- Возьми! А все-таки кто-то спрыгнул…
Когда машина ушла вперед, мы выбрались на полотно. Впереди виднелась какая-то пашня.
- Куда идти в такую темь? - брюзгливо заметила Белка.
Я хотел ей возразить, когда услышал вдруг шум. Он быстро нарастал и, оглушая нас грохотом, совсем близко промчался состав.
- Поезд? - изумился Димка.
Я живо вскочил на ноги, посмотрел туда, куда проследовал составе. Красный огонек виднелся совсем недалеко.
- Что, если…
- На поезде? - опросил Димка.
- Конечно, на поезде! - обрадовалась Белка. - Пешком мы будем тащиться два года.
- Уже скисла! Эх, ты!
Но в глубине души я и сам сознавал всю нелепость бегства пешком. Уж если бежать, так бежать!
- Идемте!
Мы направились в ту сторону, где призывно горел огонек.
То, что издали нам казалось пашней, было железнодорожными путями. Их было очень много, они терялись где-то вдали. Мы услышали тяжелое пыхтение паровозов, свистки стрелочников, лязг буферов сталкивающихся вагонов, хотя ничего не было видно. Мимо, обдавая нас теплом, пропахшим маслом воздухом, проползло что-то, и вдруг прерывисто загудел один паровоз, другой, третий, и вот уже воя станция заливалась на разные голоса.
- Воздушная тревога! - вскричал я, обрадовавшись.
Паровозы спешно тащили составы. А в небе слышался гул, там зажигались яркие, яркие фонарики: летчики сбрасывали на парашютах ракеты. Сразу осветились и станция, и дело, и составы, и город под горой. И вот свистели уже и ухали бомбы, яркие в темноте взрывы потрясали землю.
Несколько минут мы лежали, плотно прижавшись к земле.
- Бей их, бей! - приговаривал я. - Дайте им за Левку, за Лизу и поляков!
Но все стихло. Трещали только горевшие составы.
Скорее на станцию! Может, в суматохе нам удастся вскочить в вагон, уехать…
Однако станции по сути уже не было. Вместо нее лежали кучи жарко пылавших развалин, вокруг которых суетились пожарники. На путях работали мастеровые, сбрасывая разбитые вагоны. Нигде никакого намека на скорое отправление поездов.
Недалеко от развалин сохранился деревянный домик. Какой-то человек, взобравшись на лесенку, уже прибивал над входам вывеску: «Станция Клодава». Мы подошли к нему:
- Скажите, а на восток пойдет поезд?
Человек прибил вывеску, спустился и, положив лестницу, проворчал:
- Какой тут к черту поезд! Если и пойдет, то не раньше вечера.
Разочарованные, мы отошли, не зная что делать. В это время у домика остановились три легковые машины. Из одной выскочил военный, строго спросил:
- Где начальник станции?
Человек с лесенкой молча кивнул на дверь.
Сначала из-за двери слышался мирный разговор, но потом один голос начал кричать:
__ Распоряжение самого фюрера! Расстреляю! Чтобы к составу генерала через двадцать минут прицепить паровоз!
- Сейчас, господин штурмбанфюрер, сию минуту. Все будет готово.
Начальник пулей выскочил из дверей.
Я кивнул ребятам, и мы двинулись за начальником, желтая фуражка которого моталась уже где-то вдали.
Скоро к перрону подошел состав из четырех вагонов. Откуда-то немедленно взялись два полицейских.
Подтолкнув ребят, я, чтобы уйти от полицейских, двинулся вдоль перрона. Димка и Белка шли за мной. Больно ударившись обо что-то затылком, я залез под вагон, поманил товарищей.
- Знаете, где ездили когда-то беспризорники? Вот в такие ящики и залезайте!
Белка ничего не знала про ящики, но я обещал ей помочь. Мы подождали, пока часовой, ходивший вдоль состава, не перейдет на другой конец, и юркнули под вагон. Я живо усадил Белку, пристроился сам и стал ждать отправления. Где-то вдалеке стучал по колесам молоточек осмотрщика вагонов. Все ближе, ближе… И вдруг совсем рядом оказали:
- Далеко ли собрался ехать, земляк?
