Тогда она принялась искать маленький нож, которым ее отец разрезал веревки на снопах сена. Между делом она немного прибрала в доме, поставила ларь на место, повесила над очагом котел, вернула на крючок сковородку. Потом собрала солому, клочьями устилавшую пол, и сложила ее на кровать, где она в последний раз спала с Дени еще в той жизни, которая теперь казалась давным-давно канувшей в небытие. Время от времени она задумывалась об умерших родителях. О брате. Он, должно быть, плакал, бедняга. Жанна приставила лестницу ко входу на сеновал, поднялась и заглянула внутрь. Пусто. Она спустилась вниз и дернула за кольцо в люке погреба. Открыв крышку, опустила вниз лестницу. В глаза ей бросились мешки с суржей. Отец на время определил их сюда, собираясь извести на сеновале долгоносиков и заткнуть все мышиные лазы. Два мешка по двенадцать ливров каждый и рядом – маленький нож. Чуть поодаль драгоценный мешочек соли и нетронутый кусок масла. Что же произошло? Почему отец оставил все это здесь? Быть может, он как раз что-то делал в погребе, когда появились бандиты? Они, должно быть, не заметили крышку из-за разбросанной повсюду соломы.
Жанна подняла мешки наверх, сгорая от желания поскорее покинуть дом. Тут до нее донеслось нетерпеливое мычание. Быки! Она открыла ворота хлева, набрала воды и вылила ее в корыто. Когда быки напились, Жанна выгнала их на луг. Теперь-то они наберут вес, работы ведь больше нет. Потом она насыпала зерна курам.
Нож она сложила и опустила в карман. Отыскала пустой мешок, засунула туда уже начинающие темнеть грибы, мешочек соли, орехи и сковородку. Масло завернула в чистую тряпицу, а затем в простыню, которую нашла под кроватью. Мешок она пристроила в одну из корзин Донки.
Она сама не верила, что все это происходит с ней на самом деле.
Вдруг страшная мысль пришла ей в голову. Жанна опрометью бросилась к колодцу и стала лихорадочно крутить ручку, чтобы поднять ведро. Нет, внизу пусто. Ни следа Дени. Не приходилось сомневаться, что они увели его с собой.
При виде воды ей захотелось помыться. Жанна отволокла ведро с водой в дом и водрузила его на камень у входа. Она разделась, смыла слезы с лица, потом пот и пыль с тела. Ее затрясло от холода. По ее худому белокожему телу стекала вода. Груди у нее напряглись, Жанна смутилась и натянула одежду.
Вдруг она вспомнила о тайнике, про который совершенно позабыла посреди всего этого горя и ужаса.
– В изголовье кровати, четвертый камень в восьмом ряду, считая от пола, – пробормотала она, вспоминая слова матери.
Поковыряв ножом, Жанна вынула камень. В углублении лежал кошель, а в нем четыре старых французских экю и несколько солей.
Цена двух жизней.
3
Прощание
Нужно было предупредить людей в деревне. Сначала Жанна пошла к Гийеметте. Жена кузнеца бросила взгляд на осла и его поклажу, повернулась и вопросительно взглянула на Жанну.
– Я ухожу, Гийеметта.
– Куда?
– В какой-нибудь город.
– Ты хочешь идти в Кан?
– Может быть, я просто не могу оставаться в Бук-де-Шен.
Гийеметта вздохнула. Прямолинейное упрямство молодости было ей прекрасно знакомо.
– Ты бы могла найти кого-то и здесь. Жить вдали от родины тяжело…
Она бы с радостью свела девочку со своим старшим, Квентином. Жанна покачала головой, и Гийеметта увидела, что глаза ее приобрели стальной цвет.
– Ты пойдешь совсем одна? Не боишься?
– Я смогу себя защитить.
– А если вернется Дени?
– Если он жив, то нипочем не вернется. Это же их смертный приговор. Гийеметта, я оставляю дом. Я там все прибрала. Мне ничего оттуда не нужно, но я хотела бы продать быков.
