Протестантская партия была на подъеме, но в ней самой были разногласия – Дадли имел свою группу и рвался к власти. Томас, скорее всего, пытался укрепить положение брата при помощи связи с Екатериной, однако Нанетта полагала, что он, женившись на мачехе короля, метил гораздо выше.
Вероятно, этот авантюрист мог разбить сердце Екатерины, а если он попытается захватить власть и потерпит поражение, то под угрозой окажется и ее жизнь. Но было и еще худшее подозрение – согласно королевскому завещанию, любые дети, которые бы родились у королевы от него, оказывались наследниками второй очереди, после Эдуарда, даже если это были бы девочки. Если бы вдовствующая королева оказалась сейчас беременной, а потом выяснилось, что Сеймур посещал ее по ночам, то последствия могли оказаться весьма тяжелыми.
Нанетта сердилась на Сеймура, поставившего Екатерину под угрозу, но еще больше рассердилась она на королеву, которой следовало бы понимать все это. Нанетта решила поговорить с ней утром, как бы трудно это ни было. Ее знобило – стоял февраль, не слишком холодный, но все же зимний месяц. Она вернулась в альков, думая, что не сможет уснуть этой ночью, но возвращения Сеймура она уже не услышала, а наутро ее разбудила Одри.
Только после второй мессы, когда они вернулись в свои покои готовиться к обеду, Нанетте удалось улучить удобный момент, чтобы поговорить с королевой. Екатерина улыбалась и выглядела моложе и красивей, чем за несколько последних лет. Но когда Нанетта не улыбнулась ей в ответ, королева отвела ее в сторону и с тревогой спросила:
– Нан, что случилось? Сегодня утром ты была какая-то задумчивая.
– Могу ли я поговорить наедине с вашей светлостью? – спросила Нанетта.
Екатерина удивилась:
– Конечно, пойдем в мою спальню. – Она сделала знак остальным оставаться в гостиной.
В спальне Нанетта ощутила новый приступ гнева – именно здесь, в этом месте, и лежат истоки сегодняшнего хорошего настроения королевы. Она перешла прямо к делу:
– Я знаю, кто здесь был прошлой ночью, он разбудил меня, когда проходил по моей комнате.
Екатерина подняла бровь, стремясь сохранить достоинство:
– Значит, ты это знаешь. И что?
– Кэтрин, ты сошла с ума?
– Мадам, вы забываете, с кем говорите!
– Я не забыла – Кэтрин, Кэт, я говорю с тобой как друг. Мы знаем друг друга с детства, и нам не нужны формальности. Я говорю от чистого сердца – Кэт, ты не должна так себя вести. Ты не должна принимать его.
– Я буду принимать того, кого захочу, – ответила Екатерина, и ее лицо начала заливать краска гнева. – Как ты смеешь....
– Но только не это! – выкрикнула Нанетта. – Разве ты не подумала – а вдруг ты окажешься беременной? Что тогда?
– Ты полагаешь, что я утратила разум, если думаешь...
– Ты отлично соображаешь, Кэт, в очень многих вещах, – более спокойно продолжила Нанетта.
– Но не в его случае? – спросила Екатерина.
– Нет. Не в его случае.
Прежде чем добавить еще что-то, Екатерина прошлась по комнате, сжав руки, но ее голос прозвучал спокойно:
– Нан, я всегда знала, что ты не любишь его, и только потому, что я люблю тебя, я позволяю тебе впадать в такую ересь. – Она с трудом выдавила из себя улыбку, но было видно, что она не шутит. – Но ты ошибаешься относительно его и относительно меня. Неужели ты думаешь, что я так глупа, чтобы принимать его в моей постели в такое время? Нет, нет, подруга, уверяю тебя, четыре года в статусе королевы многому научили меня, если в этом не преуспела лучше моя мать.
Нанетте стало немного стыдно:
– Но даже сам факт его присутствия здесь, Кэтрин...
– Никто не знает и не узнает. Анни не выдаст, и я не думаю, что ты проговоришься. Но если это тебя так тревожит, я не буду больше встречаться с ним по ночам. Он будет приходить днем, но тайно. Анни будет присутствовать при этом, хотя вне пределов слышимости.
– Ах, Кэтрин, берегись, не отдавай ему так легко свое сердце.
– Неужели ты будешь меня учить? Нан, ты не права – посмотри, как Том упорно дожидался меня после того, как на мне женился король. А ведь он мог бы спокойно жениться на ком-нибудь другом, но он ждал меня. Он любит меня, и он одинок.
Нанетта с жалостью посмотрела на нее – значит, Кэт не знает, что Сеймур делал предложение дочери короля, леди Елизавете, а когда это не удалось, то внучатой племяннице короля, леди Джейн Грей. Нанетта не стала говорить об этом – обе девушки, Джейн десяти лет, а Елизавета четырнадцати, были под опекой вдовствующей королевы и жили при ее дворе. Ситуация была весьма щекотливая.
