В конце концов Анна сдалась, а взбешенный король согласился с бесплодностью дальнейших усилий и приказал, чтобы Екатерину похоронили с минимумом почестей в соборе Питерборо. Желая показать, сколь мало он скорбит о ее смерти, он, чтобы отпраздновать ее погребение, приказал устроить турнир, на котором собирался, несмотря на усилившуюся боль в ноге, принять участие в нескольких схватках.
Анна не пошла смотреть турнир и просидела весь день за шитьем в своих покоях. Она была уже на большом сроке беременности и опасалась слишком много двигаться, кроме того, она волновалась.
– Ты так обрадовалась, когда пришло известие о смерти вдовствующей принцессы, – сказала Нанетта, – а теперь ты так печальна. Что тебя беспокоит?
– Пришли кое-какие известия от иностранных послов, – отозвалась Анна, вздыхая и откладывая работу. – Мне до сих пор не приходило в голову, что те из них, кто не признал наш брак, считают Генриха вдовцом и потому годным к новому браку...
– Но он просто не обратит на это внимания, так что тебе нечего волноваться.
Анна нахмурилась:
– Я знаю, но ведь никто, даже я, не может быть уверен в том, какое решение примет король. Может быть, ему по какой-нибудь причине будет выгодно отстранить меня – если что-то случится...
– Но что может случиться? – Нанетта не стала произносить слово «выкидыш», но поняла, что ее госпожа думает именно об этом. Однако опасный момент – семь месяцев – остался позади. – Ты уверена, что родишь сына.
– Да. Но... Нан, король не молод, но он не соглашается с этим. Он все время пытается испытать себя в стычках с молодыми придворными, как на сегодняшнем турнире. Ему мало одного тура – он хочет побить их всех, чтобы доказать свою силу. А его нога беспокоит его сильнее, чем он в этом признается. А если с ним что-нибудь случится? Они уберут меня и Елизавету и посадят на престол Марию.
Нанетта промолчала – она знала, что это правда: даже те, кто признал новый брак, все еще рассматривали Марию в качестве наследницы, так как она была старшей дочерью короля.
– Нет оснований считать, что с королем что-то случится. Ты можешь быть уверена, что он не станет чрезмерно рисковать. Если родится сын, он не захочет оставить королевство на попечение младенца и побережет себя. Тебе не следует так переживать.
Из соседней комнаты появилась Мэри Уайат:
– Ваша светлость, ваш дядя, лорд Норфолк, хочет поговорить с вами.
– Норфолк? Что ему нужно? – Анна нахмурилась еще сильнее – они ненавидели друг друга, он появлялся только для того, чтобы так или иначе огорчить ее.
– Сказать ему, что ты не сможешь принять его? – Нанетта начала подниматься с места.
– Слишком поздно, – сказала Мэри, оглядываясь, – он здесь. Мне кажется, у него что-то спешное.
Лорд Норфолк действительно так спешил, что ворвался в комнату, даже не соблюдая обычных правил этикета – оттолкнул Мэри Уайат и не обратил внимания на Нанетту, вставшую, чтобы сделать книксен. Нанетта увидела, что даже его свитские, вошедшие за ним следом, бледны и взволнованны. «Что-то серьезное», – подумала она.
Анна продолжала сидеть, холодно взглянув на дядю.
– Что это значит, дядя? Должно быть, случилось что-то важное, раз вы так врываетесь в мои покои, без всякого представления!
Он проигнорировал ее тон, выражение его лица осталось суровым.
– Я пришел из покоев короля, – объявил он, – крепись, племянница, – король очень неудачно упал.
Рука Анны метнулась ко рту, чтобы сдержать крик. То, что он пришел так быстро, после того как они только что говорили об этом с Нанеттой, не оставляло сомнений в исходе.
– Он умер! Я погибла! – Нанетта кинулась к ней. – Нан, что с нами будет?! О Боже! – И Анна разразилась рыданиями.
– Ну, ну, не волнуйся так, это тебе вредно, – проговорил Норфолк, с отвращением глядя на нее, – король жив. Просто он потерял сознание и пролежал так два часа, но теперь пришел в себя и послал меня сообщить тебе, что все в порядке.
Нанетта пронзительно посмотрела на него:
– Неужели вы не могли сообщить эту новость ее светлости в более мягкой форме?
Анна все еще рыдала, качаясь взад и вперед, схватившись за живот.
– Он умрет, он умрет, и всем нам конец, – стонала она, – что я буду делать? Меня все ненавидят, даже мой дядя.
– Я вас вовсе не ненавижу, – нетерпеливо бросил Норфолк, – но мне хотелось бы, чтобы вы были немного более сдержанны и вели себя с достоинством. Если вы не можете вести себя как дворянка, ведите себя хотя бы как королева.
