- Мы сначала тебя замуж выдадим. За какого-нибудь Молокоеда…
Я с интересом посмотрел на Левку. Он ожил. Сидел на носу лодки и, весело блестя черными очами, смотрел на проплывающие мимо пейзажи. Каждая мелочь вызывала у него неподдельный восторг. Он восхищался и речкой, которая не текла, а застыла, как зеркало, и утками, выпархивающими почти из-за каждого поворота, и даже лягушками, таращившими на нас большие выпуклые глаза.
- Рыбак! - вдруг воскликнул Левка, кивая на лодку, приткнувшуюся к камышу.
В лодке сидел старый немец в истрепанном картузе, а перед ним лежали четыре удочки, красные поплавки от которых стояли в воде.
- Вы зачем лодку Штрауса взяли? - громко спросил немец.
Что еще за Штраус? И как этот рыбак узнал лодку? Но я быстро, не дав ему что-либо заподозрить, нашелся:
- Господин Штраус дал ее нам…
- А почему?
Я взглянул на Белку, на Левку в венках из лилий и ответил:
- Мы решили лилий нарвать…
- Да, лилии здесь чудесные, - отмяк старик. - А вы кто будете?
Я перестал грести, чтобы старик не подумал о том, что мы беглецы:
- Мы его родственники.
- Вот как! - улыбнулся беззубой улыбкой старик. - Это что же - вы его сестры Герты дети?
- Да, да, - крикнул я и, видя, что у старика клюнуло и он схватился за удилище, снова начал грести.
Я быстро свернул вправо, где, как мне казалось, был приток Варты. Лавируя между кочками и камышами, мы стали продираться к чистой воде. Вдруг весло зацепилось за кочку, и лодка сильно накренилась.
- Тише! - вырвалось у Димки, который сидел на корме ни жив, ни мертв. - Так, пожалуй, еще опрокинешься, - уже спокойно добавил он.
Черт знает, что за река! Без берегов, без течения. И направо, и налево - везде видны только тростники, а между ними на том же уровне стоит вода, неподвижная, как лужа. И плыть по ней - мука. Весла все время цепляются за траву, так что гребешь, гребешь, а продвинуться удается на шаг…
Я угодил, наконец, в такую кашу, что, как ни греб, лодка стояла на месте. Отер рукавом пот с лица, растерянно проговорил:
- Приехали…
Сколько хватало глаз, везде река была затянута элодеей, этой водяной чумой, которая, попав в воду, растет до тех пор, пока не обратит весь водоем в болото.
После короткого совещания мы повернули обратно. Когда выплыли вновь в Обру, я упарился до такой степени, что не мог грести. Спина болела, на руках вздувались и лопались волдыри. Кровавые мозоли на обеих ладонях были мучительны.
- Погребешь немного, Димка?
Я пересел на корму, Димка взялся за весла. Лодка пошла быстрее, и к полудню мы выбрались к тому месту, где Обра сливается с притоком Варты. Я круто повернул веслом, и лодка устремилась на восток.
Вокруг так же, как на Обре, возвышались плотные стены тростника. Солнце уже склонялось к западу, и с левой стороны под ними была глубокая тень. В воздухе появилась масса комаров, которые просто посходили с ума. Они жалили нас не только в руки и лица, но умудрялись впиваться жалами сквозь рубашки. Противный звон все время слышался над нами, и когда я поднял глаза вверх, то увидел словно пляшущую и звенящую тонкую паутину.
Вдруг послышался стук мотора. Из-за камышей вынырнула мчавшаяся за нами моторная лодка. Димка испугался и стал грести сильнее, но я его остановил:
- Не греби быстро. Все равно от них никуда не уйдешь, а подозрение вызовешь. Подъезжай вот к этим тростникам.
Мы подчалили, и я, взяв в горсть тростник, положил его под себя. Не торопясь, собрал удочку и забросил.
- Ну, как, клюет у вас? - крикнул из моторки, поравнявшись с нами, молодчик в военной форме.
