Я думаю, что Господь посылает нам эти испытания одно за другим, чтобы мы укрепили с их помощью наши души. Разлука с Францией при жизни твоего мужа, которого, я знаю, ты любила, стала бы для тебя трагедией. Но сейчас, после большей трагедии, она покажется пустяком, поскольку Франциск, наверно, был тебе гораздо дороже второй родины. Верно, дочь моя?— Да, я любила Франциска. И все же, мадам, думаю, если бы мне позволили остаться во Франции, я смогла бы со временем найти здесь счастье.— О, — произнесла Катрин, — тогда очень жаль, что ты должна покинуть нас!Мария опустилась на колени и взяла Катрин за руку.— Мадам, вы можете сделать так, чтобы я осталась.Сейчас, когда Мария не видела ее лица, Катрин позволила себе изменить его выражение. Перед ней находилась девушка, называвшая Катрин де Медичи «дочерью торговцев», смевшая держаться с королевой-матерью пренебрежительно, потому что она видела, что так поступают другие. Мария брала пример с мадам де Пуатье. Что ж, Катрин не удалось отомстить этой женщине, но она могла поквитаться с Марией. Катрин не делала из мести самоцель. Если бы было политически выгодно оставить Марию во Франции, королева-мать забыла бы старые обиды и унижения. Но сейчас она могла свести старые счеты и одновременно способствовать успеху новых планов. Она доставит себе удовольствие маленьким спектаклем.— Я могу сделать так, чтобы ты осталась? — сказала Катрин. — Ты переоцениваешь мою власть.— Нет, мадам. Вы — регент Франции. Вся власть принадлежит вам.— Моя дорогая, я делю ее с королем Наварры; еще есть Совет; король, хоть он и мальчик, также имеет право голоса.— Тогда мне стоит поговорить с королем. Он поймет. Поможет мне.— Король нездоров. Я не могу позволить, чтобы его беспокоили. Тебе известно, что физическое состояние Карла оставляет желать лучшего.— О, мадам, неужели у вас совсем нет жалости? Вы вышлете меня из Франции… моей родной страны?— Нет, мое дитя. Это твоя приемная родина, как и моя. Я не сомневаюсь, что, когда в возрасте шести лет ты узнала, что тебе предстоит покинуть твой дом и отплыть во Францию, где твоим воспитанием займутся чужие люди, ты пролила немало слез. Теперь тебя ждет новое подобное потрясение. Через год ты будешь смеяться над твоими сегодняшними слезами. Ты полюбишь туманы своей суровой родины, как некогда — наши снега и солнце.— Мадам, я никогда не полюблю другую страну.— Ты — королева Шотландии!— И Франции, мадам.— А также Англии, — с недоброй усмешкой напомнила Катрин. — Твоя кузина не очень-то рада тому, что ты носишь этот титул!— Вы знаете, что такова была воля вашего мужа, короля, и моего супруга. Я не хотела этого.— Однако ты, похоже, гордишься им, очень гордишься. Бедняжка Мария! Генрих и Франциск не могут извиниться за свою ошибку перед английской фурией. Но я уверена, что она простит и полюбит тебя.— Она будет ненавидеть меня. Она всегда ненавидела меня. Даже отказалась гарантировать мне безопасный проезд в Шотландию.— Несомненно, твои очаровательные манеры помогут тебе наладить отношения с ней столь же успешно, как и со мной. Ты знаешь, как они покорили меня. Я уверена, Элизабет Английская полюбит тебя не меньше, чем я.Катрин хотелось рассмеяться. Ей были известны чувства, испытываемые рыжеволосой королевой к этой девочке, чье существование грозило Элизабет потерей английского трона. Как отреагировала бы Элизабет, если бы Мария стала шпионить за ней? Это не сошло бы Марии с рук так легко. Она бы лишилась головы.— Не вешай носа, — ободрила ее Катрин. — Ты полюбишь свое маленькое королевство. Будешь вспоминать нас, как и мы — тебя.— Мадам, юный король Карл любит меня. Если я уеду, его сердце будет разбито.— Ерунда. Он еще ребенок.— Он весьма взрослый для своего возраста. Он часто говорил, что, если бы его брату Франциску не посчастливилось жениться на мне, он сам сделал бы мне предложение.— Да, он развит не по годам. В таком возрасте думать о женитьбе!— Он любит меня.— Несомненно, многие будут любить тебя… в Шотландии. Не может быть и речи о твоем союзе с Карлом. Ты — вдова его брата. Это было бы… неэтичным. Ты помнишь, что случилось, когда король Англии женился на вдове своего брата? Попроси королеву Элизабет напомнить тебе. Она-то уж точно не забыла.— Неужели вы не пожалеете меня? — сказала Мария. — Прошу вас… умоляю… не прогоняйте меня.