Анна вскочила на ноги и так страшно закричала на дядю, что было видно, как у нее на шее напряглись вены:
– Вон отсюда! Как ты смеешь говорить со мной так? Убирайся! Я – королева, я будущая мать наследника престола, а ты смеешь говорить со мной, как будто я служанка! Король еще узнает об этом. Ох, Нан! – От внезапной боли она согнулась, а когда распрямилась, выражение ярости на ее лице сменилось страхом.
– Что такое? Мадам, что случилось? – тревожно спросила Нанетта.
Анна схватила ее за руки – ее руки были холодны как лед и влажные.
– Нан, мне больно. Боже, мне кажется, что ребенок выходит.
Нанетта бросила на герцога такой взгляд, который сразу заставил его попятиться назад, даже если он ничего не понял из их краткого диалога.
– Я предоставляю вас заботам ваших служанок и фрейлин, – произнес он. – Крепитесь, Анна, король не так страшно травмирован – он скоро оправится. Успокойтесь. Я пришлю ваших служанок.
Проговорив это, Норфолк торопливо повернулся и, собирая на ходу свиту, покинул комнату еще более быстро, чем появился в ней. Но Нанетта уже не следила за ним.
– Боль еще ничего не значит, – успокаивала она, – сядь, постарайся успокоиться. Дыши реже и возьми себя в руки.
Анна села, ее глаза были необычайно расширены, на лбу выступили капли пота.
– Это не просто боль, – прошептала она, – он идет, ребенок идет. Я чувствую это. Слишком рано. На два месяца раньше.
– Семимесячные младенцы могут жить, ваша светлость, – сказала Мэри Уайат, подходя к ней с другой стороны. – У одной моей кузины родился семимесячный ребенок.
– Слишком рано, – повторила Анна, словно не слыша ее слов, слезы струились по ее лицу. Этот безмолвный плач был для любящих ее еще тяжелее. – Остановите его! Матерь Божия, останови его! Он появится слишком рано, он умрет. Остановите его!
– Идем, мы положим тебя в постель, – распорядилась Нанетта.
– Тебе надо успокоиться, – посоветовала Мэри. – Это самое лучшее, что ты можешь сделать.
Они помогли ей подняться на ноги и повели в спальню. На полпути ее скрутил другой приступ, и они с отчаянием переглянулись.
Роды были долгими и мучительными. Нанетта вместе с другими дамами поддерживали ее только тем, что ребенок может родиться живым. Наконец, при зыбком свете свечей в спальне, королеве удалось произвести ребенка на свет.
– Мальчик, – прошептала повитуха. Нанетта, держа Анну за руку, начала молиться.
Анна расслышала слова акушерки.
– Я знала, что это будет сын, – с трудом прошептала она, – я знала... все время знала... что это будет мальчик.
– Тужьтесь, мадам, – говорила ей акушерка. Лицо Анны было искажено страданием и мокро от пота. Она издала длинный, тяжкий стон. «Боже, помоги ей», – молилась про себя Нанетта, и вот, наконец, младенец выскользнул на свет. В следующий, миг повитуха освободила его и шлепнула, но тот не издал ни звука – не было того душераздирающего крика, свидетельствующего о том, что в комнате появился новый человек. Две женщины унесли младенца, а Анна открыла глаза и нашла лицо Нанетты.
– Что происходит? Дайте мне взглянуть на моего сына!
– Подожди, подожди немного, – ответила Нанетта, – его еще приводят в порядок.
– Почему он не кричит? – спросила Анна, которую начала тревожить неестественная тишина в комнате.
К ним подошла повитуха, в ее глазах читалась боль и сострадание. Анна зарыдала от слабости и жалости к себе еще до того, как та произнесла хоть слово.
– Мадам, мы сделали все, что могли...
– Мой сын мертв?
– Он никогда не жил, – сказала повитуха. Анна закрыла глаза руками и зарыдала. Нанетта посмотрела в сторону – там женщины заворачивали маленькое тельце в холщовую простыню, а не в пеленки. Для этого принца был готов только саван – она видела крушение надежд не только Анны, но и своих собственных. Что будет со всеми ними?
Но Анна не признала поражения – ее невозможно было победить. Раньше, чем они могли этого ожидать, она сама стала подбодрять своих подруг:
– Так даже лучше, скоро я снова забеременею. То, что этот ребенок погиб – случайность. Скоро я снова забеременею, и у меня будет сын, в законности которого никто не усомнится – ведь последний был зачат еще при жизни вдовствующей принцессы, поэтому всегда кто-нибудь мог назвать его бастардом. Так что прекратите этот плач – мы еще победим!
Ее даже не смутили известия о том, что король ухаживает за этой скучной простушкой Джейн Сеймур, дарит ей дорогие подарки и пишет любовные письма – более серьезные знаки внимания, чем простой флирт.
– Он же знал ее с детства, – рассуждала Анна, – она была фрейлиной Екатерины. Если бы он ухаживал за ней по-другому, ее бы это шокировало, или же она изобразила бы потрясение, эта лицемерка! Это просто скорпион в меде, вот кто она! Но она ему скоро надоест – она ведь даже читать не умеет, о чем ему с ней говорить?
