Но тот уже успел налить себе полкубка. Одним махом влив в себя вино, экс-разбойник схватил два столовых ножа и, вжикнув их один об другой, выкрикнул:— Всех перережу! Хамы! Коты подзаборные! Враги трудового народа!Длиннорукий вскочил из-за стола и, схватив Петровича за шиворот, вместе с ним выбежал из трапезной. Правда, по дороге бывший Грозный Атаман еще успел опрокинуть пару стульев.— Придурки! — бросила им вслед Анна Сергеевна. — Путчисты засраные.— Хоть бы вы, господин Каширский, излечили его от пьянства, — сказал Виктор соседу Анны Сергеевны, — а то ведь смотреть противно. И к тому же всякий день одно и то же.Господин Каширский словно того и ждал, что к нему обратятся.— Моя специализация тяготеет преимущественно к хроническим алкоголикам, однако в данном случае явление носит скорее благоприобретенный характер, еще не перешедший в хроническую стадию, — заговорил он приятным низким голосом, — и для его ликвидации необходимо изолировать пациента от источника алкогольной интоксикации, иначе говоря, держать вино от него подальше.— A, ну ясно, — кивнул Виктор, из всей заумной речи толком понявший лишь последние слова. — Расскажите, как у вас идут дела с господами поэтами.— Случай также весьма запущенный, — охотно ответил Каширский, — но мы не теряем оптимизма. Излечить от поэзии будет, пожалуй, посложнее, чем от пьянства, однако мои психотерапевтические установки в комплексе с сеансами трудотерапии в лице копания мелиоративных канав уже начали давать некоторые позитивные перемены в состоянии пациентов…— Ваше Высочество, вы позволите убирать со стола? — бесцеремонно перебил Теофил мудрствования Каширского.— Убирайте, — откликнулся Виктор. — Да, так я вас слушаю.— Ну вот, стало быть, — чуть обиженно продолжал Каширский, -установив, что радикальные меры могут привести к негативным последствиям, я решил применить метод исцеления подобного подобным и использовать минимальную, но ударную дозу поэзии для борьбы с нею же.— То есть? — заинтересовался Виктор.— Я дал одному из пациентов установку написать стихотворение, зовущее к перевыполнению плана по копанию канав. И вот что получилось. — Каширский извлек из кармана пиджака мятый листок и торжественно зачитал:— Мы принца Виктора решеньяСкорее в дело воплотим,И для болотоосушеньяСвои мы силы посвятим!Анна Сергеевна откровенно фыркнула, Каширский немного обиделся:— Между прочим, после коллективного прослушивания этих стихов наши поэты повысили производительность труда на семь процентов!— Все это, конечно, очень хорошо, — заметил Виктор, — только стоит ли в стихах упоминать мое имя? Нескромно как-то. Тем более что начало делу осушения болот положил еще мой пращур, королевич Георг…— Переделаем! — оптимистично воскликнул Каширский. — «Георга славные решенья…»Но тут Теофил вновь некстати перебил Каширского:— Ваше Высочество, тут вас дожидается наш главный болотничий. Сказать ему, чтоб еще подождал?— Нет-нет, — вскочил Виктор. — Извините, господа, что оставляю вас — дела… Но я уверен — не пройдет и двух десятилетий, как главному болотничьему придется переучиваться в главного лесничего! — И уже в дверях тихо добавил: — Иначе не стоило и начинать…— Как вы думаете, что он хотел сказать? — недоуменно пожал плечами Каширский, когда они вдвоем с Анной Сергеевной остались за столом.— Реформатор хренов, — презрительно хмыкнула госпожа Глухарева. x x x Когда обитатель болотного хуторка вернулся домой, хозяйка встретила его на пороге:— Милый, куда ты исчез? Я уж думала самое худшее.— Провожал нашего гостя, — вздохнул хозяин. — Довел до начала той тропинки, что ведет к «грядкам», а дальше там уж заблудиться невозможно.— Я так и не поняла, чего он ищет?— Ну, то место, где заколдовали княжну Марфу. Знаешь, Катерина, из разговора с господином Покровским я так понял, что он даже не считает Марфу княжной, а говорит о ней как о самой обычной девушке.— А ты что же?— Ну, я не стал переубеждать.— Знаешь, я даже поначалу перепугалась, что этот человек сюда заслан, чтобы тебя выследить, — призналась Катерина. — И говорит вроде по-нашему, но больно как-то мудрено. Уж не из Белой ли он Пущи?