– Но если я выйду замуж, а ты – нет, Нан, ты будешь жить у меня, как подруга?
– Конечно, буду! Но думаю, что мне тоже придется выйти замуж – у моего отца слишком много друзей, и он непременно выдаст меня за одного из них.
– Ну, в любом случае, – сказала Кэтрин, беря Нанетту под руку и направляясь с ней к винтовой лестнице, – мы сможем переписываться о том, что с нами происходит. Это уже кое-что. Расскажи мне поподробней о твоем доме, о твоих братьях и сестрах.
И так, болтая, подружки начали спускаться по ступеням.
Ровно через месяц, в жаркий летний день, когда Пол следил за стрижкой овец, ему принесли весть. Полу вовсе не было нужды заниматься наблюдением за стрижкой и вообще за работами на ферме, но он любил это, любил раздеться до пояса и трудиться со своими арендаторами и слугами, потому что здесь он верил в их преданность, в существование связи между ним и ими. И кроме того, в простой физической работе было что-то успокаивающее – он находил в ней забытье.
Весть принес один из мальчишек, разносивших работникам воду или молоко для утоления жажды и стряхивавших шерсть с мешков и кустов. Этот мальчик был совсем мал, но уже вполне пригоден к роли гонца, только он слишком боялся говорить с Полом-французом, господином всего поместья Морлэнд.
– Вас хочет видеть дама, – пропищало дитя, дергая Пола за рукав.
Пол посмотрел вниз и вытер пот со лба тыльной стороной руки – ладони были в жире от шерсти.
– Дама? Что за дама? Где? – спросил он. Ребенок просто показал пальцем на ближайшую рощу. – Как она выглядит? Что ей нужно? – Но мальчик только пялился на него непонимающими глазенками, и Пол, поняв, что тот слишком юн, чтобы удовлетворить его любопытство, отпустил овцу, которую осматривал. «Эту тоже надо будет снова остричь», – подумал он на ходу, шагая к деревьям. Под их сенью царила прохлада, приятно было оказаться в тени после жаркого дневного солнца.
Стройная фигурка отделилась от дерева и устремилась к нему, и он раскрыл ей объятия, забыв, какой он грязный и потный после работы.
– Урсула, как давно мы не виделись! – прошептал он, целуя ее со все возрастающей страстью, однако пытаясь сдержать себя, чтобы не испачкать грязными руками ее льняную одежду. Она жарко ответила на его поцелуй, прижавшись к нему и чувствуя, как его желание растет вместе с ее. Тут она издала полупритворный стон и оттолкнула его:
– Не здесь, мастер, и не сейчас, не время и не место, – тихо сказала она.
– Почему ты пришла? – спросил он. – Что-то случилось? – Его глаза уже привыкли к сумраку рощи, и он заметил, что в тени притаилась фигурка Адриана. В свои девять лет мальчик уже вытянулся и стал еще больше походить на Пола. Когда он вырастет, то будет красив, решил Пол.
– Ничего такого, что не случилось бы за столь долгий срок, – ответила Урсула.
– Ну, медвежонок, и что же это?
Она замолчала, собираясь с мыслями, и он разжал объятия, видя, что на этот раз встреча носит официальный характер. Его сердце екнуло – новости были явно плохими.
– Я не могу так дальше жить, Пол, – объявила она наконец, – я была достойной женой, а потом вдовой. У меня хватало денег и была независимость. Мы виделись не так часто, как хотелось бы, но вполне достаточно. Мальчик уже пошел в школу. И вдруг – вся эта история. – Она содрогнулась при воспоминании о ней. – Это не твоя вина, знаю, но посмотри, что стало со мной – я живу теперь как служанка, у меня нет независимости, нет денег, нет свободы, и я даже не могу видеть тебя.
– Дорогая...