Про этих быков знала вся округа. Все дело было в том, что когда-то они принадлежали английскому дворянину Монклери, но теперь англичане ушли, и хозяина у них больше не было. Граф де Клермон не заявил на них прав, и Жанна могла считать их добычей в войне, до которой ни ей, ни ее родителям не было никакого дела. Но это одно, а вот продать их…
Гийеметта снова вздохнула:
– Послушай, я должна сперва поговорить с Тибо. Привяжи-ка осла и пойдем со мной.
Они вышли на улицу. Перед кузницей собрался народ. Люди хотели идти к сеньору.
– Это просто глупо, – говорил им Тибо. – Мы оставим деревню разбойникам на разграбление. Все равно ни он, ни епископ не примут всех нас. Надо выбрать троих.
Тут он заметил Жанну:
– И Жанну Пэрриш.
– Жанна уходит, – объявила Гийеметта.
– Далеко ли? – спросил Тибо. – Да куда бы ты ни шла, придется идти через Кан. Вот и пойдешь с нами.
Внушительный тон и рассудительность кузнеца почти убедили Жанну. Чувствуя, что она все еще колеблется, Тибо посмотрел ей прямо в глаза:
– Если ты уйдешь просто так на все четыре стороны, ты вроде как оставишь родителей неотомщенными. Надо, чтобы ты рассказала все вместе с нами.
Да, против этого не возразишь.
Поразмыслив, все сошлись на том, что идти надо самому кузнецу, мэтру Бурри и арендатору Юмберу де Виру, самому богатому жителю деревни. Выходило, что они сопровождают Жанну, с которой судьба обошлась особенно жестоко.
Жанна хотела взять с собой осла, чтобы больше не возвращаться в деревню, но Гийеметта объяснила ей, что за Донки с поклажей придется платить пошлину у городских ворот. Решили оставить осла на ее попечение.
– Жанна, теперь я тебе вместо матери. С ними тебе ничего не грозит. Иди и спокойно возвращайся, а уж осел будет здесь в безопасности.
Они обнялись и заплакали. Гийеметта бросилась в дом, завязала в узелок хлеба и колбасы и подала Жанне вместе с флягой пива. Мужчины ждали у дверей.
Вскоре двуколка покатила вдоль Орна. Жанне и в голову не приходило, что река может быть такой широкой, ведь раньше она видала лишь ручейки в Ла-Кудрэ. Часа через два взору изумленной Жанны открылись пригороды и крепостные стены Кана. Господи, сколько домов! Огромных! Черепичные крыши, трубы повсюду, а улицы! Стены! Соборы! Они вздымались к самому небу, и сердце Жанны тоже устремилось ввысь. Тибо заметил ее восхищение.
– Большой храм слева – это собор Сен-Пьер, а вон там, справа, церковь Сент-Этьен.
Дорога становилась все более людной, и к городским воротам им пришлось двигаться шагом, не раз останавливаясь среди вереницы повозок и водоворота из лошадей, ослов, мулов, быков и свиней. Наконец показался дворец сеньора. Никогда еще Жанна не видела и даже представить себе не могла таких больших домов. На высоте тридцати локтей лениво прохаживались лучники. А камни! Наверное, весом не меньше трехсот ливров каждый! Мужчины отыскали место для повозки и слезли на землю. Тибо направился к посту охраны, мимо которого навстречу ему как раз проходили три стражника в форме и плащах, перетянутых на поясе. Тибо осведомился у одного из них, можно ли видеть сеньора. Тот смерил его взглядом и посмотрел на остальных – ясное дело, деревенщины, мужичье. И без подношения: ни петуха в руках, ни бутылки.
– Зачем вам? Сеньор де Морбиз сегодня не принимает.
– Речь идет о четырех убийствах, – ответил Тибо, и в его голосе прозвучал металл. Это, похоже, проняло стражника. Четыре убийства, черт побери! Он даже вытаращил глаза.