– Я не стану осуждать тебя, Кэт. Но я хочу предупредить, что тебе нужно подумать о своем положении, о возможном скандале. Ты ведь хранительница не только своей чести, но чести родственниц короля. Не принимай его, Кэтрин, по крайней мере, пока. Пока не пройдут хотя бы три месяца.
Екатерина, смягчившись, подошла к подруге и обняла ее:
– Дорогая Нан, я не могу обещать тебе этого, ты же видишь, я люблю его. Я никогда еще не любила мужчину, и больше никого не полюблю. Три раза я выходила замуж по долгу или для того, чтобы ублаготворить других людей. А теперь я могу выйти замуж для себя – я не собираюсь пока выходить за него, ты увидишь, я не настолько глупа, – но как только я окажусь в состоянии выйти замуж, я выйду, а до того момента я должна его видеть, по крайней мере видеть. Я не могу жить без него. Он – дыхание моей жизни. Но я буду соблюдать приличия, обещаю тебе.
«Но ты не сможешь понять, – подумала Нанетта, – когда ты перейдешь границы приличий». Однако она ничего не произнесла вслух, а только поклонилась в знак согласия – она ничего не могла сделать. Эта королева влюбилась точно так же, как могла бы влюбиться любая женщина, и оставалось только предоставить ее своей судьбе.
Екатерина вышла за своего Томаса в мае, как только это стало возможным. Она сама, разумеется, знала, что она не беременна от короля, так как перестала делить с ним ложе задолго до Рождества, но этого нельзя было объявить публично. Поженившись, они задним числом ходатайствовали о разрешении этого брака перед Эдуардом – Томас лично, а Екатерина, еще не допущенная к особе монарха, письмом. Екатерине пришел теплый ответ, в котором король обещал сделать все возможное, чтобы Совет разрешил им пожениться. Между тем Сеймур написал леди Марии, прося ее о поддержке своего предложения у королевы, как будто брак только планировался, а не был свершившимся фактом. Ответ Марии был сух и откровенен – она писала, что не имеет никакого влияния на королеву, в делах же ухаживания не компетентна. Это было лучшее, на что они могли рассчитывать – Мария была строга в вопросах этикета, и она, несомненно, не одобрила бы брак в период траура, особенно если это оскорбляло память ее отца и короля.
Сеймур присоединился к двору Челси, и дело было улажено. Нанетта не могла не признать, что ей нравилось, что в их дворце появились мужчины, ей нравились мужские запахи и звуки, а также мужские проблемы. Служанки не скандалили так друг с другом, когда рядом были слуги, и Одри стала большей чистюлей, чем после нахлобучек Нанетты, так как требовалось производить впечатление на молодых лакеев. И не возникало никаких сомнений в том, что Екатерина была счастлива со своим новобрачным лордом, в свою очередь обращавшемся с ней с такой нежностью, какую и должен испытывать влюбленный муж по отношению к жене. И все же Нанетта не доверяла ему и не любила его, и этот брак не мог не тревожить ее.
Она раздумывала над тем, не перебраться ли ей в Морлэнд. Она знала, что Пол будет рад видеть ее дома, и Елизавета уже достаточно успокоилась, чтобы Нанетта не напоминала ей о прошлом. Ее тянуло на север. Новости из дома приходили разные: Елизавета снова беременна, и ее перворожденный, Джон, двухлетний крепыш, стал всеобщим любимцем; Люси Баттс решила, наконец, вернуться в Дорсет, чтобы остаток жизни прожить рядом с братом и сестрой, и это очень огорчило Джона Баттса, обожавшего мать; Элеонора же вернулась в Морлэнд и, очевидно, тихо умирала от неизлечимой болезни, и это очень тревожило Пола, так как он всегда хорошо относился к женщинам и был гораздо ближе с сестрой, чем с братьями.
Пока Нанетта решала, просить ли ей разрешения уехать, проходили дни, приближая ее все ближе к тридцатидевятилетию. В августе 1547-го был предпринят новый поход на Шотландию – лорд-протектор, лорд Хартфорд, который уже возвел себя в чин герцога Сомерсета, очень серьезно относился к своей роли, и хотя он лично Нанетте не нравился, она считала, что это честный и совестливый человек, и, судя по тому, что ему удалось удержать захваченную власть, трудно было найти лучшую альтернативу для управления страной, пока не подрастет молодой король. Война шла успешно, и шотландцы потерпели сокрушительное поражение под Пинки, но добыча ускользнула от англичан – юной королеве удалось улизнуть во Францию, где ее решили воспитывать при дворе, а потом, возможно, выдать за дофина. Союз Франции и Шотландии стал еще крепче, и это сулило печальные перспективы для Англии.