– Я знаю, это тоже не твоя вина. Так получилось. Но я так жить не могу. – Она запнулась, и он понял, что она подошла к сути дела. – Есть один человек – приличный мужчина, кожевенник из Уэйкфилда. Он хочет на мне жениться.
– Но... – Пол не нашелся, что ответить. Почему она рассказывает ему все это? Не может же она всерьез собраться выйти замуж за этого человека?
– Он хочет на мне жениться и вырастить Адриана как собственного сына – он бездетный вдовец. Он даст мне положение и будет добр ко мне. Мы будем жить в Уэйкфилде, где меня никто не знает, и я снова буду свободна. – Она отвернулась, гладя в пространство. Свобода – понятие относительное. Такой свободной, какой была, она уже не будет. Но приходится выбирать из плохого и худшего.
– Ты хочешь этого? – спросил Пол, все еще не веря в происходящее. Она ответила, не глядя на него:
– Я могу поехать к его сестре и быть там до свадьбы. Она приличная женщина.
– Когда?
– Я могу уехать завтра, и мы могли бы пожениться первого августа.
Тут она повернулась к нему, и в ее глазах была мольба – но чего же она хотела от него? Он был слишком потрясен, чтобы догадаться об этом, он знал лишь то, чего хочет он и что ему нужно, чтобы выжить.
– Урсула, не делай этого. Пожалуйста, не делай. Медвежонок, ты ведь это не всерьез? Ты ведь не собираешься в самом деле бросить меня и выйти замуж за этого кожевенника?
– Я не могу так жить, Пол, – серьезно ответила она, и вдруг ее прорвало: – Ты должен отпустить меня. Отпусти меня, Пол!
Он шагнул к ней и заключил ее в объятия, не думая уже о грязных руках. Он сжимал ее, ощущая под ладонями ее стройную фигуру. Пользуясь ее беззащитностью, он стал целовать ее лоб, глаза, губы, чувствуя, как она неохотно, беспомощно отвечает ему.
– Нет, Урсула, нет. Я не могу. Ты нужна мне. Я не могу жить без тебя, ты знаешь это. Ты это знаешь. Ты не можешь уйти – я не отпускаю тебя.
– Пол...
– Все изменится, клянусь тебе. Я придумаю что-нибудь. Может быть, мне удастся избавиться от Анны. Может быть, она умрет. Если нужно, я отравлю ее...
– Нет!
– Да. Даже так. Но ты не должна, не должна бросать меня, медвежонок. Ты увидишь, что я могу наделать, если ты будешь говорить об этом.
Урсула наполовину высвободилась, так что он держал ее только за плечи. Она напряженно смотрела на него:
– Что ты можешь наделать?
– По крайней мере, я могу дать тебе независимость. Все опасности позади. И если ничто не поможет, я перееду к тебе, и мы будем жить вместе.
– И ты откажешься от наследства? Нет, ты этого не сделаешь. Ты не сделаешь этого.
Пол молчал. Это была правда, и они оба это знали. Тогда она продолжила:
– Итак, вот что ты мне предлагаешь: если не умрет твоя жена – да сохранит ее Господь! – и она перекрестилась, – то, самое лучшее, я буду жить в неизвестности, а ты будешь тайно навещать меня, когда сможешь, то есть не слишком часто. И ради этого ты хочешь, чтобы я отказалась от единственной возможности получить положение, счастье и свободу.
Теперь и Пол отчетливо понимал, на что он ее обрекает. Однако именно этого он хотел. Он просил ее именно об этом. Он знал, что иного пути нет.
– Я не могу отпустить тебя, – тихо произнес Пол. Урсула еще некоторое время смотрела на него, а потом бросила быстрый взгляд назад, на ребенка. Мальчик смотрел на них своими темными глазами, и Пол не знал, что понимает он из их беседы. Урсула снова повернулась к Полу, выражение ее лица было непроницаемо.
– Я люблю тебя.
Он понял, что это ответ, и с облегчением снова обнял ее.
