– засмеялся я.
– Матросы обезумели, а вы не позволили им ни обесточить, ни взорвать корабль.
– Но я позволил им взбунтоваться.
– Вы тяжко болели. Надеюсь, сейчас все в порядке? Сам не знаю, как у меня вырвалось:
– Лучше бы я умер на «Порции» вместе с женой.
– Присядьте, пожалуйста, молодой человек. – Она показала на стул рядом с собой и, когда я сел, спросила:
– Вы, наверно, очень любили вашу жену?
– Не так сильно, как она того заслуживала, – ответил я, пряча глаза. – Лишь потеряв ее, я понял, как много она для меня значила.
Сидевший напротив Пирс не сводил с меня глаз.
– Ничего, у вас хватит сил с этим справиться, – сказала миссис Ривс. – Вы мужественный человек.
– Ну что вы, мадам.
– Очень мужественный. Иначе не согласились бы стать командиром брошенного корабля.
– Дело вовсе не в этом.
– А в чем? Расскажите, пожалуйста.
Я не стал вдаваться в подробности наших отношений с адмиралом Тремэном – все равно старуха ничего не поймет – и изложил всю историю довольно кратко:
– Адмирал Тремэн отстранил меня от должности командира «Порции» за некомпетентность и нарушение воинской дисциплины. Пришлось выбирать между виселицей и «Дерзким». Как видите, мужество здесь ни при чем.
Наступило неловкое молчание. Наконец миссис Ривс сказала:
– Бывают ситуации, когда мужество просто необходимо, чтобы остаться жить. Я поднялся:
– Мне пора к моему столу.
– Вы должны успокоиться, иначе не справитесь. – Миссис Ривс смотрела на меня так пристально, словно видела насквозь.
– Мне надо идти, мадам, – повторил я и, приложив руку к фуражке, ушел.
Слава Богу, ужин закончился. Отвязавшись от очередной пожилой четы, жаждущей почесать языками, я поспешил на мостик.
– Командир Сифорт! – окликнул меня Крис Дакко. Я остановился. Он подбежал, помялся секунду, кое-как отдал честь.
– Пожалуйста, командир, разрешите с вами поговорить.
Матрос не имеет права обратиться прямо к командиру, только через своего непосредственного командира, а тот передает просьбу подчиненного по иерархической цепочке. Но я решил сделать исключение. Ведь это совсем мальчишка, пробывший на службе всего несколько дней.
– Разрешаю, – ответил я. Мы прошли в комнату отдыха на первом уровне, где в настоящий момент никого не было.
– Пожалуйста, – взмолился он, пытливо глядя мне в глаза. – Я знаю, вы терпеть меня не можете. Ведь я вел себя с вами не самым лучшим образом. Понимаю, вам нужна помощь…
– Короче!
– И зачем только вы заставили меня служить? Ведь я не хотел!
– Хватит, мистер Дакко. – Я повернулся, чтобы уйти. – Подчиненным запрещено задавать командиру вопросы.
– Поймите же! – В его голосе звучало отчаяние. – Тяготы армейской жизни мне не по силам. Я никогда не привыкну! Никогда! Я…
– Мистер Дакко! – оборвал я его причитания.
– Я готов вам помочь, мистер Сифорт. Сделаю все, что в моих силах! Только позвольте мне снова стать штатским! Умоляю вас, сэр! Умоляю! – В глазах его я прочел неизбывную боль и в то же время надежду на избавление.
– Не могу. Боже мой, думаете, мне легко было решиться на принудительную вербовку? Но другого выхода не было. И вы останетесь на службе, мистер Дакко.
– Знали бы вы, что это за люди, – с ужасом прошептал он. – Сущий кошмар. Даже отец мне не может помочь, сказал, что я должен нести службу наравне со всеми. – Крис закрыл глаза. – Командир, простите меня. Пожалуйста! Но отпустите!
Его мольбы не оставили меня равнодушным. Не упомяни он отца, я не стал бы продолжать разговор. Но отец… Вспомнились тоскливые ночи в казарме Академии; лежа в темноте, я со слезами на глазах молил отца забрать меня из этого ада, как будто он мог услышать меня за многие и многие километры.
– Мистер Дакко… Крис, – мягко заговорил я. – Я заставил тебя служить не из мести, поверь. Мне позарез нужны люди. Их и сейчас не хватает, и корабль может погибнуть. Сожалею, но отпустить тебя не могу. Придется нести это бремя. В конце концов, ты сам перешел на «Дерзкий», никто на тебя не давил. А теперь, матрос, отдайте честь как положено и отправляйтесь в кубрик.
Какую-то секунду Крис молчал, потом вытянулся в струнку, по всей форме отдал честь, повернулся кругом и вышел.
В свой первый после болезни рабочий день я очень устал и отправился ночевать к себе в каюту. Она показалась мне такой же чужой, как и в прежние пять ночей, которые я провел в ней до того, как попал в лазарет. Меня ждали чистые простыни и полотенца, опять-таки благодаря Филипу, наладившему, пока я болел, работу прачечной.