- Дяденька, молчите! - услышал я Димкин голос. - Я только до следующей станции.
- Нашел где ехать! А ну - вылезай!
Через несколько минут полицейские собрали нас на перроне, и мы шумно доказывали, что нам надо обязательно ехать до следующей станции.
- Кого поймали? - послышалось из двери вагона. На ступеньках, освещенный фонариками полицейских, стоял дюжий военный с плотно сжатыми губами и рыжими усиками. Я вообще заметил, что в Германии много людей с усами, как у своего фюрера. Этот, судя по выражению лиц полицейских, был большой начальник. Я глянул на его чисто надраенные ботинки, на брюки, по которым бежал широкий голубой кант, и меня осенило: генерал!
Я вырвался у полицейского, подбежал к ступенькам вагона и запричитал:
- Господин генерал! Уймите вы их! Это же безобразие! Нас не пускают. Мы не бандиты, не хулиганы. Мы только хотим на фронт. Возьмите нас, и вы увидите, как мы будем бить этих русских…
Генерал заинтересовался и ступил на землю. Он слушал мою болтовню о том, что мы, три юных немецких патриота, бежали из дома, чтобы ехать на Восточный фронт. По лицу генерала промелькнуло что-то вроде улыбки.
- О, это хорошо! Три юных немецких патриота - замечательно! Фольмер! - закричал генерал, поворачиваясь назад. - Фольмер, подите сюда!
Перед ним вытянулся тщедушный подполковник. Генерал что-то проворчал ему и громко закончил:
- Надо, чтобы об этом завтра заговорили газеты. Вы, Фольмер, займитесь этим. Господа, отпустите их! Они поедут со мной.
Я замер. И - что говорить - растерялся. Правда, немецкий я к этому времени уже знал здорово, но диалекты всякие могли подвести, и генерал мог разоблачить нас. Но все-таки игра стоила свеч! Или мы вернемся домой, в Россию, или нам долго еще придется влачить в Германии, жалкое существование. А! Была не была…
Я дал знак ребятам, что надо рискнуть.
Полицейские расступились, и мы поднялись за генералом в вагон. За нами по ковру неслышно шагал подполковник Фольмер. Меня поразили его глаза. Зеленые и круглые, как у гадюки, они смотрели не мигая.
- Ну рассказывайте, откуда вы и кто? - спросил генерал, снимая плащ и усаживаясь в свое кресло в просторном роскошном купе.
Мы во все глаза глядели на этого властного военного. Он был уже не молод, на его седой голове проглядывала на макушке розовая плешь, тщательно закрытая реденькими волосиками. На левой стороне лица краснел огромный шрам.
Я начал плести ему то, о чем говорил Мальчевскому: мы родом из Грюнберга, родители недавно погибли во время бомбежки города русскими самолетами, а мы, два брата и сестра, должны отомстить за родных. И так далее и тому подобное. Причем во второй раз моя ложь показалась более убедительной даже самому себе.
- Как вас зовут? - спросил он, вглядываясь в меня острым взглядом серовато-стальных глаз.
- Меня - Отто, брата, - кивнул я на Димку, - Руди, а ее - Грета.
- Настоящие германские имена! - громко воскликнул генерал. - Так вот, Грета, что ты будешь делать на фронте?
Я сразу вспомнил, что Белка до сих пор говорит по-немецки с большим акцентом и потому бухнул:
- Господин генерал, извините, но она с тех пор, как мы подверглись налету, стала немой и плохо слышит.
- Да? Жаль, жаль… Такая хорошая немецкая девочка и - контузия! К врачу обращались?
- Доктор сказал, что со временем может пройти…
- Как жалко! - произнес генерал и, пересев к Белке, погладил ее по волосам. - Ну что ж, я прикажу отвести вам купе. Располагайтесь… Вы, наверно, основательно измучились?