Кроме того, были и внутренние проблемы, так как жена герцога Сомерсета, Анн Стэнхоуп, ненавидела Екатерину и стремилась навредить ей как только можно. Она жаждала, как жена лорда-протектора, получить титул первой леди страны, однако, согласно королевскому указу, преимущественное право– быть первой леди закреплялось за принцессой Анной Клевской, исключая правящую королеву и дочерей короля, так что позиция Екатерины была вполне прочной. Однако герцогиня не могла с этим смириться и стремилась любыми средствами устранить вдовствующую королеву со своего пути. Когда Сеймур женился на Екатерине, она обрадовалась больше, чем сам герцог Сомерсет, и постоянно приговаривала, что это несправедливо – быть по положению ниже жены младшего брата своего мужа, и что Екатерина хоть и была королевой, но король женился на ней только в припадке старческого слабоумия, когда он настолько закоренел в грехе, что за него не пошла бы ни одна приличная женщина. Сомерсет одергивал ее, однако она часто давала волю своему языку, и ее оскорбления разносились потом слугами.
Тогда герцогиня нанесла более практичный удар, возбудив иск о возвращении Советом королевских бриллиантов, на том основании, что это собственность Короны. Хотя всегда проводилась четкая грань между бриллиантами Короны, которые королева только носила, и личными подарками короля, никакие жалобы Екатерины не возымели действия – бриллианты были отобраны, и, что еще более оскорбительно, некоторые, наиболее знаменитые из них, видели потом на жене лорда-протектора. Екатерина была в ярости.
А осенью Нанетта поняла, что есть еще одна причина для беспокойства королевы, и она крылась в самом чувствительном месте – Томасе Сеймуре, лорде-адмирале Англии, ее муже и возлюбленном. Как и многие другие, кроме самой Екатерины, Нанетта отлично знала, что адмирал делал попытку жениться на леди Елизавете после того, как король увел у него Екатерину. Теперь Елизавете исполнилось четырнадцать, она вошла в брачный возраст, и приманкой было не только ее положение наследницы престола третьей очереди, но и страстный темперамент, – Нанетта вскоре заметила многозначительные взгляды, которыми обменивались адмирал и царственная гостья.
Сначала Нанетта гнала эти мысли – Елизавета была просто слишком зрелой для своего возраста, хотя и не красивой, но милой девушкой, унаследовавшей обаяние матери и шарм отца, и весьма высокого мнения о себе, что заставляло ее стремиться стать центром внимания и объектом всеобщего восхищения. Адмирал же относился к числу тех мужчин, которые не могли пройти мимо любой женщины в возрасте от тринадцати до шестидесяти лет, не затеяв с ней флирта, – Нанетта отлично понимала это, получая от него частые щипки. Но настал момент, когда его внимание к юной принцессе переросло простое мужское любопытство.
Впервые Нанетта заметила это одним чудесным осенним утром в ноябре, когда погода еще такая солнечная, что можно принять ее за летнюю. Нанетта прошла к королеве, но та еще лежала в постели, чувствуя себя усталой и не в духе.
– Я еще полежу немного, Нан, – сказала она, – и поднимусь к обеду. Не волнуйся, просто я переутомилась.
Нанетта испытующе взглянула на нее – в четвертом браке заветной мечтой Екатерины было родить ребенка. В предыдущих браках отсутствие детей можно было объяснить возрастом мужей, так что это была не ее вина. Поэтому сейчас Нанетта гадала, не является ли это недомогание первым признаком беременности. Екатерина, без труда прочтя мысли подруги, улыбнулась:
– Кто знает, Нан? Но не говори ничего – это не к добру. Не прогуляешь ли пока моих собак в саду? Они такие нервные, не хочется посылать слугу.
– Охотно, – согласилась Нанетта и, взяв у служанки поводки двух повизгивающих белых собачек, повела их на прогулку.
Она как раз собиралась спуститься по лестнице, как вдруг услышала наверху какие-то крики и визг, протестующий женский голос. Нанетта повернулась и быстро взбежала по лестнице. Последней комнатой на этом этаже была спальня леди Елизаветы. Когда она достигла лестничной площадки, дверь комнаты отворилась, и оттуда вышел адмирал. Он слегка раскраснелся, как от какого-то напряжения, чему-то посмеивался и выглядел очень довольным. На нем была ночная рубашка, и Нанетта не поняла, есть ли на нем что-то еще.
Нанетта инстинктивно отшатнулась, и адмирал, не заметив ее, направился сквозь анфиладу комнат к другой лестнице с этажа. Когда он исчез за дверью, Нанетта ринулась в комнату принцессы. В гостиной собралось несколько оживленно беседующих камеристок, и на лицах некоторых были такие улыбки, какие Нанетта предпочла бы не видеть. К Нанетте подошла и присела в книксене главная камеристка леди Елизаветы, ее гувернантка Кэтрин Чамперноун:
– Мадам, что вам угодно?
– Я услышала шум и пришла посмотреть, что происходит. Кэт, здесь был адмирал!
Кэт Чамперноун смущенно взглянула на нее и ответила, понизив голос:
– Он пришел пожелать моей госпоже доброго утра, мадам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66