Иногда могло показаться, что она приняла сторону де Гизов, но она не собиралась делать это всегда. Когда представлялся удобный случай, Катрин давала понять слабому, тщеславному Бурбону, что она — его союзница, хотя и тайная, поскольку власть де Гизов велика; она напоминала принцу о том, что Франциск не вечен.Когда Франциск умрет, корона перейдет к Карлу; истеричный, неуравновешенный Карл был приучен во всем полагаться на мать. Он обладал слабым характером, но ей следует помнить о его склонности к бунту. Катрин уже видела, как Мария Стюарт увела из-под ее контроля Франциска.Она решила осуществить план, который давно вынашивала. Казалось невозможным заставить Карла выбросить из своей головы Марию Стюарт. Когда Катрин говорила с ним, пробуждая в его душе самое сильное чувство, которое он мог испытывать, а именно страх, он уступал ей. Увидев на следующий день Марию, он пожирал ее взглядом, как влюбленный мальчик.Катрин послала за двумя итальянцами из ее свиты, которым она могла доверять так же, как своим астрологам.Когда они явились в ее покои, она закрыла за ними двери и убедилась в том, что никто не прячется в шкафах или приемной. После этого она объяснила, чего она хотела от них. Она могла говорить откровенно-в той мере, в какой она была способна на это, — с Бираго и Гонди, графом де Ретцем; итальянцам приходилось подчиняться королеве-матери, они знали, что их положение во Франции зависит от Катрин.— Я тревожусь за моего сына, — сказала она. — Я имею в виду не короля, а Карла, которому предстоит занять трон в случае ранней кончины Франциска. Он не по годам сильно… увлекся женой брата. Это не полезно для маленького мальчика. Французы…Она доверительно улыбнулась своим соотечественникам.— Французы не видят ничего опасного в плотской любви… даже между детьми. Это естественно, говорят они. Какой любовник вырастет из этого мальчика!Катрин внезапно рассмеялась.— Но в том возрасте, в каком находится мой сын, по-моему, более естественно любить лиц своего пола.Ее большие, выпуклые глаза смотрели вперед, в пространство; мужчины пристально глядели на Катрин.— Вы считаете, мадам, — осмелился произнести граф де Ретц, — желательным, чтобы он поддерживал обычную тесную дружбу с… мальчиками своего возраста.— Как хорошо вы меня поняли! Да, именно так. Я не хочу ломать его врожденные наклонности.Они обменялись улыбками. Итальянцы знали, что королева-мать имеет привычку говорить обратное тому, что она думала.— Я хочу, чтобы он наслаждался дружбой с лицами его пола. Он весьма слаб, и я полагаю, что вы, джентльмены, способны сделать для него многое. Пусть он не думает в столь юном возрасте о женщинах.Итальянцы снова улыбнулись. Им стало ясно, что они выбраны на роль воспитателей Карла из-за их извращенных наклонностей, а не вследствии образованности.Они поняли королеву-мать. Принц Генрих был «дорог ей, как правый глаз» — так говорили люди, Франциск, похоже, имел мало шансов дожить до старости; у него пока что не было собственного сына. Если юная королева Мария родит ему наследника, несомненно, решили итальянцы, Катрин найдет способ устранения этого маленького препятствия. И после Франциска… Карл. Надо свести к минимуму опасность появления детей у Карла. Он был слабым и неуравновешенным; им не составит труда изменить природные наклонности Карла.Кто-то мог удивиться такой беседе с королевой-матерью, но только не новые воспитатели Карла. Они все отлично поняли и взялись за порученное им дело.
Обнаженный Бираго лежал на кровати лицом вниз; его руки и ноги были прикованы к четырем ее стойкам кандалами.Маленький Карл сидел в глубоком кресле, крепко сжав пальцами подлокотники; ему хотелось убежать из покоев графа де Ретца, но мальчика охватил странный паралич, ноги не слушались его. Он не знал, что зелье, подмешанное в утренний чай, отняло у него и без того слабую волю. Он боялся своих наставников, особенно де Ретца, и не смел возражать ему. На бледном лице Карла блестела испарина, его губы судорожно подергивались.— Еще! Еще! — закричал Бираго. — Не останавливайся! Делай со мной все что хочешь, мой господин!Плетка-семихвостка, управляемая искусными пальцами графа, снова опустилась на спину мазохиста. Из его горла вырвался сладострастный стон.Бираго рано остался без матери, умершей при очередных родах. Молодая мачеха, которую его старый отец не мог удовлетворить, бросала томные взгляды на двенадцатилетнего мальчика. Скоро с ее помощью он стал мужчиной. Открыв для себя мир чувственных наслаждений, он связал его исключительно с молодой женой отца и быстро превратился в ее послушного раба. Отец Бираго, не без оснований ревнуя похотливую супругу, частенько избивал ее. Находясь в зависимости от грозного мужа, двадцатипятилетняя Клаудия отыгрывалась на сыне, мстя его отцу: она стала допускать его к своему великолепному, искушенному телу лишь после изощренной, обстоятельной порки. Постепенно истязания начали нравиться юноше, он уже не мог обходиться без них.Когда рука графа устала хлестать «друга», де Ретц посадил его в корзину без дна, подвешенную с помощью веревки к потолку. Истерзанные ягодицы Бираго торчали из отверстия возле пола, устланного толстым ковром. Де Ретц лег на пол, расстегнул штаны и смазал свой член каким-то маслом. Потом он ввел его в задний проход Бираго и стал вращать корзину руками.Карл смотрел на происходящее с отвращением, однако он не смел и не мог подняться с кресла. Когда тело графа задрожало в экстазе, юный принц исторг на ковер непереваренный завтрак.