- А мы еще не ловили, только пробуем, - ответил я.
Военный что-то проговорил другому, сидевшему у руля, и оба громко захохотали. Весельчаки проехали, и у нас отлегло от сердца - пронесло!
Вдруг поплавок потянуло вниз, я схватил удилище и почувствовал, что клюнула большая рыба.
- Клюет!
У Левки вспыхнули глаза. Схватившись за борта, он даже приподнялся.
- Поводи, поводи ее, Молокоед! - шептал Левка. - А то оборвется.
Я вытащил красивого, темно-зеленого, с красными глазами, линя. Лежа в лодке, он громко колотил хвостом о дно.
- Забрось еще! - умолял Левка, когда я свертывал удочку.
Удивительный все-таки парень, этот Федор Большое Ухо! Как будто мы приехали сюда и в самом деле ловить рыбу.
Мной владела единственная мысль: лишь бы нас не поймали. Я придумывал десятки историй, которые можно сообщить в случае, если нас схватят. Но не лучше ли выдавать себя за удильщиков? Линь, которого мы поймали, может сослужить хорошую службу: он будет лишним доказательством того, что мы действительно едем рыбачить…
- Белка, ты умеешь править?
- Нет. А что?
- Иди сюда. Я тебя научу, - предложил я, так как видел, что Димка уже выдыхается.
Белка села рядом. Через каких-нибудь десяток минут она уже могла орудовать веслом и править лодкой.
Мы с Димкой налегли на весла и скоро выехали на широкий плёс. Куда же дальше? Вправо от нас шла речка, влево тоже была речка, но вдали она сливалась с каким-то озером. Я посмотрел на карту, которую начертил Отто, и понял, что надо плыть прямо.
На левом и особенно на правом берегу все время виднелась колючая проволока - видимо, мы плыли вдоль немецких концлагерей. Кое-где возвышались деревянные вышки, с которых, наверно, смотрели пустые глаза гитлеровцев. И везде колючая проволока не доходила до реки, а кончалась где-то в болотах, вроде тех, по которым мы пробирались к реке Обре.
- Эх, пообедать бы! - сказал я.
Мы проголодались, но надо было уплыть как можно дальше.
- Ничего, не маленький, не умрешь! - ответил Димка и снова приналег на весло.
Послышался гул, и двойная шеренга самолетов прошла куда-то в восточном направлении, очевидно, на фронт. Самолеты шли низко, и хорошо были видны черные кресты у них на хвостах.
Уже к вечеру, измученные донельзя, с натруженными руками, мы пристали к лесистому берегу. Где-то левее мелькали огоньки не то села, не то города.
Я посмотрел на схему и убедился, что мы находимся против города Вольштин.
Для нас город? были страшнее пустыни, и поэтому мы решили, несмотря на тучи кровожадных комаров, переночевать здесь, на берегу. Вытащили из лодки нашего раненого, рюкзаки. Димка нашел в корме топорик и нарубил в лесу веток, на которые мы и уложили Левку.
- А ну, ребята, давайте сюда топливо! - как можно бодрее крикнул я, хотя сам валился от усталости.
- А не опасно? - спросил предусмотрительный Димка.
- Ничего.
Скоро у нас вспыхнул костер, Белка сбегала с котелком по воду, поставила ее на огонь.
- Чем будешь кормить, хозяйка? - спросил Димка. В свете костра он казался большим и сильным мужчиной.
- Думаю вскипятить чай, - усмехнулась Белка (она усмехнулась потому, что все знали: никакого чая у нее нет). - А поужинаем сыром.
Разостлав на ветках полотенце, Нюра вытащила сыр и маленький кусочек хлебца:
- Ешьте сыр! Хлеба осталось чуть-чуть. Так что хлеб будет есть только Левка.
- Что ты - все Левка, да Левка! А я, может, не хочу хлеб? Может, мне сыр нужен?
- Большое Ухо, ты же у нас больной, - погладила Нюра Левку по голове. - Ешь, пожалуйста, и хлеб и сыр.
