К черту святого Бонавентуру! Какой мерой измеряется наслаждение? Почему только слишком сильное горе принято уважать? Или Иисус воплотился для того, чтобы мы развоплотились?
Бартелеми снова часто бывал в разъездах. Отец Мартино пришел уговаривать Жанну прийти на Пасху в храм Сен-Северен.
– Вы одна из досточтимых дщерей прихода, – сказал он. – С вашей стороны было бы разумно показаться в церкви на празднике Воскресения. Я могу исповедать вас прямо здесь. У вас все равно не было случая стать убийцей или воровкой. Я знаю, что вы не предаетесь чревоугодию, не желаете добра ближнего и не прелюбодействуете. Расскажите мне о других грехах.
– Я возжелала своего мужа.
– Вас оправдывает долгое воздержание во время беременности. Я отпускаю вам этот грех. Прочтите трижды «Pater Noster». В воскресенье жду вас в Сен-Северен. Чтобы подать пример, пожертвуйте больше одного соля.
Отец Мартино сказал Жанне, что король повелел пересмотреть процесс Жанны д'Арк. Папскому легату поручили добиться разрешения Рима, и кардинал д'Эстутвиль поддержал просьбу короля, хоть это и бросало тень на репутацию Церкви: все отлично знали, какое участие принимала она в рушанском процессе и как развратно жил оставшийся безнаказанным скандально известный епископ Кошон.
Когда настало воскресенье, Жанна поняла, что все захотят увидеть ребенка пирожницы. Она отправилась в церковь с кормилицей и тщательно запеленатым мальчиком, понимая, что следует примеру Агнессы Сорель. Зеваки ждали ее с особенным нетерпением, ибо возлюбленная короля родилась знатной, а Жанна была из простого народа, и это многократно увеличивало радость и даже гордость толпы.
Едва она показалась, прихожане тотчас окружили ее.
– Это королевская пирожница…
После мессы и причастия Жанна, разумеется, отправилась в свою лавку и отведала пирожок с сыром, запив его вином. Потянувшиеся за ней прихожане с удовольствием сделали то же самое.
В последовавшие за этим событием недели и месяцы Жанна большую часть времени проводила в комнате малыша. Она отрывала от него взгляд только для того, чтобы лучше запомнить черты Франсуа. С каждой неделей они становились все отчетливее. Жанна внимательно наблюдала за лицом мальчика. Можно ли будет угадать его настоящего отца? Даже если и возникнут сомнения, убеждала она себя, то разве не сплошь и рядом дети походят не на отцов, а на дедов, дядей и мало ли еще каких родственников?
Ей так хотелось ошибиться в своих подсчетах! Куда там, тонкие изогнутые губы мальчика ясно указывали на кровь Монкорбье.
Пришел милый май , но только без песен. Всякий раз, возвращаясь домой, Бартелеми спешил в комнату Франсуа, подхватывал его на руки и со счастливым смехом кружил в воздухе. Кормилица причитала. Ребенок радостно лепетал. На улице заливались первые дрозды.
– А что, если мы подарим ему братика? Или сестричку? – шептал Бартелеми в ночной темноте.
По утрам они не могли разжать объятий.
Груди Жанны набухли как почки весной. Мужская плоть Бартелеми представлялась ей длинной тыквой в огороде Ла-Кудрэ, а семя его – медом. Вместе мы словно земля и растения, говорила она себе. Мы и есть мир.
Мы звезды.
Настало 19 марта 1452 года. «Прошел год!» – говорила себе Жанна. Ей захотелось встретиться с отцом Мартино. После рождения ребенка ее все сильнее занимали вопросы жизни и смерти. Как понять их смысл?
– Если вы думаете, что вы одна на свете, – сказал отец Мартино, – то ошибаетесь. Раскройте глаза и взгляните на тех, кто вас окружает. Родители смотрят на вас с небес. Если бы они не ушли из жизни так рано, вы бы не покинули Нормандию и не исполнили бы то, что исполнили.
– Выходит, смерть питает жизнь?
– Мы все связаны за пределами этой жизни, Жанна. Человечество – это одна длинная процессия. Подвиги святых озаряют нас и сегодня, преступления злодеев бросают на нас тень. Постараемся же, чтобы первых было все-таки больше.
По случаю дня рождения маленького Франсуа Жанна устроила небольшой праздник.
Гостям подавали вино, как вдруг появился запыхавшийся и измученный лейтенант стрелков. Он хотел немедленно видеть Жанну, и та, едва взглянув на его лицо, чуть не лишилась чувств. В комнате малыша воцарилась зловещая тишина.
– Госпожа…
Ему и самому надо было собраться с силами.
– Сеньор де Бовуа погиб вчера… при взрыве плохо заряженной пушки.
Жанна вскрикнула и пошатнулась. Сидони бросилась к ней на помощь, а Гийоме поспешил подставить стул. Немного придя в себя, Жанна услышала голос лейтенанта, говорившего о том, что Бартелеми умер мгновенно.
Праздник превратился в поминки. Сидони ни за что не желала оставлять Жанну одну.