– Дорогая, дорогая, ты не смогла бы оставить меня. Ведь ты бы не бросила меня, правда?
– Да поможет мне Бог, – сказала Урсула, прижимаясь к его плечу, – я не брошу.
Лето выдалось жарким и влажным, и чума – самая страшная болезнь, принесенная в Англию наемниками Генриха VII и с тех пор не покидавшая страну, – поразила Лондон и начала растекаться по провинции. Двор переехал в Ричмонд, а затем в Виндзор, и именно оттуда приехала домой Мэри в июле, чтобы приготовиться к свадьбе. Ей было уже двадцать пять, и, хотя девушка еще сохранила красоту, она оставила мысли о замужестве, когда мастер Николас Кэрю попросил ее руки. Ей и в голову не приходило отказаться, и она, скрестив суеверно пальцы, чтобы не получилось никаких задержек, ожидала дня свадьбы. Хотя Мэри и не любила его, но очень уважала и восхищалась им и была рада этому избавлению от позорного прозябания среди королевских фрейлин.
Кэрю был высоким, стройным и лысеющим мужчиной, добрым и хорошо образованным, богатым и, судя по всему, влюбленным в Мэри. В сорок пять лет он казался еще вполне молодым, чтобы иметь детей, и при этом достаточно старым, чтобы всерьез рассматривать ее как брачного партнера. В общем, это была со всех точек зрения прекрасная партия. Ни Пол, ни Джек не имели никаких возражений против этого брака, а сопровождавший ее в Морлэнд Эдуард был в восторге. Он специально прибыл из Йорка, чтобы забрать ее домой. Эмиас, которого по этому поводу отпустили домой, ехал другой дорогой и должен был встретиться с ними в Хэтфилде. Мэри не была дома уже полтора года и стремилась как можно раньше встретиться с родными.
– Ты увидишь, как все изменилось, – предупредил ее Эдуард, бывавший дома гораздо чаще. – Полагаю, ты слышала о скандале с любовницей Пола?
Мэри кивнула:
– Немного. Как это отвратительно! – Она не стала пояснять, что именно в этом деле кажется ей отвратительным.
– Так что многое изменилось, – продолжил Эдуард, – и особенно Анна. Кажется, ее здоровье пошатнулось. А Пол почти не бывает дома, целыми днями занимаясь работами по поместью, а оказавшись дома, большую часть времени молчит, если обстоятельства не принуждают его к разговору. Замком управляют Джек и Бел, так что он кажется скорее их домом, чем домом Пола. И дядюшка Ричард больше не приезжает – он не одобряет поведения Пола. Кроме того, у Пола ухудшились отношения с Джоном Баттсом – тот заключил эту женщину в каком-то доме в городе, словно королевскую любовницу, отняв ее у Пола.
Мэри сделала презрительную гримасу:
– Ты рассказываешь ужасные вещи!
– Поверь мне, нам просто повезло, что мы избежали всего этого, – продолжал Эдуард. – Но я думаю, что твоя свадьба все изменит, станет веселее. Эмиас и Нанетта тоже будут рады оказаться дома – ведь это первая свадьба в Морлэнде за последние десять – нет, даже двенадцать лет! Так что ничто не должно ее омрачить.
И он оказался прав – встреча в Морлэнде была восторженной, и даже Пол не стал ее портить, улыбаясь, как будто был рад видеть Мэри. А изображать радость по поводу приезда собственного сына не было нужды – за время отсутствия Эмиас изменился к лучшему, стал более уверенным в себе, вырос и пополнел, волосы слегка потемнели до цвета спелой пшеницы, а чертами лица он стал напоминать мать. Ясно, что он никогда не догонит отца ни в силе, ни в росте, но все равно это был весьма приятный молодой человек. Несмотря на миловидность, в нем чувствовалась мужественность, и Пол с удовлетворением подумал, что этот мальчик когда-нибудь сможет защитить поместье от посягательств потомков Джека.
