– спросил я мягко.
– Баркас потерян, командир погиб, командование принял гардемарин. Предельно ясно.
– А вам известно, почему? Несколько секунд молчания.
– Все взаимосвязано. Баркас потерпел крушение из-за ошибки компьютера.
– Откуда вы знаете?
– У меня есть запись информации, поступившей на баркас после погрузки. Командир… я… компьютер отмечает, что… здесь какая-то ошибка.
Я затаил дыхание. Пальцы замерли над клавишами.
– Вы чувствуете разницу между вами и, гм, вашим близнецом?
– Между мной и той, какой я была? – Она заколебалась. – Да. – Голос ее повеселел. – Мой близнец. У него был «клоп». Я как раз хотела вам об этом сообщить.
Пора брать быка за рога.
– Дарла, вы не убивали командира Хага.
– Конечно, нет – Последовала длинная пауза. – Это сделал мой близнец.
Кто-то шумно вздохнул. Может быть, даже я.
– Вы в состоянии пережить такое?
– Я почти год пролежала в ящике, – не без ехидства ответила Дарла. – С какой стати мне винить себя?
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно, можете не сомневаться.
Я фыркнул, но ничего не сказал и вместо этого провел Дарлу по искаженным параметрам. С ними было все в порядке.
– Джентльмены, приготовьтесь к синтезу. – Признаться, я думал, что мы будем дрейфовать вечно. Девять дней было потеряно.
Мы проверили координаты и вошли в синтез. Потом я сидел на мостике один, радуясь, что кошмар кончился.
Стук в дверь.
– Разрешите войти, сэр, – Это был пилот.
– Войдите.
Он встал по стойке «смирно»:
– Командир, я хотел бы изъять мой протест из журнала. Я ошибся и приношу вам свои извинения. Нет никакой нужды в постоянной записи, я больше не буду возражать против ваших приказов.
По всем правилам дипломатии и здравого смысла следовало принять извинения. Протест против приказа, на поверку оказавшегося правильным, мог повредить карьере, и, изъяв его из журнала, я заслужил бы благодарность пилота. Но я ответил сурово:
– Просьба отклоняется. Вы сами стелили себе постель. Вот и спите в ней. – Он только и искал случая мне досадить, и я решил отплатить ему тем же. – Я достаточно натерпелся от вас. Свободны.
Пришлось ему смириться:
– Есть, сэр. – Выражение его лица оставалось непроницаемым, но нетрудно было догадаться о его чувствах. Может, потом мне и придется раскаяться в собственной глупости, но сейчас я чувствовал себя отомщенным.
Весь следующий месяц по моему приказу регулярно проводились проверки рециркуляторов и гидропоники, но ничего особенного обнаружено не было. Напряжение постепенно спадало, и провинившиеся появлялись теперь на капитанской мачте все реже и реже.
Пока мы плыли вслепую в синтезе, на мостике снова воцарились скука и безделье. Время от времени мне встречался Рики Фуэнтес, торопливо бегущий по коридору в новой серой форме кадета. При моем появлении он замирал по стойке «смирно», пряча улыбку, когда я, хмурясь, выискивал у него плохо начищенную пуговицу или кусок нитки на униформе.
Видимо, Ваксу хватало забот с этим усердным доверчивым мальчиком, готовым принять любое издевательство с радостью, как доказательство признания его взрослым. В своей великолепной новой форме, румяный от упражнений, которыми Вакс заставлял его заниматься ежедневно, пышущий здоровьем Рики, казалось, даже стал выше. И грудь его распирало от гордости.
18
– Становится очевидным, что сила чувства национального единства зависит от скорости коммуникаций.
Только когда газеты – я имею в виду настоящие газеты, напечатанные на бумаге, – начали циркулировать миллионными тиражами и образовали гигантские объединения, выступающие единым хором, только тогда появилось чувство национального единства и цели. Когда последнее техническое достижение, то есть радио… – Все засмеялись, и я тоже. Мистер Ибн Сауд сделал паузу и продолжил: – Когда радио появилось в каждом доме, Соединенные Штаты стали едиными, как никогда. Эта тенденция усилилась с изобретением телевидения, как вначале называлось примитивное общественное головидение.
Но потом эта тенденция превратилась в свою противоположность. За веком Информации последовала эпоха Распада по той простой причине, что связь стала слишком простым делом. Вместо трех китов, владевших каналами общественной информации, вскоре появились мириады мелких организаций, которые транслировали музыку, развлекательные программы, дискуссии, программы, посвященные искусству, новости, спорт и эротику на раскалывающуюся на все более мелкие группы и постоянно уменьшающуюся аудиторию.
Докладчик выдержал эффектную паузу:
– И теперь можно сказать, что наша эпоха – прямой результат революции в области коммуникаций, происшедшей двести лет назад. Если бы разделение радиоэфира постепенно не разрушило чувство национального единства и цели американцев, возможно, Правительство Объединенных Наций не возникло бы из краха американо-японской финансовой системы. И мы все еще продолжали бы существовать в хаотическом веке территориальности.