- А я один не буду… - упрямо твердил Левка.
- Давай еще голодовку объяви! - спокойно возразил Димка.
Мы все расхохотались. Смеялся и Левка:
- А что? И объявлю. Вот попробуйте меня тогда вылечить.
- Вылечим, Федор Большое Ухо, вылечим.
Белка принесла котелок кипятку, и Димка стал его отхлебывать, чтобы не так сухо было во рту от сыра.
Все больше холодало. От воды поднимался туман. Тучи комаров звенели над нами. Белка стала укутывать Левку в какие-то рубашки и заваливать ветками. Димка принес еще охапку хвои, расстелил у костра и лег спать. А я пошел к лодке и улегся на корме. Нельзя же было оставлять наш транспорт без присмотра - еще кто-нибудь угонит.
Вверху снова загудели самолеты. Судя по удаляющимся красным огонькам, они шли на восток.
К ВАРТЕ

Наш дом еще далек, далек…
К. Симонов. «Три брата»
Ночь прошла спокойно. Я проснулся оттого, что мне стало холодно, а когда поднялся, почувствовал холод сильнее. Я просто весь дрожал и поспешил к серым остаткам костра, в которых тлела головешка. Дрожа так, что зуб на зуб не попадал, принялся раздувать угли. Наконец мне удалось разжечь костер, и я присел перед ним, рассматривая свои несгибающиеся ладони. Как мы поедем дальше? Мои руки, да, наверно, и Димкины, избиты камнями, истерты до крови во время вчерашнего путешествия.
Ребята спали. Левка лежал, заваленный ветками, рядом прижались к нему Димка и Белка. Их просто жаль было тревожить.
Дунул легкий ветерок и всколыхнул над водой плотное одеяло тумана. Откуда-то издалека донесся продолжительный заводской гудок.
- Поехали, - стал трясти я Димку.
Ребята быстро собрались, погрузились. Чтобы не так болели руки, я предложил Белке править, а мы с Димкой стали грести. Жгучая боль в ладонях принуждала нас морщиться и поминутно бросать весла.
- Белка, - не выдержал, наконец, Димка, - у тебя не найдется, чем перевязать руки? Страшно болят!
Нюра обмотала какими-то тряпками нам руки, и мы снова взялись за весла. Из тумана выглядывали лодки, выстроившиеся вдоль берегов. В них маячили фигуры удильщиков, ждущих клева. Иногда мы видели женщин, которые так же молча, сосредоточенно глядели в воду. Крепко же прижало немцев, если и женщины бросились ловить рыбу!
Вверху туман рассеялся, выглянуло солнце. Рыбы засверкали в его лучах, выбрасываясь из воды. Вдоль реки потянулись космы тумана. Дунул свежий ветерок, вода сморщилась, и мы быстро устремились вниз по течению.
- Где-то город, - проговорил я, все еще корчась от холода. - Видите, сколько немцев рыбачат!
- Жми, Вася, пока нас не зацапали, - подхватил Димка, налегая на весло.
Руки уже болели меньше, стало теплее, и жизнь не казалась нам теперь такой плохой. А Белка сидела на корме, сжав руки и втянув голову в плечи, бледная, с дрожащими губами. Она все еще мерзла, и я предложил ей погрести, чтобы чуточку разогреться. Белка взяла у меня весло и неловко, по-девичьи, стала взмахивать им, то и дело поднимав фонтаны брызг.
- Сменить? - внимательно посмотрел я на нее.
- Погоди! Я еще не научилась…
Солнце поднималось выше, туман исчез, становилось теплее. Я сменил Белку у весла, и она пересела на корму, раскрасневшаяся от гребли. Мало-помалу река очистилась от лодок, и мы поплыли по ней, согревшиеся и готовые плыть хоть до самого дома.
Вдруг одна невероятная мысль обожгла меня. Как я мог забыть? Мы спокойно плывем в лодке, которую похитили у этого Штрауса. А ведь он, очевидно, уже сообщил о пропаже и сейчас нас ищут по всей округе, как воров. Что делать?