— Нет, не думаю, — улыбнулся в усы хозяин. — По выговору он, пожалуй, больше напоминает тех — ну я тебе о них рассказывал, боярина Василия и его пажа.— Ой, не к добру, — с опаской покачала головой Катенька. — В любом случае следует поопаситься.— Не надо, — решительно заявил хозяин. — Я решил открыться.— Что ты, что ты! — замахала руками хозяйка. — Ведь ты погибнешь, а я этого не переживу. Да и чего ты добьешься?— Это дело чести, — с тихой непреклонностью ответил хозяин. — Если даже водяной меня бранит за бездействие и потворство всяким лиходеям, то куда уж дальше? Я должен доказать, что это не так!— И что же ты собираешься делать? — обреченно вздохнула хозяйка.— Для начала наведаюсь к Беовульфу — туда белопущенские наемники не сунутся. Ну а дальше увидим.— Благослови тебя господь, — сквозь слезы промолвила Катерина. — Ты когда собираешься идти?— Прямо сейчас, — решительно сказал хозяин. — Вот сена Буренке принесу, и в путь. x x x Сидя за столом в кабинете покойного князя Григория, барон Альберт занимался государственными делами. Правда, злые языки в его окружении поговаривали, что княжеский стол совсем «не идет» барону. И действительно, если Григорий гляделся за своим столом как настоящий руководитель государства, прочно и уверенно сидевший на своем месте, то Альберт как-то терялся среди строгих и прямых очертаний княжеского стола. Но барон еще надеялся не только приноровиться к чужой мебели, но и прочно утвердиться во главе княжества, пусть даже и не в княжеском звании.Пока же приходилось заниматься рутинными делами, связанными с обустройством Белой Пущи после лютой смерти ее долголетнего вождя. И одним из важнейших дел, по мнению барона, было возрождение духовности. Вспахивать сию благодатную ниву Альберт поручил одному из матерых упырей, давнему сподвижнику покойного князя Григория, который и докладывал престолоблюстителю о проделанной работе:— Значит, так. Согласно последним решениям, открыли мы заброшенные храмы во всех крупнейших селах и волостях.— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Альберт и отхлебнул из кружки какой-то жидкости, то ли чаю, то ли кровушки. — И как же воспринял наш народ сей шаг доброй воли со стороны властей?Докладчик почесал плешь:— Как надобно, так и воспринял. Правда, кое-кто не хотел идти на богослужение, но наши стрельцы постарались — всех в церкву затолкали! -Упырь удовлетворенно осклабился.Однако Альберт остался недоволен:— Ну вот, опять. Сказано же было, чтоб никакого насилия! Это ведь не сбор податей, а дело личное, добровольное. Кто хочет, тот пускай идет в церковь, кто не хочет — принуждать никого не надо. Послушай, Гробослав, пора уж понять, что времена не те… Такое впечатление, что вы все сговорились, чтобы обгадить любое хорошее начинание!— Так мы же хотели, чтобы как лучше, — обескураженно пробормотал Гробослав. — Сказали нам подымать духовность, вводить православие, чтоб его, ну вот мы и стараемся понемногу. A как же иначе? Пока людишек силой в храм не затолкаешь…— — Никого не надо толкать в храм силой! — не выдержав, хлопнул по столу Альберт. — Ясно вам?!— Ясно-то ясно, — протянул Гробослав, — да только как же еще вводить эту самую духовность, коли не силой?..— Ну ладно, — вздохнул Альберт, поняв, что Гробославу не втолкуешь. — Теперь насчет костей княжны Марфы. — Барон полез в стол, а Гробослав, молниеносно извлеча из-за пазухи мутную скляночку, вылил ее содержимое в кружку. Когда Альберт вынырнул из стола с какой-то бумагой, докладчик уже сидел с самым невинным видом и подобострастно глядел на барона. — Вот, -продолжал Альберт, — докладная о разыскании костей княжны Марфы.— A это точно ее кости? — простодушно переспросил Гробослав.— Ее, не ее, какая разница, — расплылся Альберт в клыкастой ухмылке. — Наша задача — предать их земле с должными почестями, дабы раз и навсегда прекратить зловредные толки о том, что якобы Марфа жива до сих пор в облике, прости господи, лягушки. — C этими словами барон даже перекрестился, правда, не той рукой и не в том направлении. — Ну как, подготовили вы соображения насчет того, где и как предать покою сии бренные останки?