Подумайте: вместо того чтобы находиться на борту судна Объединенных Наций «Гиберния», мы могли бы оказаться на военном корабле Соединенных Штатов «Энтерпрайз» или судне военного флота Ее Величества «Британия». И, если бы в это время между ними шла война, нас вполне могли бы пленить, взяв на абордаж, а то и уничтожить. В современной жизни гораздо меньше приключений, но я приветствую это от всей души.
Ибн Сауд сел под горячие аплодисменты пассажиров, офицеров и матросов, заполнивших обеденный зал. Аманда поблагодарила его за доклад и нас за то, что мы удостоили вниманием очередную беседу из «Цикла лекций для пассажиров». Когда все расходились, я поймал ее взгляд. Она улыбнулась, но улыбка тут же сбежала с ее лица.
Паула Трэдвел дернула меня за рукав. Ей всего тринадцать, но в хрупкой мальчишеской фигурке уже чувствовалась будущая женщина.
– Командир, а как выглядит Шахтер? Я остановился, ожидая, когда толпа пассажиров пройдет мимо нас:
– Не очень приятное место. Холодно, темно и нет воздуха.
– А почему же там живут люди?
– На самом деле они там и не живут. Об этом говорит само название. Это лагерь шахтеров. Мы доставляем им припасы. Грузовые баржи прибывают к ним несколько раз в год, чтобы увезти назад на Землю очищенное золото.
– Ах вот как. – Она на мгновение задумалась. – А мы сможем все это увидеть?
– Шахтер закрыт для туристов. Это одна из пяти необитаемых планет в системе Красного Карлика. – Солнце этой планеты спорадически расширялось и расплавляло минералы Шахтера. Некоторые из них потом кристаллизовались почти в чистом виде. Мы брали те, в которых нуждались: платину, бериллий, уран. На Земле не хватало металлов.
Паула вопросительно на меня посмотрела. Я сказал:
– Шахтеры прибывают туда на пятилетний срок. От нас они получают провизию, запасы воздуха и прочие припасы. Говорят, это очень неприятное место.
– Вы когда-нибудь были там?
– Нет, буду впервые. Но посмотреть его даже мне не удастся. Мы причалим к орбитальной станции, а затем продолжим наш путь. Они сами доставят грузы на поверхность планеты на шаттлах.
– Так хотелось бы там побывать. – В голосе ее звучала тоска. – Просто взглянуть.
Я понимал ее. Моя каютная клаустрофобия мучила меня все сильнее и сильнее. Если интенсивность движения между Землей и Надеждой будет возрастать, не исключено, что орбитальная станция Шахтера станет вполне цивилизованным местом с отелями, игровыми зонами и прочими злачными местами.
На этой же неделе, оставшись на мостике один, я вывел на экран моделирования станцию Шахтера и потренировался в пришвартовке судна. Разумеется, пилот причалит судно, но надо быть готовым ко всему. Из пяти попыток три были удовлетворительными, о двух не хотелось вспоминать. Когда я боролся на мостике с послеобеденной скукой, на первую за последних два дня вахту явился Вакс Хольцер.
– Разрешите войти, сэр? – спросил он.
– Войдите. Господи Боже мой, что с вами?
Под глазом у Вакса красовался синяк в красных, черных и голубых разводах.
Вакс вытянулся по стойке «смирно», но вид у него был несчастный. Он открыл и закрыл рот, как рыба в садке.
– Что вы сказали, сэр? – произнес он наконец, чтобы вывести меня из затруднительного положения. – Я не расслышал.
– Ничего, просто разговаривал сам с собой, – ответил я в порыве благодарности за его находчивость и отвернулся, чтобы он не заметил, как покраснели у меня уши. Старший гардемарин обязан контролировать кубрик, но оскорбленный кадет или гардемарин может бросить вызов своему командиру. Это возможно только в том случае, если офицеры смотрят сквозь пальцы на запрещенные уставом драки. Такая практика освящена традициями.
Вакс не мог не ответить на вопрос командира, но узнай я происхождение синяка, вынужден был бы вмешаться. Его дипломатичная глухота помогла мне избежать грубой ошибки.
Кто же так здорово врезал ему? Уж, конечно, не Сэнди и тем более не Рики. Вакс одной левой мог послать их в рециркулятор. Алекс? Возможно. Между ними бывали стычки, но я полагал, что это ушло в прошлое. Сейчас Алекс должен думать о будущем, не сегодня-завтра Вакс станет лейтенантом, а Алекс старшим гардемарином. Этот счастливый момент не за горами. Остается Дерек. Хрупкий, аристократичный. Нет, с Ваксом Хольцером ему не тягаться.
Сменить меня пришел Алекс. В хорошем настроении, бодрый, слегка развязный, но без синяков. Значит, не Алекс врезал Ваксу.