Я поделился опасениями с ребятами.
- Ты прав, Молокоед, - подумав, ответил Димка. - Конечно, нас ищут. И надо от этой лодки как-нибудь отвязаться…
- Что ты говоришь? - капризно вскричал Левка, которому трудно было даже представить, как могли бы мы нести его… - Мало лодок на этой реке! Пойди, определи, чья она?
Я посмотрел на Левку. Он побледнел, на лбу выступили капельки пота. Бедный Левка! Как, должно быть, тяжело, когда знаешь, что не способен даже шагнуть самостоятельно…
Берега реки заметно изменились. Не стало болот, лес поредел, в нем было больше порядка. Вновь показались лодки, перевернутые кверху килем.
Одна и та же мысль заставила нас с Димкой повернуть к берегу. Мы решили посмотреть лодку, которая привлекла наше внимание своим белым днищем. На берегу мы огляделись и, не заметив никого, подошли к лодке, перевернули ее и спустили на воду.
- Эх, и хороша! Давайте перегружаться. Живей, живей! - командовал я.
Прицепив наш старый челн к корме, мы отчалили и выехали на середину реки. Ехать с двумя лодками было тяжелее, но мы навалились на весла так, что проехали километра четыре, даже не заметив.
- Давай отвяжем старую лодку, - нашелся, наконец, Димка.
- Нет, надо сначала ее затопить!
Мы подобрали на берегу два больших камня, снова выехали на середину, и здесь я, прыгнув в лодку Штрауса, прорубил у нее дно и, когда в отверстие хлынула вода, отцепил. Лодка быстро наполнилась водой и затонула.
Теперь грести стало легче, и мы быстро помчались дальше.
- Ох, и далеко еще нам до дома! - тяжело вздохнула Белка.
- Да, далековато, - проговорил я и задумался.
Мне вспомнилась мама. Что-то она сейчас делает? Наверно, партизанит. Не будет же она работать на фашистов вроде того облезлого типа, который стал у немцев переводчиком. Громит сейчас немцев где-нибудь в наших лесах, возможно, даже в Золотой Долине. Может, мама подалась на север от Острогорска? Оттуда ловко наносить удары по фашистам. Ну, а если она на севере, то легко попадет в Золотую Долину и встретит нашу избушку. Интересно, висит ли там портрет Джека Лондона, друга всех смелых и отважных? Если висит, то мама уже поняла, что находится в той самой хижине, где мы жили…
Я смотрел, как опускается в воду весло, и мысли, подобные этой, проносились в моей голове. Мне уже стало казаться, что я вижу в зыбкой воде мамино лицо. Вон ее черные вьющиеся волосы я улыбка, которой она подбадривает меня:
- Не робей, сынок! Все будет в порядке.
Я вспомнил, как еще до войны мы купались в пруду. Пруд у нас очень красивый, длинный-длинный, в крутых, поросших лесом берегах. Я тогда еще только учился плавать. И мама, зная это, все же тащила меня в самые глубокие места.
- Иначе, сынок, никогда не научишься.
Я захлебывался, таращил из воды глаза, погружался с головой в воду, а мама стояла спокойная, улыбающаяся, и только и делала, что приговаривала:
- Так, так, сынок… Выбирайся. Плыви! У тебя что-то получается.
Димка посмотрел на меня и, видимо, поняв, что творится в моей душе, сказал:
- Кровь из носу, а мы должны добраться до дома! Кто окажет, сколько километров до Острогорска?
- Километров две тысячи с гаком будет, - усмехнулся я. - Чуть подальше, чем от Золотой Долины.
Левка протяжно свистнул. Он улегся поплотнее, и несколько минут его не было слышно.
- Если мы будем делать по сорок километров в день, и то нам потребуется пятьдесят дней, - заговорил он. - Нет, видно, уж я не доеду.
- Не вешай нос, Федор Большое Ухо! - как можно бодрее произнес я.
Меня никто ие поддержал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28