- Вы, верно, проголодались? - говорил Мальчевский, потирая руки и бегая вокруг стола на своих коротких ножках. - Сейчас вас накормят.
Когда мы поели, поляк перешел к делу. Он объявил, что является хозяином цирка, но сейчас настали плохие времена, все артисты взяты в армию, и он очень хотел бы, чтобы мы выступили у него на арене.
- Что вы, что вы… - начал ломаться я, выгадывая время. - Да какие же мы цирковые артисты!
- Он, - показал пан на Димку, - очень хорош! Мы с ним сделаем настоящий гешефт. Могу вам предложить пять процентов сбора.
- Нет, - возразил я. - Если уж выступать, то не меньше, чем за десять процентов.
- Хорошо, - протянул жирную ладонь Мальчевский. - Восемь процентов, и получайте задаток.
На том и согласились. Поляк протянул мне десять марок.
- Завтра в цирк! Вы где остановились?
Узнав, что мы нигде не успели устроиться, предложил переночевать у него.
Пан Мальчевский, видимо, тяжело зарабатывал свой хлеб и потому вынужден был вставать рано. Нас тоже разбудили в шесть часов утра.
- Ну-с, мои молодые друзья, с добрым утром. А сейчас - мыться, бриться и марш-марш на арену!
Поляк привел нас к деревянному зданию, которое куполообразной крышей и широкими воротами напоминало цирк. В центре располагалась небольшая арена.
- Вот тут вы и будете работать, - беспрерывно сыпал пан Мальчевский немецкими словами, зачастую сдабривая их изрядной порцией польских. - Неправда ли, хорошо? А пока я вас попрошу навести здесь порядок.
Мы вооружились метлами и принялись выметать мусор, лежавший на арене, видимо, несколько месяцев, сыпать песок. Пришел портной. Он снял с нас мерки и, низко кланяясь, заверил, что к вечеру костюмы будут готовы.
- Только, милый мой, поэффектнее, поэффектнее, - говорил пан Мальчевский. - Не забывай, что успех представления - это, прежде всего, успех портного.
Когда мы все вычистили, я отправился докладывать хозяину об окончании работы. Пан Мальчевский сидел в маленькой клетушке у входа и что-то чертил на бумаге.
- Ну-с, молодой человек, как? - спросил он, отодвигая от себя пестро раскрашенный лист, на котором выделялись огромные буквы:
ВНОВЬ ОТКРЫЛСЯ ЗНАМЕНИТЫЙ ЦИРК
АДАМА МАЛЬЧЕВСКОГО
Единственный в мире детский аттракцион
Три - Бульди - Три
Непревзойденные мастера эквилибристики
«Три - Бульди - три» - это мы. В цирках вообще любят разные загадочные имена. Бывает, какого-нибудь Эбера, переделают в Гирша. Так и с нами… Что ж, мы были не против. Но нас не совсем устраивало, что пан Мальчевский, зная лучше кого бы то ни было, что мы еще не ели, не звал нас завтракать. Мы достали остатки вчерашней еды и стали есть, когда он явился на репетицию:
- Итак, маэстро, давайте репетировать!
Димка продемонстрировал все свои номера: и ходьбу на руках, и жонглирование камешками, и вообще все, что умел. Но хозяин остался недоволен.
- Попробуем поднять вас под купол цирка!
Он отцепил от столба веревку и велел Димке ухватиться за нее зубами. Димка уцепился, и в ту же минуту его потянуло наверх, он оторвался от земли и повис. Так пан Мальчевский протащил его до самого купола, а потом отпустил.
- Хорошо, маэстро, хорошо! - бегал поляк вокруг Димки. - А теперь посмотрим, как с тобой…
Меня положили, прицепили ногами к Димкиным ногам, и повторилось все сначала. Димка терпел. Но и этого показалось мало нашему хозяину.
- А теперь самое последнее. Ты Грета (это Белку я так назвал. Я был Отто, Димка - Руди)… Ты, Грета, возьмись за руку Отто, и вы все трое поднимитесь вон туда, - указал пан под купол цирка.