Назавтра выразить свои соболезнования явился коннетабль де Ришмон. Король прислал ей письмо. Многие другие тоже. Все они были только тенями в той процессии, о которой говорил ей отец Мартино.
Через два дня в Париж доставили тело Бартелеми. Жанна, казалось, выплакала все слезы.
– Разве Господь не посылает вам утешение? – спросил отец Мартино.
– Он, должно быть, проклял меня, если отнимает все самое дорогое! Родители, брат, а теперь вот мой муж! Я так и не смогла по-настоящему доказать им мою любовь! За что это мне?
– А Иисус, распятый на кресте? Он что, тоже был проклят? А Жанна, сожженная как еретичка?
Жанна задумалась, смущенная этими словами. Чуть позже на похоронах каждое слово из проповеди отца Эстрада вонзалось в ее мозг словно гвоздь.
– …сила и благородство, исходившие Божьей милостью от Бартелеми де Бовуа…
Никогда в ее жизни не будет другого Бартелеми.
Выходя из часовни, Жанна решила оставить свой дом, над которым, без сомнения, тяготело проклятье. Она вернулась к себе на улицу Галанд вместе с малышом и кормилицей. Жанна распорядилась похоронить Бартелеми на кладбище Сен-Северен, чтобы как можно чаще приходить на его могилу.
Придя туда, она впервые прочитала надвратную надпись:
Добрые люди, сюда вошедшие,
Молитесь Господу о пришедших.
Неделю она не могла подняться с постели, из последних сил стараясь скрыть свое горе от мальчика.
Пушки! Они уносят жизни даже в мирное время.
Жанне было всего шестнадцать с половиной лет, но иной раз по вечерам она чувствовала себя древней старухой. Единственной поддержкой были тогда лица Исаака и собственного сына.
И жившая в ней надежда найти Дени.

Часть вторая
Как жестоки стихи
21
Интрига
В первые дни весны Жанна снова начала выходить из дома. Одной из причин тому было желание найти более просторное жилище в окрестностях улицы Га-ланд, ибо она уже привыкла жить в большом доме. Кроме того, ею двигал инстинкт самосохранения. Питаясь от случая к случаю, она так похудела, что отец Мартино, кормилица и Сидони стали хором протестовать. Часами поминая дорогих ей усопших у могилы Бартелеми, она и думать не думала о еде. Спала Жанна так мало, что никак не могла восстановить силы.
– Чрезмерно предаваться скорби – это грех, о котором забыли упомянуть отцы Церкви, – сказал раз отец Мартино. – Непозволительно терять надежду и слишком привязываться к земным созданиям, даже если любишь их по заслугам и от всего сердца. У вас есть сын. Разве он вам не дорог? Вы хотите, чтобы он вырос при матери, до срока приговорившей себя к могиле?
Жанна сказала себе, что, поменяв жилье, она, возможно, почувствует себя лучше. Наследство, доставшееся ей от Бартелеми, оказалось скромным: рента в три тысячи ливров в год, полученная ею по повелению короля и коннетабля де Ришмона, и несколько земельных наделов близ Орлеана. Но все это было не важно: доход от торговли вполне позволял ей обосноваться в более просторном доме. Жанне хотелось арендовать и другую лавку, чтобы расширить дело.
Она уже собралась посоветоваться обо всем с королем, но как-то утром в лавку заявился гладко выбритый мужчина, одетый дорого, но не крикливо, и пожелал поговорить с Жанной наедине. Она предложила ему подняться наверх. Когда гость сел, Жанна осведомилась о его имени, предполагая, что это один из тех законников, стремившихся найти выгодное дело на продажу, что кишели в то время в Париже.
– Мое имя не имеет значения, – ответил тот, – речь идет о вашем будущем.
Воцарилось молчание.
– Поскольку вы не хотите назваться, – сказала наконец Жанна, – то полагаю, что вы говорите о своем будущем. С чего бы это вам заботиться о моем?
– Те, кто хвалили ваш ум, оказались правы, – заметил мужчина.
Жанна растеряла последние остатки любезности, предназначавшейся незваному гостю.
– Вы молоды. Вам шестнадцать, не так ли? И уже вдова. Король к вам исключительно благосклонен. Его благосклонность может пойти еще дальше. Вы способны заполнить пустоту, оставшуюся после смерти его возлюбленной.
Совершенно обескураженная Жанна кожей почувствовала опасность.
– Даже если предположить, – сказала она, – что король испытывает ко мне добрые чувства, а я та, что ему нужна, не вижу причин занимать такое опасное место. Поговаривают, что Агнесса Сорель была отравлена.
– Вас не отравят, – уверенно сказал незнакомец.
Жанна изо всех сил старалась сохранить непроницаемое выражение лица.
– Я окажусь под покровительством важных особ, которым буду вынуждена оказывать некоторые услуги?
– Сообщать им о намерениях короля.
Жанна по-прежнему смотрела на незнакомца невидящим взглядом.
– Король не вечен, – продолжил мужчина вкрадчивым тоном. – Когда он отойдет в мир иной, вы будете в самом расцвете сил.
