг? Вот он и хочет запугать пленных, чтобы у них не оставалось никакой надежды.
- Я тоже так думаю, - ответил я.
Когда после работы мы подходили к замку Фогелей, нас оглушила музыка, вырвавшаяся из репродуктора. На крыльце приплясывал Карл и бестолково орал:
- Русским капут! Русским капут!
Во двор вышла сама баронесса и объявила:
- Я должна сообщить вам приятную новость. Наши доблестные армии разгромили русских. Теперь им уже конец. Шлюсс! Шлюсс! Я думаю, это не всем понравится, - добавила фрау, пошевелив язычком и взглянув в нашу сторону. - Но надо смириться! Сам бог послал человечеству фюрера, чтобы сокрушить большевиков и установить на земле новый порядок.
В это время музыка прекратилась и диктор пролаял:
- Ахтунг, ахтунг! Слушайте экстренное сообщение из ставки фюрера. Наступление на русском фронте продолжается. Немецкие танки, сломив сопротивление русских, мчатся на восток. Потери русских настолько велики, что генерал Гудериан сказал: «Все! Русские больше не оправятся. Путь на Москву открыт!»
Гробовое молчание царило среди поляков. Увидев страдальческие лица, я отвернулся, боясь встретиться с грустными взглядами. Из открытого окна кухни на меня пристально смотрела Луиза. Баронесса махнула ей рукой, и девчонка появилась во дворе с корзиной, доверху наполненной нарезанным хлебом. Потом она принесла два больших судка с супом и кашей. Такого изобилия пищи нам еще не приходилось видеть у Фогелей.
- Сегодня, - возвестила баронесса, - по случаю победы доблестных германских войск я даю вам праздничный обед. Прошу к столу!
Как ни были мы голодны и как ни соблазнительно выглядели настоящий суп с макаронами и гречневая каша, которых нам не приходилось есть уже несколько недель, после такого объявления Птички пища не лезла в горло. Я отодвинул тарелку. Левка и Димка - тоже. Поляки, глядя на нас, перестали есть.
- Почему никто не ест? - спросила, багровея, баронесса.
Все молчали. Тогда фрау приблизилась ко мне и, взяв со стола миску, выплеснула суп прямо в мое лицо.
Я скорчился от оскорбления и ожога. Мне казалось, что все лицо обварено и с него сползают клочья кожи. Но это были всего лишь вареные макароны.
- Как вы смеете?
Рядом с помещицей возникло взбешенное лицо Владека Конецкого, того самого, что ухаживал за Груней.
- Вы издеваться над мальчиком решили? - громко кричал Владек, переводя глаза с баронессы на Камелькранца, и, схватив свою миску с супом, хлестнул супом в лицо помещице. Немка взвыла, прижав ладони к своей заляпанной макаронами прическе, бросилась бежать в дом. Из репродуктора слышался голос диктора:
- В последнюю минуту нам сообщили, что наступление успешно…
- Заткнись! - с ненавистью проворчал Левка и бросил в репродуктор камнем. Диктор поперхнулся и смолк.
- По хатам! - насмешливо скомандовал Юзеф и уже серьезно добавил: - Давайте спокойно отправимся спать, пока они не вызвали гестапо.
Скоро во дворе все стихло. Ни Камелькранц, ни Птичка не выходили из замка. Мы открыли дверь, и я вышел во двор.
«Интересно, где теперь Груня?» - подумал вдруг я, вспомнив, что не видел девушку во время ужина. Подошел к открытой двери женской каморки, позвал:
- Груня, Груня!
Из темноты появилась Грунина подруга Юлия. Торопливо шепнула, что Груню она видела еще до ужина во время дойки коров и очень боится за нее, так как все последние дни девушка ходила невеселая и расстроенная. Мне тоже казалось странным долгое отсутствие Груни, и я отправился ее искать. Побывал во всех закутках, поднялся на галерею, которая тянулась вдоль всего сарая, и входил в каждую открытую дверь. В одном помещении мне почудилось, что в темноте кто-то стоит.
- Груня! - окликнул я.