Терзаемый одиночеством, я стал подогревать в себе злость к Филипу. Это из-за него мне пришлось просить прощения у мятежника Андроса, нарушившего дисциплину в первый же день моего пребывания на борту «Дерзкого». В сущности, Филип отказался выполнить мой приказ…
Из зеркала на меня смотрело болезненное лицо с белой повязкой. И когда я очень осторожно снял ее, то почувствовал приступ тошноты.
Рана была ужасной. Несколько дней назад обожженная кожа отделилась от мяса из-за скопившейся под ней жидкости и образовался волдырь, который вскоре загноился. Потом кожа слезла, и появилось огромное красное, отвратительного вида пятно. Со временем краснота пройдет, но уродливый след от ожога останется. Вспомнился Симмонс, потом убитый мною матрос. Может, это безобразное пятно – метка Каина? Я разразился истеричным смехом, потом меня прошибла слеза, я упал на кровать и вскоре заснул.
* * *
Дни проходили в трудах и заботах. Моей главной задачей было ускорить возвращение домой, к Солнечной системе. Мы и так уже задержались. Прежде всего следовало точнейшим образом рассчитать курс, чтобы не тратить потом драгоценное топливо на корректировку траектории. Это дало бы возможность потратить все или почти все топливо на ускорение, чтобы достигнуть максимальной скорости. Правда, необходимо бьио оставить немного топлива на случай, если корректировка все-таки потребуется. В космосе всякое бывает.
«Дерзкий» был снабжен несколькими независимыми реактивными двигателями с небольшими резервуарами. Топливо в них подавалось из огромного центрального резервуара по трубам насосами, питавшимися от бортовой термоядерной электростанции. Во избежание утечки перед запуском двигателей следовало все проверить. Потеря каждого литра топлива вела к снижению конечной скорости корабля.
Все это я объяснил инженеру Касавополусу и приказал произвести тщательную проверку. Он мрачно меня выслушал и принялся за работу.
А я в очередной раз стал просматривать список грузов в трюме, помечая те, которые можно выбросить за борт для облегчения веса «Дерзкого». Чем меньше вес – тем больше скорость. Даже небольшое прибавление в скорости существенно скажется на времени полета, если речь идет о многих годах. Впрочем, если быть честным до конца, я не верил, что нам удастся добраться до Солнечной системы. Пассажиров и экипаж я старался обнадежить, это был мой долг, сам же понимал, что шансов на благополучный исход почти нет и спасательного корабля мы вряд ли дождемся.
Оставаясь на мостике в одиночестве, я размышлял о всех мыслимых и немыслимых способах выживания, в том числе и о возможности расчленения корабля. В самом деле, зачем нам теперь трюмы или шлюпочное отделение? Можно также избавиться от двух уровней-дисков. Конечно, это потребует колоссальной работы, причем высококвалифицированной. Я взвесил все «за» и «против». Нет, моему экипажу с такой сложной задачей не справиться. Да и нужно ли вообще уменьшать вес? Ведь наши радиосигналы долетят до Солнечной системы через девятнадцать лет. Если на Земле их примут и пошлют нам помощь и если спасательный корабль нас найдет, скорость вообще не будет иметь никакого значения. С другой стороны, неизвестно, уловит ли Земля вообще наши сигналы, если учесть огромное расстояние и наличие множества разнообразных помех.
А вот разгрузить трюм я решил твердо – это не займет много времени. На борту «Дерзкого» помимо запасов продовольствия, воды и прочего, что необходимо для жизнедеятельности корабля, были также грузы для планет-колоний. В Адмиралтействе, конечно, не придут в восторг от того, что выброшены ценные грузы, но особых неприятностей не предвидится, тем более что все это может быть потом найдено в космосе и доставлено по назначению.
Выбрасывать все подряд вряд ли целесообразно, мало ли что может понадобиться в столь долгом путешествии. Я составил список и показал его Филипу. Уолтер Дакко, находившийся рядом, занервничал.
– Хотите что-то сказать? – спросил я.
– Да, – затараторил Дакко, – я понимаю, что это не мое дело…
– Совершенно справедливо, но я готов вас выслушать.
– Командир, не поторопились ли вы с решением выбросить грузы? Подумали о том, как это повлияет на людей?
– Что вы имеете в виду?
– Это подействует на людей угнетающе. Лишит их надежды на спасение, повергнет в отчаяние.
– Но это уменьшит вес корабля! Вы возражаете? – жестко спросил я, намереваясь поставить его на место.
– Просто смотрю на вещи реально. Поверьте, вас могут не понять.
– Приказы командира обсуждению не подлежат, – вмешался Филип, – Им надо подчиняться беспрекословно.
– Не беспокойтесь, сэр, я не собираюсь нарушать приказ командира. Но посудите сами: вы пообещали людям спасательный корабль, а сами у них на глазах выбрасываете ценные грузы. Вас сразу заподозрят в обмане. Зачем нужна скорость, если вот-вот подойдет помощь? Теперь не только бунтовщики не станут вам верить. А без доверия нам сейчас никак нельзя!