Катрин принялась шагать по комнате. Она позволила себе бросить взгляд на прошлое. Она увидела маленькую девочку на уроке латыни; вспомнила презрительный шепот, сорвавшийся с надменных губ Марии: «Дочь торговцев». В ее памяти возникла девочка, быстро сообразившая, что ей следует добиваться расположения Дианы де Пуатье и без почтения относиться к номинальной королеве Франции. Катрин вспомнила, как она злилась, когда ее муж Генрих вступил в связь с гувернанткой Марии Стюарт. Если бы маленькая шотландка не приехала во Францию, ей, Катрин, не пришлось бы терпеть это.Но Бог с ней, с местью! Какой в ней прок? Она приносит наслаждение, как любимые ею дыни или как филе из телятины, при мысли о котором рот Катрин наполнялся слюной, или как бокал редкого вина. Месть — эфемерное удовольствие. Истинная причина, по которой Мария должна уехать, заключается в том, что, если она останется и выйдет за Карла, ее самоуверенные дяди снова обретут власть, и тогда повторится невыносимая для Катрин ситуация, с которой она боролась всеми имеющимися в ее распоряжении средствами, включая приближение смерти Франциска.Мария действительно глупа, если рассчитывает на подобную милость.— Успокойся, дитя мое. Ты будешь королевой Шотландии, твоей родины. Я слышала, там чудесная природа; господин Джон Нокс ждет тебя. Я уверена, ты сможешь отлично проводить время. Что касается твоей английской кузины, то, по-моему, она для тебя не опасней, чем я. А теперь умой глаза. Я пришлю тебе средство, которое сделает их более выразительными.Катрин повернулась к двери.— Отдохни, дитя мое, и насладись твоими последними днями во Франции.Опечаленная Мария отправилась на север, в Кале. Зга поездка показалась ей траурным шествием. Она постоянно горько плакала; последний раз она увидела любимую ею страну глазами, опухшими от слез.Она имела лишь одну беседу с грустным королем, который плакал вместе с Марией; он просил ее остаться во Франции и вопреки воле матери выйти за него замуж. Но даже во время их разговора его глаза были безумными; Мария поняла, что он поможет ей не больше, чем Катрин.Она попрощалась со своими могущественными дядями; она умаляла их оставить ее здесь.— Я буду жить скромно, — сказала Мария, — как вдовствующая королева Франции. Я владею моим приданым, Пуату и Туреном. Я буду жить во Франции, как простая женщина. Отдам все… только не отправляйте меня в эту суровую страну. Позвольте остаться здесь… дома.Но дяди уже посоветовались друг с другом. Они не имели точного представления о том, что произошло при дворе. Там не утихали многочисленные интриги. Прежде королева-мать напоминала безобидную спящую змею; сейчас она поднимала голову и показывала зубы — де Гизы знали, что они несут яд. Дяди заверили Марию в том, что, если бы брак с Карлом был возможен, они бы добились его заключения, поскольку прежде всего думали о ее благе. Пусть она относится к поездке в Шотландию как к временному визиту. Она должна периодически посещать страну, королевой которой является. Они не сомневаются в том, что скоро она вернется во Францию и вступит в брак не менее блестящий, чем первый.— Король Карл хочет жениться на мне сейчас, — сказала она.— Он еще слишком юн. Позже… мы устроим это. Положись на нас, племянница.— Поспешите, прошу вас. Поспешите.Они обещали ей поторопиться, нежно поцеловали, после чего Марии пришлось отправиться в безрадостное путешествие.Апрель в этом году выдался пасмурным, холодным; весна запаздывала.— Природа грустит вместе со мной, — сказала шотландская королева Мария. — Святая Дева, как я боюсь этого путешествия! Оно пугает меня сильнее, чем смерть.Когда они поднялись на корабль, который должен был повезти Марию по неспокойному серому морю, прочь от земли, где она познала радость, в страну, где ее ждали беды, она вспомнила не последние часы жизни ее мужа, не улыбки поэта Ронсара, не обожание юного короля Карла, а холодный, змеиный взгляд женщины, которая могла избавить Марию от этого изгнания. Теперь Мария знала, что Катрин, которую она почти не замечала прежде, вовсе не была серым, безликим существом. Королева Шотландии поняла, почему люди называли Катрин «Мадам Змея».Она смотрела на удаляющийся берег, пока он был виден; когда холодные брызги коснулись ее щеки, она постаралась представить себе неведомое будущее, на которое уже падали тени мрачного Джона Нокса и рыжеволосой королевы Англии, способной помешать прибытию Марии в Шотландию.Ей было страшно и грустно; она чествовала, что ее сердце разбито женщиной, которую она по-настоящему узнала только теперь.