Тут Жанна похолодела. Откуда ему знать, когда умрет Карл? А может, и его тоже собрались отравить?
– Его наследник не будет испытывать к вам ничего, кроме признательности за оказанные услуги.
– Вас послал принц Людовик? – спросила Жанна.
На лице незнакомца появилось выражение тех слуг, которые, прикоснувшись к источнику власти, считают себя носителями величайших тайн. Жанна зашла с другой стороны.
– Сударь, если вы так хорошо осведомлены, то не можете не знать, что я ношу траур по горячо любимому мужу и горе мое неизбывно. Если бы не сын, единственное мое утешение, я давно приняла бы постриг и удалилась от мира, в который занес меня случай.
– В шестнадцать лет? – удивленно сказал мужчина.
– Разве дело в возрасте? Доведись вам видеть меня год назад, вы бы поняли. Бартелеми был для меня всем, и жизнь без него потеряла смысл.
Мужчина разочарованно смотрел на нее, пытаясь понять, искренне ли она говорит.
– Хитросплетения, связанные с властью, мне безразличны, если не отвратительны. Я никогда вас не видела прежде. Извольте оставить меня. Мир полон страдания, не стоит делать его еще мрачнее.
Человек встал, поколебался мгновение и, не проронив ни слова, направился к двери.
– Прощайте, сударыня, – сказал он наконец, – я думал, вы более честолюбивы. Позволю себе надеяться, что вы поостережетесь рассказывать о нашей беседе.
Какое-то время в Жанне боролись ярость и страх. Она спустилась вниз и попросила у Сидони ее плащ. Он не был таким дорогим, как плащ Жанны, но ей и требовалось не выделяться из толпы. К тому же у него был капюшон, какие носят паломники, а это позволяло скрывать лицо, невзирая на летнее тепло. Удивленная Сидони подала ей плащ.
Накинув капюшон, Жанна вышла из лавки, пытаясь изменить свою походку. Она шла, немного прихрамывая, временами нарочно спотыкаясь и волоча правую ногу. Именно так Матье избежал службы в королевских войсках. В этом квартале наверняка хватало соглядатаев. Жанна бросила всю эту комедию только на Малом мосту, но снять капюшон все же не решилась.
Вскоре она достигла своей цели, дворца Турнель. У ворот ее остановили. Жанна откинула капюшон, назвала свое имя и объявила, что хочет видеть короля по делу, не терпящему отлагательства. Стражник передал просьбу придворному, а тот предупредил секретаря его величества. Через несколько минут Жанну провели в королевские покои. Она почтительно поклонилась Карлу.
Король сидел за столом вместе с тремя мужчинами, одним из которых был коннетабль де Ришмон. Он сразу узнал Жанну.
Повернувшись к королю, Жанна поднесла палец к губам, призывая его к молчанию. Потом она оглядела придворных, давая понять, что здесь они лишние.
– Господа, мы продолжим наш разговор через минуту, – сказал король.
Двое мужчин вышли, коннетабль не тронулся с места. Жанна внимательно посмотрела на него.
– Жанна, – взволнованно сказал король, – вы можете говорить при коннетабле! Подойдите, дитя мое, и скажите, в чем дело. Как вы похудели! Вы не больны?
– Нет, сир.
Жанна рассказала о неожиданном посетителе и слово в слово передала весь их разговор.
Король в гневе поднял руку и стукнул кулаком по столу с такой силой, что массивный медный канделябр едва не свалился на пол.
Жанна, по-прежнему стоявшая, оцепенела от ужаса.
Коннетабль в изумлении вытаращил глаза.
Король встал и в полном молчании стал мерить залу шагами. Наконец он сказал:
– Жанна, родная дочь не смогла бы выказать мне столько верности и преданности, как вы. Садитесь. Видите, Ришмон, наши враги не сложили оружие.
– А эта женщина… – сказал Ришмон, – нет, не вы, госпожа…
Он обернулся к Жанне, которая прекрасно поняла, что какая-то особа уже пыталась заслужить благосклонность монарха. Тот бросил на Ришмона взгляд, заставивший его прикусить язык.
– В конце концов, вас, без сомнения, попросили бы добавить в мой бокал яд.
– Сир, я скорее бы выпила его сама! – пылко воскликнула молодая женщина.
– Не сомневаюсь, Жанна.
– Вы никогда раньше не видели этого человека? – спросил Ришмон.
– Нет, монсеньор.
– Если вы встретитесь с ним еще, постарайтесь узнать его имя.
– Жанна, – сказал король, – я не хочу подвергать вас ненужной опасности. Как идут ваши дела?
– Хорошо, сир. Если ваше величество будете так добры, что подыщете мне более просторное помещение, они пойдут еще лучше.
– Я позабочусь об этом, – сказал король.
Выйдя из дворца Турнель, Жанна осознала с той же твердостью, какую приобретало в руках кузнеца Тибо раскаленное железо, попав в чан с холодной водой, что близость к власти сулит в равной мере успех и погибель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39