- Ох, господин генерал, до того измучились, что едва стоим на ногах.
- Ложитесь и отдыхайте… Завтра поговорим… - Генерал вызвал одного из подчиненных и приказал: - Дайте им умыться. Есть хотите? Нет? Тогда пусть ложатся.
Поезд тронулся. Мы отправились с нашим провожатым в туалет, где он дал нам мыло и каждому - по полотенцу.
- Умывайтесь! А потом, - солдат приложил руку к щеке, - бай-бай.
Когда я возвращался, то невольно задержался против купе генерала. Дверь была прикрыта неплотно, и я услышал, как кто-то говорил:
- …большая ответственность. И я должен предупредить вас, господин генерал, что нельзя столь безрассудно доверяться первым встречным.
- Что же, Фольмер, по-вашему, дети - шпионы? - ехидно спрашивал генерал.
- Не знаю, кто они…
- Тогда молчите, Фольмер! - гремел из купе начальственный голос. - Вы готовы тащить в гестапо каждого невинного младенца.
- Господин Гиммлер приказывает нам подозревать каждого. Поэтому разрешите мне, господин генерал, принять необходимые меры предосторожности.
- А это уж ваше дело. Для того вы и существуете. Только предупреждаю, Фольмер, чтобы все было сделано изящно…
Я понял, что разговор идет о нас, и на цыпочках вернулся в свое купе. Ребята устраивались спать. Димка лежал на второй полке, а Белка старательно заправляла постель внизу.
- Вот хорошо получилось! - радостным шепотом приговаривала Нюра. - Так мы, пожалуй, доедем до самого Острогорска.
- Еще чего захотела!
- Приедем в Острогорск, - тихо произнес я, - а там уж стоит у вокзала машина. А шофер бегает по всему вокзалу и спрашивает: «Скажите, вы не знаете, приехала Анна Соколова?»
Мы улыбнулись.
- Знаете что? - помолчав, вдруг прошептала Белка. - Мне так и кажется, что над моей полкой появится сейчас Левка. Встанет Левка, приподнимется и скажет: «А что, Молокоед, здорово получилось, правда?»
- Да, - ответил Димка. - Эх, Левка, Левка! Когда мы поймали в лесу Соколова, - помнишь, Вася? - так Большое Ухо стоял с топором в руках… Ты, говорит, ногами-то не особенно взбрыкивай. Это он твоего отца так, - добавил Димка, обращаясь к Белке.
Но Белка уже спала. И Димка отвернулся к стене. А я лежал на спине и думал: «Кто такой этот Фольмер? Как мы должны перед ним изворачиваться?»
Когда я уже начал засыпать, послышались чьи-то осторожные шаги в коридоре. Шаги смолкли против нашего купе. Потом мне показалось, что кто-то с другой, внешней, стороны щелкнул ключом.
Я встал и подошел к двери. Она была закрыта.
КАРТА НЕМЕЦКОГО НАСТУПЛЕНИЯ
Самообладание никогда не покидало Аммона, даже в самых опасных случаях.
А. Грин. «Искатель приключений»
Когда я проснулся утром, то первым делом бросился к двери. Она легко открылась.
- Ты что, Молокоед? - спросил Димка, глядя на меня со второй полки.
- Я? Ничего… - мне не хотелось беспокоить Димку ненужными подозрениями. Димка вдруг рассмеялся:
- А я думал, ты что-нибудь приметил…
Я внимательно посмотрел на Димку. Он все так же смотрел и улыбался.
- Что смотришь?
- Думаю над тем, кто о нас тут печется. Ночью мне надо было выйти, я стукнулся, а дверь закрыта… Наверно, нас все-таки подозревают…
Поезд между тем несся на восток. Летели мимо станции, разъезды, будки и телеграфные столбы. От столба до столба идти да идти… А мы пролетали это расстояние за секунды!