Лишь на следующий день я увидел Дерека. Он плелся по коридору с таким видом, словно преодолевал боль. Выражение его лица поразило меня: я прочел на нем глубокое горе, а в глазах оскорбленное достоинство.
– Вольно, кадет.
– Есть, сэр, – пробормотал он и, шаркая, пошел прочь.
Как ветеран гардемаринского кубрика «Гибернии», я представил себе, что могло произойти.
Очевидно, Вакс издевался над Дереком до тех пор, пока не достал кадета. И тот в гневе вызвал своего мучителя. Вакс повел его в спортзал, как когда-то меня, выяснять отношения. Дерек еще легко отделался. Быстроты и смелости недостаточно, чтобы справиться с таким здоровяком, как Вакс. Как бы то ни было, ясно одно! Фингал под глазом у Вакса – работа Дерека. В бешенстве Вакс мог просто размазать злополучного кадета по палубе. Но на лице Дерека нет синяков. Только ходит он как-то… будто полежал на бочке. Однако бочка – прерогатива лейтенанта.
Неужели Вакс послал Дерека к главному инженеру, как когда-то я Алекса? Нет все, кубриковые дела Вакс должен был улаживать сам. Плох тот гардемарин, который не может поддерживать в кубрике дисциплину. Его и за старшего не станут считать. К тому же Вакс ни за что не простил бы фингал под глазом.
Я представил себе спортзал, разъяренного Вакса, Дерека, который осторожно ходил кругами вокруг привинченного к палубе коня, пока Вакс с мрачным упорством подкрадывался к нему.
Наконец я понял, что сотворил Вакс, и мне стало худо. Ведь командир может сделать с кадетом все что угодно, и тот пикнуть не смеет. Разозлившись, Вакс мог придумать самое унизительное наказание. Таким уж он был. Не исключено, что он схватил Дерека, бросил на коня и хлестал ремнем до тех пор, пока не прошла ярость и кадет не понял… Нет, скорее Вакс заставил бы его во всеуслышание признать, кто в кубрике старший гардемарин, а кто кадет. Неудивительно, что у Дерека был такой жалкий вид.
Что делать с Ваксом? У него были на это все права. Дерек бросил ему вызов и к тому же ударил Вакса. И все-таки надо Ваксу напомнить, что всяким издевательствам есть предел. И главное – сделать кадета сильным, а не сломать.
Примерно через неделю во время очередного совместного дежурства я решил все выяснить:
– Скажите, Вакс, как вы оцениваете нашего кадета?
Вакс задумался:
– Говоря по правде, командир Сифорт, гораздо выше, чем я мог ожидать. Сначала мне казалось, что через неделю от него ничего не останется. Но он все еще держится. Хотя…
– Он готов к голубым погонам?
– Это вам решать, сэр, – быстро произнес Вакс.
– А вы что думаете?
– Он очень старается, сэр, но еще не готов. Я ни разу не видел его «всего».
Я кивнул. В Академии инструкторы внушали нам, что необходимо выложиться, отдать флоту себя всего, до конца. Такова традиция. Фраза «отдать флоту себя всего, до конца» стала крылатой среди кадетов и гардемаринов, а потом и среди инструкторов. На академическом диалекте она звучала «отдать себя всего», пока не сократилась до «всего». Кадет, который отдал себя «всего», искренне старается жить по этой формуле, выполнять все академические требования. Он всегда побеждает и очень скоро становится гардемарином.
– Ему надо еще немного привыкнуть, Вакс. Вакс удивил меня своим ответом.
– Я знаю. Он чувствительный, застенчивый, а я здорово насел на него. Он выполняет все беспрекословно. Даже… Ну, в общем, держится неплохо. Я только не уверен, что это полная отдача.
– Продолжай в таком же духе еще день-другой. Потом я с ним поговорю. Мы возьмем его на понт. Вакс не понял.
– Ну, схитрим, но так, чтобы он ничего не заметил. Как дворняга, к которой подкрадываются сзади.
– Есть, сэр. – Вакс не очень-то хорошо разбирался в старом сленге.
Через два дня после этого разговора я заступил на вахту вместе с Алексом. Он то и дело клевал носом. Под глазами у него были круги.
– Что, всю ночь веселились?
– Нет, сэр, – быстро ответил Алекс. – Просто я плохо спал.
Я немного поразмыслил. Что, черт возьми, происходит? Я должен, просто обязан знать.
– Расскажите, в чем дело, – попросил я спокойно. Он внимательно посмотрел на меня и начал:
– Мистер Хольцер полночи заставлял учить устав Рики и Дерека. То одного, то другого.
Это издевательство уже вошло в традицию. Кадета, в одних трусах, ставили на стул посреди кубрика и заставляли наизусть читать устав, в то время как старший гардемарин делал любые, самые обидные замечания. Он даже мог потребовать, чтобы кадет стоял без трусов.
В тот же день я отправился в кубрик. И еще в коридоре услышал голос Вакса Хольцера.
– Выпрями спину, болван! Спину! А не… Там у тебя порядок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57