В марте жизнь двора вошла в обычную колею, за исключением продолжавшегося романа короля с Сеймур. Впрочем, иногда Анна выходила из себя, когда видела глупую улыбку Джейн, а однажды, заметив, что та открыто носит подаренный ей королем медальон, настолько разъярилась, что сорвала украшение с ее шеи, порезав себе руку. Нанетта и другие фрейлины с тревогой наблюдали за этой сценой. Они не могли поверить, что король всерьез мог ухаживать за Джейн – даже посторонний наблюдатель должен был бы согласиться, что она была скучна и невзрачна и не имела даже обаяния юности, будучи всего на год или два моложе Анны. И все же ревность королевы могла только повредить ей в глазах короля.
В апреле короля и королеву видели вместе и в церкви, и за обедом, так что казалось, что ее враги торжествовали слишком рано. Но к концу апреля, когда двор переехал в Гринвич, король разделил свой и ее дворы, и иностранные послы более не посещали двор Анны, и тогда она и ее дамы начали опасаться того, что король решил развестись с ней.
Первого мая, когда Нанетта явилась к королеве, она была уже на ногах и странно возбуждена. После последнего выкидыша Анна выглядела бледной и изможденной, и, несмотря на ее попытки казаться веселой, она жила в постоянном страхе. Но этим утром ее щеки порозовели, глаза сияли, и она больше напоминала прежнюю Анну Болейн, чем потерпевшую поражение королеву.
– Нан! – раскрыла объятия подруге Анна. – Не все потеряно! Утром прибыл курьер – курьер от короля.
– От короля? – Нанетта не смогла скрыть тревоги, и Анна заметила это:
– Нет, нет, малышка, новость хорошая. Он послал спросить меня, не хочу ли я отстоять вместе с ним мессу, а также посетить майский турнир. Видишь, он не может обойтись без меня! Я же говорила тебе, что ему надоест эта глупышка Сеймур. Она даже сослужила мне службу – показала ему, что никто не может сравниться с его Анной. Так что мы снова станем друзьями – все будет хорошо. Это его любимый праздник в году, мы привыкли встречать май вместе, уже много лет, с тех пор, как он был еще молод! Да, теперь он уже не мальчик, но он знает, что его Анна способна заставить его почувствовать себя молодым, как никто другой. Нан, Мэри, где мое последнее платье? Я так счастлива, что чуть дышу!
Нанетта и Мэри обменялись взглядами, выражавшими отчаяние: ее нынешнее состояние радости было столь же неестественно, как и прежнее состояние уныния или ярости. Почему она не может вести себя так, как другие?
– Ваша светлость, успокойтесь, – обратилась к ней Мэри, не питая особой надежды на то, что королева прислушается, – конечно, это хорошая новость, что король...
– Это отличная новость! – оборвала ее Анна, проходя танцующей походкой по комнате к открытому окну. Она выглянула во двор, и ее длинные волнистые волосы упали вниз, за подоконник. – Такой прекрасный день – на дворе настоящий май! Мы слишком долго сидели взаперти, мои дорогие, слишком долго хмурились. Но теперь все будет хорошо. Идемте, как вы думаете, что мне надеть?
Ее невозможно было успокоить, и, пока они ее одевали, она вся кипела от радости, смеясь и шутя, напевая какие-то песенки, так что они не могли не заразиться от нее хорошим настроением. Это была та Анна, которая околдовала короля, да и всякого мужчину, кто приближался к ней, и, возможно, она снова очарует своего мужа.
Они надели на нее шелковое платье цвета зеленого яблока поверх рубашки из изумрудно-зеленой камки, шитой золотом. Юбка была расшита жемчугом и турмалинами, большие буфы усеяны изумрудами, изумруды сияли на ее ожерелье и на ее круглой девичьей французской шапочке, которую она решила надеть вместо пятиугольного чепца матроны. Анна была стройна и необычайно привлекательна, вся излучала радость и веселье, больше, чем этого можно было ожидать от смертной. В ней скрывалось что-то действительно колдовское, но ее магия не была черной.
Нанетта и Мэри сопроводили ее в церковь, где их поджидала свита короля. Тут они поняли, что она производила чарующее впечатление не только на фрейлин, взгляды всех мужчин устремлялись к ней, как мотыльки на свет. Все, входившие в ближний круг короля, Хэл, Франк, Джордж, Том, все молодые придворные смотрели на нее с восхищением, и она это знала и купалась в их восторженных взглядах. Нанетта взглянула на короля: когда они направлялись к нему, его лицо было непроницаемо, но когда он остановил свой взгляд на королеве, в его глазах появилось какое-то странное выражение, в котором любовь сочеталась с болью. Однако любви было больше – он смотрел на нее так, как если бы никогда не видел раньше. Затем он предложил ей руку, и черты его лица снова стали набожными, как и подобает королю, вступающему в церковь для слушания мессы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66