– Идите к шамбеллану, вон туда. – И он указал на дверь справа во дворе замка.
Наверху лестницы их встретил упитанный человек с хитроватым лицом. От восхищения Жанны не осталось почти ни следа. Она была достаточно чувствительна, чтобы ощутить дух высокомерия, царивший здесь повсюду. Ей открылись богатства города, но и унизительность собственного положения. Она всего лишь крестьянка, пришедшая с такими же, как она, людьми без силы и власти.
Толстяк произнес нечто вовсе невразумительное с вопросительной интонацией:
– Quod possumus per vos facere, hospites ruris nostri?
На секунду растерявшийся Юмбер де Вир пришел в себя и сказал твердым голосом:
– Мы не говорим на латыни, дружище. Нас привело сюда дело о четырех убийствах. Вы говорите по-французски?
С лица толстяка мигом слетело сытое и самодовольное выражение.
– Четыре убийства? – растерянно произнес он на французском языке.
– Именно так. Мы пришли говорить с сеньором. Нам сказали, что он сегодня не принимает, и отправили к шамбеллану. Это вы?
– Нет. Я доложу ему. Подождите здесь.
Жанна окинула взглядом просторную залу, освещенную лившимся из окон светом, – подобных окон ей еще не приходилось видеть. Из мебели тут были только скамьи по бокам огромного стола, два табурета да украшенное позолотой кресло с высокой спинкой. На другом конце залы в камине горел огонь.
Через несколько мгновений в залу вошел человек, одетый в расшитые плащ и шапочку. На ногах у него были туфли с загнутыми носками, длина которых показалась Жанне просто дурацкой. За ним шел встретивший их толстяк.
– Я шамбеллан Жан де Клеси, которого вы желали видеть, – произнес человек. – Вы говорили об убийствах?
– О четырех убийствах, – уточнил Юмбер.
Шамбеллан сделал им знак следовать за собой и, указав всем места на скамье, уселся в золоченое кресло. У другого конца стола пристроился толстяк с пухлой книгой, чернильницей и пером.
Юмбер поведал о всем происшедшем. Он, как видно, уже имел опыт таких разговоров, ибо в своем рассказе не упустил ничего – ни одного имени, ни одного названия селений, ни одной мелочи. Шамбеллан ни разу не прервал его. Уткнувшись носом в книгу, писарь царапал пером по бумаге. Когда рассказ был закончен, шамбеллан наклонился к Жанне и спросил:
– Это ты Жанна Пэрриш?
– Да, это я.
– Я принял тебя за юношу.
Он обернулся к писарю и сказал:
– Пошлите пристава… Нет, ступайте сами и спросите сеньора де Морбиза, не желает ли он ознакомиться с этим делом. Моих полномочий здесь недостаточно. Да, и велите подать вина.
Вскоре слуга поставил на стол поднос с графином вина и бокалами. Полуденный звон донесся с колоколен церквей Сент-Этьен и Сен-Пьер. Воздух, казалось, был наполнен мириадами золотых блесток. Слуга подал вина шамбеллану, затем его гостям. Те пригубили: да, это не кислятина, как на мессах бедняги отца Годфруа. Жан де Клеси по-прежнему хранил молчание. Снова зазвонили колокола, и тут в залу вошел молодой человек в голубом платье с длинными рукавами и сдвинутой набок шапочке.
– Встаньте, – велел Жан де Клеси посетителям и, покинув свое кресло, двинулся навстречу вошедшему. Он что-то вполголоса сказал своему господину, и тот повернулся к просителям.
Это был сам шевалье де Морбиз, наместник графа де Клермона, временного управляющего герцогством Нормандия. Жанна разглядывала его: самоуверен, напорист, возможно, хитер, гордится своим положением. А цвет лица! Жанна и не думала, что мужчины бывают такими белокожими.