Катрин занималась подготовкой коронации Франциска, которая, по традиции, должна была состояться в Реймсе. Сколько времени, спрашивала она себя, этот юный король проведет на троне? Он доставлял ей много беспокойства в детстве. На первом году жизни Франциска его тело периодически покрывалось алыми пятнами, с которыми доктора не могли справиться. Они не знали их происхождения. В его носу образовался абсцесс, который, как считали, мог привести к смерти малыша; он выжил, но у него осталась неприятная на слух гнусавость речи. Всегда казалось, что он проживет недолго. Сейчас, глядя на него, можно было подумать, что он не дотянет до коронации. Катрин чувствовала, что может действовать смело — все пойдет так, как она хотела.За несколько дней до отъезда в Реймс Катрин сидела со своими фрейлинами; речь зашла об Анне дю Бурге, которого муж Катрин, покойный Генрих Второй, отправил в тюрьму за еретические взгляды. Сейчас Анн дю Бург ждал суда; этот человек стал причиной волнений, прокатившихся по стране. Во время беседы Катрин поняла, что окружавшие ее дамы — герцогиня де Монпансье, мадемуазель де Гогир, мадам де Крюссоль и мадам де Мейлли — сочувствуют гугенотам. Катрин воспряла духом, интуиция интриганки подсказывала ей, что эти женщины собрались вместе не случайно. Она позволила им говорить.— Но, — произнесла наконец Катрин, — мне кажется, во Франции уже есть две партии гугенотов: одна занята вопросами веры — ее я уважаю, — а вторая сосредоточена на политическом аспекте религии. Мадам де Мейлли, не перебивайте меня. Я имею основания полагать, что часть второй партии состоит в сговоре с Элизабет Английской. По-моему, они стремятся сбросить с трона моего сына и посадить туда принца Конде.Подумав о Конде, Катрин не смогла сдержать еле заметной улыбки. Конде! Какие странные мысли пробуждал в ней этот человек! Она знала, что могла без колебаний, использовать его, могла подсыпать яду в его вино, если бы появилась такая необходимость. Но она всегда испытывала волнение, слыша имя принца. Это было безумием. Для женщины ее возраста, тем более не слишком нуждавшейся в физической близости. Однако вопреки своему желанию она не могла унять возбуждение, охватывавшее ее перед очередной встречей с ним. Он обладал большой жизненной силой, его магнетизм действовал на всех женщин, хоть раз видевших принца. Несомненно, это было так, если он тронул сердце Катрин де Медичи. Она слышала, что многие дамы влюблены в него. Он был невысоким, но обворожительным мужчиной, обладал вспыльчивым темпераментом, легко обижался. Она полагала, что у него неуравновешенный характер. Он нуждался в руководстве, но, по слухам, Конде получал его в избытке от жены Элеоноры, страстной защитницы реформистов. Он был опытным соблазнителем, как и его брат Антуан де Бурбон. Два ловеласа в цепких руках заботливых жен!Мысли о Конде отвлекли Катрин на время от беседы, что показывало, как сильно менялась она, слыша его имя.— Вы не можете ожидать, что я поддержу тех, кто желает зла моему сыну! — продолжила Катрин.— Мадам, — сказала мадам де Монпансье, — гугеноты абсолютно лояльны короне.Катрин пожала плечами.— Кое-кто, — заметила она, — желает, чтобы не было никакого короля. Они предпочитают монархии республику… управляемую Кальвином!— Нет, мадам, это ложные слухи.— Возможно, вы правы, — сказала Катрин.Когда Катрин отпустила женщин, отставшая мадам де Мейлли шепнула ей:— Мадам, адмирал Франции хочет поговорить с вами. Могу я привести его к вам?Катрин кивнула.Гаспар де Колиньи… Катрин изучала мужчину, преклонившего перед ней колено. Глядя на его суровое и красивое лицо, она решила, что такого человека, вероятно, нетрудно использовать. Она многое знала о нем; Катрин познакомилась с Гаспаром Колиньи, когда впервые приехала во Францию. Он был ровесником Катрин, его мать доводилась родной сестрой Монморанси, коннетаблю Франции. Его красота отличалась от красоты Конде.