— И не собираюсь! — заявил Генрих де Гиз; его отец засмеялся — они оба считали, что женщины созданы для утех, но им нельзя позволять вмешиваться в серьезные дневные дела. Больше всего Генрих любил своего отца за то, что Франциск относился к сыну как к взрослому человеку.— Разумеется! — сказал герцог, обняв Генриха. — А теперь слушай. Ты будешь играть с принцем Генрихом. Ты проследишь за тем, чтобы вы остались одни. Мы с герцогом Немурским подойдем к вам и пригласим принца на небольшую прогулку. Я заговорю о ней с тобой, а герцог Немурский предложит Генриху присоединиться к нам… так, словно мне безразлично, поедет он или нет. Но ты позаботишься об этом. Расскажешь ему о Лоррене, объяснишь, как весело будет Генриху с нами.— Я сделаю это, отец. Когда все произойдет?— Вечером.— Но покои принца охраняются.— Не беспокойся об этом. Мы вытащим его через окно; нас будет ждать экипаж.Генрих де Гиз радостно засмеялся. Он стоял очень прямо, подражая выправке отца; он сожалел о том, что не имеет боевого шрама под глазом. Иногда он хотел сделать себе такой шрам, чтобы люди спрашивали: «Это Меченый-отец или Меченый-сын?»Он был полон решимости справиться с заданием. Держался рассеянно с Марго. Она упрекнула его в этом, попыталась заставить Генриха приласкать ее, но юный де Гиз был холодным, отчужденным; таким, в его воображении, становился старший де Гиз перед важным сражением; сейчас не время для флирта, считал Генрих.В назначенное время он был на своем посту, с принцем Генрихом; юный де Гиз сделал так, чтобы они остались одни.
Не следовало ожидать, что де Гизы позволят событиям и дальше развиваться так, как они развивались непосредственно после смерти короля Франциска. Герцог и кардинал поняли: подобная ситуация сложилась потому, что, как и другие окружавшие Катрин люди, они недооценили силу королевы-матери.Неожиданно использовав Бурбонов в борьбе против де Гизов, она поймала последних врасплох, но это, несомненно, можно было изменить; де Гизы решили нанести первый удар по чувствам Катрин. Весь двор знал, что она души не чает в Генрихе; говорили, что он «дороже ей правого глаза». Значит, Генриха следует забрать у Катрин; она не получит его назад, пока не поймет, кто истинные хозяева Франции.План герцога был простым; к его осуществлению он привлек собственного сына Генриха. Никого на свете герцог не любил так сильно, как своего старшего сына, и юноша отвечал ему взаимностью. Герцог Франциск видел в Генрихе де Гизе, в настоящее время принце Жуанвилле, копию того подростка, которым был когда-то он сам. Их внешнее и внутреннее сходство казалось удивительным даже для отца и сына. Юный Генрих охотно умер бы по приказу отца, и герцог Франциск с такой же готовностью отдал бы свою жизнь за сына. Поэтому герцог знал, что может без риска поделиться с Генрихом своим планом похищения другого Генриха, сына Катрин Медичи.— Мы не причиним ему вреда. Только проучим его мать.Но Генрих де Гиз не испугался бы, узнав, что она причинят вред принцу. Он не любил принца, презирал его, считал женственным созданием, полным антиподом его самого и Франциска де Гиза.— Не говори об этом никому… даже Марго.Он украдкой улыбнулся отцу, герцогу Франциску, когда тот, согласно их плану, подошел к детям со своим другом и сообщником, герцогом Немурским.Герцог Немурский заговорил с маленьким принцем, в то время как герцог Франциск отвернулся и стал беседовать с сыном.— Добрый день, принц, — сказал герцог Немурский.— Добрый день, — ответил принц; он коснулся ушей, чтобы убедиться в том, что серьги на месте.— Какую веру ты исповедуешь, мой принц? Ты — папист или гугенот?Хитрые глаза Медичи внимательно посмотрели на герцога. Принц Генрих был умным мальчиком, он знал, что волнения в этой стране возникли из-за религиозных противоречий. Стоило герцогу затронуть эту тему, как Генрих насторожился.— Я исповедую ту же веру, что и моя мама, — произнес он сухим тоном.— Это хорошо, — сказал герцог. — Значит, ты — послушный сын.Теперь пришел черед заговорить юному Генриху де Гизу. Подбежав к принцу, он сказал:— Мой отец берет меня в замок Лоррен. Я приглашаю тебя поехать с нами.Принц Генрих перевел свои итальянские глаза с герцога на юношу.— Мама не захочет, чтобы я покинул моего брата, короля.— В Лоррене будет весело, — не сдался Генрих де Гиз. — Там ты будешь главным лицом. А здесь ты всего лишь брат короля. У моей мамы великолепные драгоценности. Я уверен, тебе очень понравятся ее сапфиры.— Какие сапфиры? — с интересом спросил принц Генрих.— Самые разные. А еще у нее есть красивые итальянские наряды. Мы откроем ее шкафы и облачимся в них. Ты должен поехать с нами.Глаза принца Генриха засверкали, потому что больше всего на свете он любил переодеваться. Он захотел услышать больше о туалетах и нарядах герцогини де Гиз.— Поехали с нами, ты все сам увидишь, — лукаво произнес Генрих де Гиз.— Хорошо, — сказал принц. — Только ненадолго.Франциск де Гиз ласково, одобрительно сжал плечо сына; мальчики отбежали в сторону.Когда взрослые уже не могли их услышать, принц недоверчиво спросил Генриха де Гиза:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41