Но как только стали поднимать нас троих, Димка вдруг схватился руками за веревку и крикнул:
- Спускайте!
И - выплюнул кровь.
- Пусть сам пробует!
Пан Мальчевский с руганью подскочил к Димке:
- Что ты говоришь? Какой ты есть артист, если такой простой вещи сделать не можешь? Это же так легко!
- Вы попробуйте сами, а мы будем зрителями, - огрызнулся Димка.
В результате долгих споров договорились, что Димка будет поднимать меня одного, но в последний момент я должен выбросить фашистский флаг.
Затем начались мучения с выходом. Пан Мальчевский считал, что мы не умеем держаться на сцене.
- Выход, маэстро, выход - самое главное. От него зависит успех артиста.
По его команде мы выбегали из-за сцены и раскланивались с публикой.
- Где улыбка? - кричал Адам. - Улыбайтесь же!
И снова гнал нас за кулисы.
- Как ты выходишь? - доставалось Белке. - Что ты топчешься, как медведь?
И пан показывал, как топчется медведь. Толстый, на коротких ножках, он поднимал к голове руки и, переваливаясь с боку на бок, медленно поводя головой, топал навстречу зрителю.
Если б мы не устали и не злились, то наверняка хохотали бы. Но нам было не до смеха. Следовало обязательно дать представление! Ведь за него причиталось восемь процентов выручки и на эти деньги можно было вполне добраться до Острогорска.
Но тут у нас получилась закавыка. Пан Мальчевский остался недоволен нашим выступлением. Он все время твердил, что мы не в форме.
- Руди еще туда-сюда… А ты, - кивал он на меня, - и особенно ты, - говорил он Белке, - никуда не годитесь! Не можете удержаться на плечах у Руди! Позор цирку Мальчевского! Да меня разнесут в щепки, если я вас выпущу в таком виде на арену.
У Димки в глазах от ожесточения кипели слезы. А я подумал, что ничего-то из наших выступлений не получится и нам придется, поджав животы, слоняться дальше.
- Не раскисать! - крикнул поляк. - Мы обязаны дать представление! Только вот что: придется с недельку вам основательно потрудиться.
- А кто же нас кормить будет? - невольно вырвалось у меня.
- Я! Я вас буду кормить… С тем, разумеется, чтобы вычесть потом за все съеденное.
Как ни хотелось нам поскорее добраться до родины, все же пришлось остаться здесь еще на неделю, чтобы подработать денег на дорогу. Много раз в течение этих шести дней мы готовы были отказаться от выступления, до того трудно было выдерживать все тренировки, которым подвергал нас коротконогий владелец цирка. Хозяин предприятия в шесть часов утра являлся на манеж, вооруженный гибким стеком, и мы невольно косились на эту маленькую палочку, когда проделывали свои упражнения. Пирамида - за пирамидой, номер - за номером, трюк - за трюком - мы выбивались из сил, стремясь исполнить все как можно лучше. К вечеру мы покидали манеж, высунув языки, - усталые, изломанные, порой с забинтованными ногами и руками, не зная, как добраться до постели. Мгновенно мы засыпали, только во сне бредили всем пережитым за день.
Однажды Мальчевский, раздраженный тем, что Белка упала с высоты, кинулся к ней красный от раздражения и ударил ее стеком. В тот же момент к нему подскочил Димка и, схватив его за руку, вырвал хлыст и замахнулся им на хозяина - тот отскочил от него, крича:
- Руди, Руди, успокойся! Я погорячился, не буду больше!
- Не будешь? - зло выговорил Димка. - То-то, гляди! - и он поломал стек на маленькие кусочки.
Наконец пан Мальчевский нашел, что мы уже основательно подготовились к выступлению. Перед самым вечером, примерив костюмы, мы отправились в кафе перекусить.
Все тело ломило, и я спросил:
- Димка, а ты сможешь сегодня выступать? Что до меня, то я почти готов…
Он только махнул рукой.