Все чаще попадались разрушенные станции и города. Мелькали тянувшиеся на многие километры развалины. Удалось прочитать таблицу со знакомой надписью «Брест». Значит, поезд шел уже по советской земле, истоптанной фашистскими сапогами.
Мы с горечью следили за разворачивавшейся панорамой. Небо - серое-серое - будто плакало оттого, что на нашей родной земле хозяйничали фашисты. Под дождем, едва шевелясь, работали на железной дороге наши люди, и по тому, как смотрели они на поезд, по взглядам, которые бросали на нас, мы чувствовали всю глубину ненависти русских к фашистам.
Часто мы видели, как немецкие солдаты восстанавливали разрушенный путь. Бросалось в глаза, что среди солдат много стариков, горбатых и хромых людей, - должно быть пригнанных сюда после тотальной мобилизации. Мы слышали о ней, когда работали у Фогелей, и нам очень хотелось, чтобы под тотальную мобилизацию попали наши мучители Паппенгейм и Камелькранц.
Из соседнего вагона пахнуло чем-то до головокружения вкусным. Я сознательно написал: «до головокружения». Так действовал этот, проникавший в душу аромат.
Перейдя через крытый переход в соседний вагон, я остановился в тамбуре. Из вагона слышался торопливый стук ножей и оживленный говор двух, должно быть, поваров.
Первый: - Опять наш шеф нашел каких-то мальчишек…
Второй: - Да, завтрак и обед - на четыре персоны. Шеф оказал, чтобы мы кормили ребят из одного с ним котла…
Первый: - Долго ли? Может, опять, как Эрнст и Гельмут, взлетят на русских минах?
Второй: - Что ж, зато генерал жив и здоров. Ходят слухи, что скоро сам Гитлер вручит ему крест с дубовыми листьями…
Первый: - Все-таки хитрый наш шеф! Мальчишки взлетают на воздух, а он награды получает…
Я осторожно ушел к себе в вагон. Дудки! Никогда мы не будем заслоном для генерала, никогда не спасем его ни от пули, ни от мины!
Часов в десять нас позвали к генералу. Перед уходом я предупредил Белку, чтобы она не забывалась и лучше изображала глухонемую.
Генерал уже побрился и стоял перед зеркалом, причесывая реденькие седые волосы. В зеркало я видел, что он внимательно изучает нас блестящими серыми глазами.
- По вашему приказанию явились! - отрапортовал я.
- А, это вы? - как будто только что заметил нас генерал. - Ну, молодые люди, как спали?..
- Спасибо, господин генерал… Очень хорошо отдохнули.
- Ну давайте знакомиться, - повернулся он к нам. - Меня зовут дядя Вальтер. А вас?
Я подумал, что генерал что-то слишком уж забывчив, и потому напомнил ему, что мы братья - Отто, Руди и с нами бедная глухонемая сестра Грета.
- Хорошие германские имена! - повторил он свои вчерашние слова. - Так ты, Отто, говоришь, что вы из Познани… Скажи…
- Простите, дядя Вальтер, я вам говорил, что мы из Грюнберга…
- Ах, да, да, - улыбнулся он и пригласил: - Итак, Отто, Руди и Грета, идемте завтракать!
Он ввел нас в прекрасный обеденный зал, где все сверкало - и графины, и рюмочки, и тарелки, и даже повар в белом халате, гладко выбритый и надушенный. Как только мы расселись за столом, повар внес большую серебряную миску и разложил перед нами котлеты с красивым гарниром.
Генерал сразу взялся за графин, хотел и нам налить вина, но я остановил его:
- Дядя Вальтер, мы пока не пьем… А вот если у вас найдется лимонад…
- Неужели не пьете? - захохотал генерал. - Я-то думал, вы уже совсем большие…
Он протянул руку через стол и, доставая бутылку с лимонадом, нечаянно задел меня:
- Извини, Руди…
«Что он путает наши имена? - подумал я. - Это, видимо, наука Фольмера».
- Простите дядя Вальтер, меня зовут не Руди, а Отто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28