Колиньи обладал строгими, благородными чертами лица. Однако в молодости он слыл веселым повесой, делившим свое время между двором и полем брани. Катрин хорошо его помнила. Гаспар везде появлялся со своим лучшим другом, Франциском де Гизом; теперь лучший друг стал главным врагом. Франциска считали номинальным главой католической партии; протестанты возлагали надежду на Гаспара. Колиньи обладал реальной властью; будучи адмиралом Франции, он контролировал Нормандию и Пикардию. Он был верным католиком до тех пор, пока не провел три года в плену во Фландрии. Там он увлекся протестантизмом. Он стал тихим, серьезным человеком, женился на некрасивой и умной жене, которая боготворила его; он был предан ей. Находясь рядом с этим человеком, Катрин ощущала его силу; она волновала ее. Как использовать Колиньи? — думала женщина.Когда Колиньи поднялся, она спросила его, что он хочет сказать ей. Протестанты с надеждой смотрят на королеву-мать, ответил он. Катрин улыбнулась, довольная тем, что ей удается успешно скрывать от окружения свое истинное лицо.— Они ощущают ваше сочувствие, мадам, — серьезным тоном произнес Колиньи.Она сказала ему то же, что и дамам, о заговоре с англичанами, о интригах Кальвина. В ответ он заверил ее в своей лояльности короне. Когда Колиньи говорил о преданности, ему следовало верить.— Мадам, — сказал он, — вы собираетесь в Реймс. Встреча может быть устроена там… или где-то рядом. Нам надо многое обсудить с вами.— Что будут обсуждать со мной, адмирал?— Мы хотим ходатайствовать об устранении де Гизов, захвативших много должностей; мы попросим о перераспределении постов, о созыве Синода. Все это отвечает интересам короны.— О, месье адмирал, когда я вижу, как бедных людей сжигают на кострах не за убийство или воровство, но за верность своим убеждениям, моя душа обливается кровью. И когда я вижу, с каким мужеством они принимают мученическую смерть, мне кажется, что в их вере есть нечто необъяснимое разумом.— Наши люди ждут от вас помощи, мадам, — взмолился Колиньи.— О, мадам, — воскликнула мадам де Мейлли, — не позволяйте осквернять правление вашего сына насилием. Та кровь, что уже была пролита, взывает к отмщению.Катрин холодно посмотрела на женщину.— Вы имеете в виду то, что произошло, когда на троне находился мой муж?Женщина упала на колени и попросила королеву-мать простить ее.Катрин перевела взгляд на Колиньи.— Думаю, — медленно произнесла она, — вы хотите сказать следующее: многие пострадали по вине моего мужа, и поэтому его постигла ужасная смерть.Катрин горестно рассмеялась.— Вы хотите предупредить меня, что в случае новых смертей могу пострадать я? О, мадам, месье адмирал! Господь забрал у меня того, кого я любила и кто был мне дороже жизни. Что еще он может сделать со мной?Катрин заплакала, ей нравилось казаться Колиньи слабой женщиной. Адмирал и мадам де Мейлли принялись утешать ее. Плача, Катрин думала о том, разумно ли соглашаться на встречу с протестантами. Она решила, что сделать это стоит, поскольку она не возьмет на себя никаких обязательств и узнает их секреты.Она обещала принять любого священника Реформистской Церкви; Колиньи и мадам де Мейлли ушли, довольные беседой.Оставшись одна, Катрин стала думать о протестантах; с них мысли перескочили на Конде; она ощущала его привлекательность и слабость. Она размышляла об Антуане и Жанне, Конде и Элеоноре. Когда явились фрейлины, чтобы уложить Катрин в постель, она заметила, как красивы некоторые из них. Две женщины обладали незаурядной красотой — это были Луиза де ла Лимодьер и Изабелла де Лимей.Отпустив остальных фрейлин, Катрин сказала:— Вы помните, что в дни правления моего свекра, Франциска Первого, существовал круг женщин — очаровательных, остроумных, прекрасно ездивших верхом — словом, женская элита двора?Красавицы слышали об Узком Круге. Они сказали об этом Катрин.— Я задумываю воссоздать этот круг. Я соберу вокруг себя очаровательных, элегантных женщин, которые будут готовы сделать для меня так же много, как избранницы Франциска делали для него. Критериями отбора станут красота, смелость, остроумие; попасть в Летучий Эскадрон будет столь же почетно, как и в Узкий Круг.
По совету королевского хирурга Амбруаза Паре двор отправился в замок Блуа. Заболевание крови, мучившее Франциска, обострилось; климат Блуа, более мягкий, чем парижский, мог принести королю пользу.В эти нелегкие дни Катрин ощущала, что она в опасности. Встреча с протестантскими священниками, которую она запланировала, не состоялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41