Морбиз устроился в кресле, которое до него занимал де Клеси, а шамбеллан переместился на другой край стола и сел напротив писаря. Тот встал и пододвинул к сеньору книгу. Морбиз снял перчатку с правой руки, и Жанна в очередной раз сказала себе, что на свете воистину есть множество вещей, о существовании которых она и не подозревала. Где было ей видеть такие светлые и длинные перчатки? Шевалье пробежал глазами запись показаний Юмбера.
– Я вижу, – сказал он, закончив чтение, ясным, сильным и приятным голосом, – что ваше дело должно быть рассмотрено судьей, но вы не обратились к нему, ибо не знаете личности убийц. Я своей властью принимаю три решения. Во-первых, мы прочешем лес, где, как вы говорите, укрылись разбойники. Я немедля выделяю для этого три сотни людей, включая лучников. Во-вторых, я сообщу обо всем епископу, чтобы он назначил в ваш приход нового священника. И наконец… Кстати, а кто тут Жанна Пэрриш?
– Это я.
– Я готов был поклясться, что вы юноша, – сказал шевалье, улыбнувшись. – Ну так вот, поскольку вы остались сиротой, я выделяю вам именем короля Франции, нашего возлюбленного Карла Седьмого, и правителя Нормандии графа де Клермона pretium doloris размером в пять золотых экю, которые следуют всем пострадавшим от чужеземцев.
Он сделал знак шамбеллану, и тот удалился, по всей видимости, за деньгами. Шевалье посмотрел на Жанну.
– Благодарю вас, монсеньор, – сказала та.
Все это время писарь продолжал делать пометки в книге.
– Жанна Пэрриш, – сказал вернувшийся в зал де Клеси, – встань и подойди к сиру де Морбизу.
Жанна приблизилась к столу. Де Морбиз окинул ее долгим взглядом, слишком долгим, подумалось Жанне. Потом он протянул ей кошель.
– Монсеньор, – сказала она, – когда ваши люди будут прочесывать лес, они могут найти вместе с разбойниками маленького мальчика. Это мой братишка Дени. Они увели его с собой.
Морбиз кивнул.
– Писарь, внесите это в записи, а я отдам приказ стрелкам, – сказал он.
Жанна вернулась на место, и тут раздался голос Тибо:
– Монсеньор, – сказал он, – мы исправно платим налоги, пошлины, церковную десятину. И что же, мы так и останемся без всякой защиты, если эти душегубы надумают вернуться или придут другие?
– Я не могу приставить лучников к каждому дому в Нормандии, – ответил Морбиз. – В каждой деревне не разместишь солдат. Платить за них пришлось бы вам самим, и вы первые возмутились бы и взбунтовались.
– Что же нам делать?
– Если я верно понял, церковь и дом Жанны Пэрриш отделены от Ла-Кудрэ лесом.
– Да, лесом Тюри, – уточнил Юмбер де Вир.
– Сведите его.
– У нас не хватит людей.
Морбиз на секунду задумался, потом сделал знак писарю:
– Впишите: мы советуем епископству учредить за свой счет повинность по расчистке леса для безопасности церкви в Ла – Кудрэ. Срубленными деревьями оно может воспользоваться по своему усмотрению.
Жанна поняла, что, пока лес не будет сведен, никто не возьмет себе Бук-де-Шен. Уж слишком уединенное место. Решение покинуть его было верным. Жанна ни словом не обмолвилась о хозяйстве родителей, чтобы не возникло вопросов о возможных долгах.
Пробило час дня.
– Итак, – произнес Морбиз, – это все, что я могу для вас сделать. Надеюсь, что вы удовлетворены. Благослови вас Господь.
Он поднялся, его примеру последовали шамбеллан и писарь. Морбиз натянул на руку свою перчатку из светлой кожи, кивнул головой и проследовал к двери. Шамбеллан поспешил отворить ее. Морбиз удалился, но тот продолжал держать дверь открытой, давая понять, что посетителям пора уходить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39