К цирку уже валил народ - всё женщины с ребятами, иногда старики.
- Сбор сегодня, видно, будет большой! - оживился Димка.
- Как же, «Три - Бульди - при!» - засмеялась Белка, кивая на афишу, где красовались какие-то наряженные пыжики, должно быть, мы.
Представление назначалось на восемь часов, было уже около девяти, а у кассы все еще волновалась очередь. В зале стоял шум, все громко кричали: «Время, время!» Не только скамейки, а и все проходы были забиты зрителями. Зачем же пан Мальчевский продает еще билеты?
Я побежал в кассу, постучался.
- Сколько билетов продали, пан Мальчевский?
- А что ты ходишь сюда? - заорал на меня разгневанный пан. - Получишь свои деньги, не беспокойся. Ступай на арену!
Ах, вот чего он боится! Деньги! Ну хорошо же, я сейчас и потребую расчет.
- Давайте наши восемь процентов сбора! - посмотрел я на кассу.
Хозяин воровато задвинул ящик, где виднелись металлические и бумажные деньги.
- Потом, маэстро, потом! - не глядя на меня, скороговоркой ответил он.
- Нет, сейчас! - грубо крикнул я и стукнул по столу.
- Пся крев, о матка боска! - пробормотал пан и, схватив несколько бумажек, ткнул их мне. - Пожалуйста!
Я видел, что Мальчевский дал мне всего тридцать марок, и продолжал стоять.
- Хорошо, хорошо! Еще десяток марок! - в мою руку полетела бумажка. - Иди и готовься к выступлению.
Я убежал за сцену. Димка и Белка посматривали в кипящий зал. Я отдал деньги Белке, которая была у нас кассиром. Спустя несколько минут заиграл аккордеон, и пан Мальчевский провозгласил:
- Единственный в мире детский аттракцион! Три - Бульди - три!
В тот же момент мы с Белкой выскочили с улыбками на арену и встали по сторонам, подняв руки вверх, а Димка перекувыркнулся несколько раз и встал между нами, тоже подняв руку.
Зрители дружно аплодировали.
В первых двух рядах сидели, словно проглотив штыки, военные и, хмуро улыбаясь, смотрели на нас. В третьем ряду… Что за черт! В третьем ряду сидели Пашюнгейм и Карл Фогель! Карл толкал под руку Паппенгейма, показывал на нас.
Выход закончился, мы убежали, и я шепнул второпях:
- Паппенгейм и Карл!
А пан Мальчевский уже приглашал:
- Первый номер на сцену!
Димка, не успев разобраться в том, что я ему сказал, бросился на арену. Он ошарашил зрителей бурным выступлением: сделал несколько кругов по арене на руках, потом прыгнул, перевертываясь в воздухе, и встал перед зрителями, раскинув в стороны руки.
Зал взорвался аплодисментами.
А мы с Белкой потихоньку наблюдали за нашими противниками. Я увидел, как Паппенгейм встал и начал пробираться к выходу. И тут Димка, заметив Паппенгейма, прервал выступление. Крикнув нам «бежим!», помчался к выходу. Мы с Белкой бросились следом.
У выхода никого не было. Стояла такая темнота, что хоть глаз коли.
- Где же Белка? - испуганно спрашивал меня Димка.
В самом деле, Белка исчезла. Мы прислонились к стене сарая и стали ждать. Цирк истошно шумел. И вдруг из ворот выскочила Белка с узелком в руках.
Я выхватил у Белки узелок и потащил ее за собой. Послышался свисток. Из темноты навстречу нам мчались двое полицейских.
Мы свернули в темный проулок и остановились. Один полицейский проскочил мимо:
- Ганс, где они?
- Где-нибудь здесь… Надо искать.
Вспыхнули фонарики. Мы бросились бежать.
- Стой! - кричали нам вслед. - Стрелять будем!
Раздался выстрел. Еще один…
Но мы все же бегали быстрее полицейских. Они стали отставать.