Пол был рад и приезду Нанетты, первенца Джека, – он почему-то всегда испытывал слабость к этой девчушке. Своим умом и цельностью она чем-то напоминала ему Урсулу, и ему казалось иногда, что, будь у них с Урсулой девочка, она была бы похожа на Нанетту. А та, очутившись дома, чувствовала себя на седьмом небе от счастья и носилась по дому, как угорелая, как только попривыкла к старым стенам. Она быстро собрала команду из своих братьев и сестер, старых друзей и подружек, и они снова обошли все любимые местечки.
Однако через два Дня после приезда Эдуарда и Мэри в переполненные комнаты и спальни проникла другая, молчаливая и незваная гостья, следовавшая за ними из Лондона, – чума. Известия о случаях чумы в Йорке совпали с заболеваниями в самом поместье, и болезнь начала распространяться, как пожар. Вероятно, женщины были более устойчивы к болезни, так как сначала заболели трое слуг и два сына Джека – Джеки и Дикон. Тогда решили отослать подальше девочек, и на четвертый день после приезда Нанетты домой ее рано утром разбудил отец:
– Что случилось, папа? – спросила она, пораженная мрачным выражением его лица. – Что такое?
– Пока ничего, моя радость. Вставай-ка побыстрее, одевайся и помоги одеться сестрам. Ты поедешь в Шоуз и останешься там с Илайджей и твоим кузеном Эзикиелом.
– Это из-за болезни, папа? – спросила Нанетта.
– Да. Там будет безопаснее – подальше от города и – Джеки и Дикона. Ну, поменьше вопросов и побыстрее собирайся, моя девочка.
Но она продолжала расспрашивать его:
– А матушка Кэт? – Джек сделал нетерпеливый жест, и она выскочила из постели. – Почему она не оденет девочек?
– Она занята твоими братьями. Скорее, дитя мое. Он повернулся к двери, и его пронизала легкая дрожь, он пошатнулся. Сердце Нанетты сжалось от страшной догадки:
– Папа, с тобой все в порядке?
Он повернулся к ней, и на его устах была прежняя, успокаивающая улыбка:
– Разумеется, малышка. Я просто немного устал – я на ногах всю ночь, слишком много слуг заболело.
Нанетта поверила его словам, так как он никогда не лгал ей раньше, ее всезнающий и всемогущий папа. Но в коридоре, закрыв за собой дверь, он прислонился к стене – его била дрожь, с него градом лил пот. «О Боже, – подумал он, – я тоже подхватил заразу». Его сердце сжалось от страха, он вдруг почувствовал себя таким беззащитным и одиноким, что ему захотелось вернуться в комнату и обнять свою старшую дочь в поисках утешения. Но он понимал, что этого делать нельзя, и как только приступ дрожи прошел, он взял себя в руки и направился к комнате, где матушка Кэт ухаживала за его сыновьями. «Мои мальчики, – подумал он, – только не мои мальчики». Но тут лихорадка пересилила его, и мысли стали путаться.
Нанетта разбудила Маргарет, и они оделись сами и одели Кэтрин и Джейн, а так как за ними никто не пришел, то они спустились вниз и вышли во двор. Солнце светило сквозь легкие облака, и уже становилось душно. Во дворе никого не оказалось. Оставив Маргарет с малышками, Нанетта пошла искать кого-нибудь из взрослых, но не нашла никого, кроме Эмиаса.
– А где все? – спросила она его. – Папа сказал, чтобы мы ехали в Шоуз, но кто нас заберет?
– Я, – ответил Эмиас. Его лицо побледнело, и он слегка дрожал, но держал себя в руках. – Папа велел мне, чтобы я отвез вас к дядюшке Ричарду и остался там с вами.
– А где твой отец?
– В часовне, на молитве. Он сказал, что раз мастер Филипп болен, то кто-то же должен молиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66