– Но мы не собираемся бездействовать, – по-солдафонски оборвал я его. – Мне все равно, что подумает экипаж, его дело – подчиняться приказам!
– Да, сэр. Но ходят разговоры, что командир не пытается починить…
– Молчать!
– …сверхсветовой двигатель, – договорил Уолтер Дак-ко и тут же добавил: – Есть, сэр.
Я вскочил, сжимая в бешенстве кулаки, и заорал:
– Сверхсветовой двигатель починить невозможно! Так и передайте всем, мистер Дакко! Это могут сделать только специалисты-ремонтники в порту!
Уолтер Дакко упрямо молчал, будто не слыша.
Несколько дней я мучительно размышлял, что выбросить, а что оставить. Например, мебель и все остальное из пустующих кают? Или же шлюпку? Она весит немало. В конце концов я пришел к выводу, что на любом военном корабле должен быть полный порядок. А «Дерзкий» – судно военное. Было бы нелогично выбросить мебель из кают и оставить космическую шлюпку, лазерные пушки и оборудование к ним. Шлюпка на военном корабле необходима, как и лазерное оружие.
Итак, я принял компромиссное решение. Каюты и комнаты отдыха оставить нетронутыми, освободить только трюмы от самых тяжелых грузов: станков для быстроразвивающейся промышленности Надежды, болванок из ценных сплавов и тому подобного. Не знаю, как к этому отнеслись пассажиры и экипаж, но высказать недовольство никто не решился.
Я приказал вывести в открытый космос два радиомаяка и подождать еще день, чтобы убедиться в их полной исправности. Остальные радиомаяки решил выбросить уже во время полета.
Когда все приготовления были закончены, я вызвал на мостик инженера Касавополуса и Филипа, чтобы вместе с ними и Керреном вычислить курс. Каждый делал расчеты самостоятельно, и все они совпали.
Двигатели обычно включал пилот, но такого специалиста на корабле не было, и эта обязанность, согласно уставу, легла на меня. Предполагается, что командир достаточно квалифицирован, чтобы при необходимости заменить пилота, но этого, к сожалению, нельзя было сказать обо мне. Ситуация требовала безошибочных действий, и я не мог положиться на свои более чем скромные познания.
– Касавополус, идите в инженерное отделение, – приказал я. – Доложите готовность.
Вскоре из инженерного отделения поступил сигнал готовности. Нервы у меня были на пределе.
– Мистер Таер, – произнес я официальным тоном, – приказываю вам корректировать мои действия. Как только обнаружите в них малейшую ошибку или неточность, сообщите без промедления.
– Есть, сэр. Постараюсь.
Я приступил к делу. Включились боковые двигатели, корабль стал медленно разворачиваться и наконец уставился носом прямо в Солнечную систему. Она была на расстоянии девятнадцати световых лет от нас.
– Начинаю ускорение, мистер Таер, – произнес я, стараясь скрыть волнение.
– Начинайте, сэр, – ответил Филип.
– Включаю четверть мощности. – Я положил ладонь на красный шар управления, плавно подтолкнул его вперед, не спуская глаз с экрана компьютера, где одновременно с вращением шара менялись величины координат, векторов скорости и ускорения. Скорость корабля начала расти.
В течение часа двигатели и все связанные с ними системы работали в четверть мощности. Все шло нормально, и я решил перейти к следующему этапу.
– Увеличиваю мощность до одной второй, – произнес я и плавно повернул красный шар. – Мистер Таер!
– Слушаю, сэр.
– Соединитесь с инженерным отделением, выясните, не перегрелись ли двигатели.
Сам я не хотел отвлекаться на разговор с Касавополусом. Разумеется, он и сам немедленно сообщил бы о любой неполадке, но в моей памяти занозой сидело воспоминание о взрыве двигателей на «Гибернии». «Гиберния» тогда потеряла своего командира и двух лейтенантов. Этот взрыв определил мою дальнейшую судьбу: сделал меня командиром, дал мне Аманду. Но он и стал причиной всех последующих несчастий: я потерял Аманду, стал раздражительным, совершенно невыносимым для окружающих.
– Температура двигателей в норме, сэр, – доложил Филип.
– Увеличиваю мощность до трех четвертей, – сообщил я. В конце сеанса «Дерзкий» должен был достичь четверти скорости света. Хотелось провести сеанс ускорения побыстрее, но двигатели не могли долго работать на предельной мощности. По нашим расчетам, ускоряться следовало почти месяц. Спасибо командиру Хэсселбраду, что переправил топливо с «Порции». Но и его было маловато.
Я увеличил тягу двигателей до трех четвертей от предельной величины, убрал руку с шара управления. Оставалось ждать и сохранять готовность на тот случай, если в одном из боковых двигателей возникнет перебой тяги и придется срочно откорректировать направление вектора скорости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54