Только очутившись на окраине города, мы отдышались.
Темень, грязь… Идти приходилось на ощупь. Изредка из окон какого-нибудь домика пробивались чуть заметные полоски света. Слышалась немецкая или польская речь. Мы опешили скорее убраться подальше: неизвестно, чем нас могли встретить в этих домиках.
- Тс-с, - шептал Димка. - Идут!
Тяжело шлепая по грязи, к нам подходила какая-то тень. Мы прижались к стене, замерли. Едва не касаясь нас, мимо прошагал высокий военный в черном плаще. Под руку военный вел маленькую, одетую в белое, женщину. Наверно, оба были в цирке!
- Вот здесь и живу, - услышали мы приятный женский голос.
- Далековато, - громко произнес бас. - Особенно по такой грязи…
- У нас третий дом от края… Может, зайдете?
- С удовольствием.
Щелкнула калитка, пролаяла собака. Третий дом от края!
Мы потопали за пределы города по скользкой дороге неизвестно куда…
ПОД СВОИМИ БОМБАМИ
Сжав зубы, с замолкшей душой и судорожно хлопающим сердцем, прополз он под несколькими рядами вагонов, бесшумно и быстро, среди криков, скрипа шагов и мелькающего по рельсам света.
А. Грин. «Сто верст по реке»
Все-таки хорошая светомаскировка у этих фрицев! Мы отошли совсем немного от города, и вот уже не видно ни огонька.
Впереди двигались белые фигуры Димки и Белки. И на мне висело некое подобие спецовки акробата: белая безрукавка и длинные штаны вишневого цвета, затянутые в щиколотках. Мы так и не успели переодеться в свои костюмы. А в этих цирковых одеяниях было очень холодно.
- Черт бы побрал пана Мальчевского! - ругался я. - Вот и ходи теперь в его костюмах!
- А что ты держишь в руках, Молокоед? - откликнулась Белка. - Я же специально возвращалась за вашей одеждой.
Молодец, все-таки, Белка! Мы быстренько переоделись, вернее натянули прямо на цирковые свои обычные костюмы, и сразу нам стало теплее.
Дорога была очень плохая. Все время приходилось прыгать через лужи, скользить по грязи. По сторонам иногда виднелись смутные очертания каких-то деревьев, кроны которых были подрезаны под самые стволы.
Послышался шум автомашины. Мы отошли в сторону, и грузовик, тихо переваливаясь и скользя на колдобинах, прошел мимо нас.
- Садимся, ребята! - скомандовал я и помчался за грузовиком.
Мы быстро вскарабкались с Димкой в кузов, а Белка болталась на весу, ухватившись за борт. Мы схватили Белку, втащили в машину.
- Куда она идет? - спросил Димка.
Я пожал плечами:
- Все равно куда. Лишь бы подальше от города. Грузовик выбрался с дороги на шоссе, свернул вправо и быстро помчался вперед. Шоссе было очень оживленным. Грузовики, автобусы и изредка легковушки двигались целой вереницей, а навстречу шли такой же вереницей другие машины. Я уж догадался, куда мы ехали. Это было шоссе Берлин - Варшава или Познань - Варшава, и мы мчались в сторону польской столицы. Все-таки хоть немного, да ближе к дому!
Мимо прошмыгнули здания какого-то города, потом - мост, железнодорожное полотно, и вдруг машина затормозила останавливаясь. Мы поспешно выскочили из кузова, спрятались в канаву. Хлопнула дверца, водитель пнул ногой скаты, громко сказал:
- Придется качать! Фридрих, ты бы полез в кузов за домкратом.
- Сейчас, - послышался голос из кабины. Шофер остановился около дверцы, стал закуривать.
- Ты не слышал, Гельмут? Вроде кто-то спрыгнул с машины? - произнес тот же сонный голос.
- Чего ты возишься? - кричал Гельмут. - Давай скорей домкрат!
Что-то тяжелое упало на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28