Белая фигура медленно повернулась. Я шагнул в дверь и отпрянул. Против меня стояла Груня, но… ноги ее не касались пола.
- Сюда! - крикнул я. - Груня… Здесь!
- Повесилась? - ужаснулись девушки.
Втроем мы вытащили из петли уже остывшее, холодное тело и хотели спускать вниз, когда меня кто-то оттолкнул и сильными руками, как перышко, подхватил Груню. Это был Владек Копецкий. Он положил тело на асфальт против дверей женской каморки. Здесь уже столпились все пленные. Кто-то принес факел, и при его свете я увидел картину, которая и до сих пор стоит перед моими глазами…
Подруги прикрыли Грунино лицо белым платком; при неровном огне факела казалось, что платок шевелится от дыхания девушки. У ее ног сидел Владек. В руках он комкал листок бумаги, который нашли на груди покойницы. Увидев меня, Копецкий протянул листок. На нем торопливым расползающимся почерком было написано:
«Все кончено. Они снова наступают. А как жить без Родины? Чтобы вечно над тобой издевался Камелькранц? Проклятый горбун надругался над моей девичьей честью.
Но я не уйду так просто. Я накормила сулемой всех коров мадам Фогель. Пусть хоть ими поплатятся немцы за позор и надругательства над русской девушкой.
Пишу, чтобы никого из вас не мог оклеветать проклятый горбун.
Прощайте, дорогие друзья! Прощай, Владек! Прощайте, русские мальчики!
Груня Бакшеева».
Когда я перевел содержание записки, Копецкий обхватил голову руками и так сидел, раскачиваясь из стороны в сторону.
- Перестань, Владек! - грустно сказал Юзеф. - Теперь уж ничего не поделаешь.
- Я его убью! - вскочил Владек. - Все равно убью!
У меня перехватило дыхание. Я тогда еще не мог понять всего, что произошло, и только смотрел на Владека и думал, как ему тяжело, если он клянется убить Камелькранца!
- Нет, - решительно заявил я ребятам, когда Сигизмунд уговорил нас пойти спать. - Надо бежать! Неужели мы только на то и способны, чтобы воевать кашей с хозяевами?
- Давай, Молокоед, составляй маршрут, - откликнулся из темноты Димка. - Ты мастер насчет маршрутов.
- Не смейся, Дубленая Кожа, - серьезно проговорил Левка. - Надо что-то делать.
- А ты знаешь, куда бежать? - приподнялся на локте Димка. - И что ты есть будешь? Как оденешься? Нас в этой одежде поймают на первом же километре!
- Здесь тоже сидеть нечего! - возразил Левка. - Что ж мне голову, что ли, совать в петлю? Как Груня?
В тяжелом раздумье я вышел во двор. Поляки уже разошлись. Небо было чистое и безоблачное. Легко отыскав среди множества звезд Полярную звезду и встав к ней лицом, я определил, где восток.
Из тех сведений по географии, что дали нам в пятом классе, я знал, что если двигаться из Германии все время на восток, можно попасть в Советский Союз. Так что, если даже никого не расспрашивать о дороге, мы, пожалуй, могли бы только по солнцу и Полярной звезде добраться домой. Но как достать продовольствие и одежду, не вызывающую подозрений?
Мне почудилось, что во дворе кто-то всхлипывает. Неужели все еще плачет Владек? Оглянувшись, я заметил человека, сидящего прямо на земле у стены господского дома. Каково же было мое изумление, когда, подойдя, я узнал Луизу. Уронив голову на руки, она рыдала, содрогаясь всем телом.
- Ты о чем? - тихо спросил я по-немецки.
Девчонка вскочила на ноги.
- О чем ты плачешь?
- Груню жалко… - всхлипывая, проговорила она по-русски.
Молниеносная догадка чуть не заставила меня вскрикнуть:
- Так это ты говорила с нами ночью и подкладывала под пол хлеб?
Луиза кивнула.
- Почему же молчала?
- А как я скажу, если с меня не спускают глаз? А этот паршивец, - с неожиданной ненавистью прошептала она, - следит за мной целыми днями.
- Карл?
Служанка стала говорить о том, как издевается над ней маленький барон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28