— Ну, соображениев-то предостаточно, — вздохнул Гробослав, — да токмо все никак не придем к общему мнению. То ли дело при покойнике князе Григории — у всех было единое мнение…— Эти времена ушли, — твердо проговорил Альберт. — Пора своим умом думать. — Барон привычно схватился за кружку, но, к разочарованию своего собеседника, поставил ее на прежнее место. — Так в чем же разномыслия?— Разномыслия в том, что имеются аж три предложения, где хоронить, -откашлявшись, приступил Гробослав к докладу. — В родовой усыпальнице Шушков, в усадьбе Старо-Даниловское и на погосте села Заборье.— Причем тут Заборье? — удивился Альберт.— При том, что как раз через Заборье Марфа бежала в Новую Ютландию. Это было последнее селение на земле нашего княжества, которое она видела перед своею кончиной.— Ну, разве что… — с сомнением пожал плечами Альберт. A Гробослав уверенно продолжал:— У Заборья есть и хорошие, и плохие стороны. Хорошее — то, что село находится в дальнем и глухоманном краю нашего княжества, почти что среди болот, и могила Марфы не будет нам каждодневным напоминанием о Шушках. A плохое — это то, что если мы похороним кости в Заборье, то тем самым как бы признаем, что Марфа бежала в Новую Ютландию, а князь Григорий ее преследовал и убил. Или заколдовал. В общем, дадим новый повод для вредных сказок о княжне-лягушке.— Ну, эти сказки долго еще будут сказываться, — заметил Альберт. — A насчет Григория мы должны наконец признать, что и он был в своих деяниях отнюдь не безгрешным…Этого Гробослав уже выдержать не мог. Подавшись вперед и вцепившись барону в белоснежное жабо, он злобно зашипел:— Да что ж ты, гад!.. Да Григорий тебя из дерьма вытащил, а ты его…— Не шуми, — с трудом высвободившись, ответил Альберт. — Успокойся, на вот водицы испей. — Он пододвинул Гробославу свою кружку, но тот испуганно замотал головой. — A ты думаешь, мне все это не претит — церкви, княжеские кости, Семиупырщина? Еще как претит! Но мы должны считаться с тем, что у нас есть и чего нет. Нет князя Григория с его железной волей и непререкаемым влиянием, а есть необходимость сохранить власть. Тут вот Анна Сергеевна как-то говорила — дескать, что за перестройку мы затеяли. Она это слово произнесла, помнится, очень презрительно, а мне оно понравилось, потому как весьма точно отражает стоящие перед нами задачи.— Извини, погорячился, — пробурчал Гробослав.— Чего уж там, я не сержусь, — махнул рукой Альберт. — Да, так что же насчет остальных двух предложений?— Второе — это похоронить Марфины останки в родовой усыпальнице в Белой Пуще, — сообщил Гробослав. — Хотя и здесь имеются свои трудности.— A кстати сказать, где она, эта усыпальница? — переспросил Альберт. — Признаться, я о ней даже и не слыхивал.— И немудрено, — подхватил Гробослав, — ты же всего сто лет при князе Григории, а я все помню, как тут прежде было. До Григория на месте кремля стояла большая усадьба князей Шушков. Ну и при ней, вестимо, усыпальница. A когда князь Григорий начал на сем месте могучий кремль возводить, то усыпальница оказалась как раз между крепостной стеной и конюшней. Ну, он все оставил как есть, только прикрыл забором. Так что эта усыпальница уж века полтора стоит в полном запустении и небрежении.— Ну так может быть уберем забор, приведем усыпальницу в порядок, а конюшню переставим в другое место? — предложил Альберт. — И Марфины кости честь по чести похороним.— Ну, не знаю, — с сомнением покачал головой Гробослав. — Я ведь так понимаю, что Григорий усыпальницу нарочно с глаз подальше убрал. Ведь в кремле гости иноземные бывают, а зачем напоминать им о Шушках? Да и нам это тем паче ни к чему.— Ну да, — подтвердил Альберт. — Собственно и Марфу-то мы хороним для того токмо, чтобы пресечь непристойные слухи, а не ради какого-то глупого покаяния, как тут кое-кто выдумывает. Нам не в чем каяться, мы выполняли приказы!.. Ну ладно, а что же третье предложение?— Третье — Старо-Даниловская усадьба. До Григория она принадлежала князю Ярославу Шушку, коий приходился как раз родителем Марфе, а Ольге, супруге князя Григория, соответственно двоюродным дядей.— И что же Ярослав, тоже погиб?— Вестимо, погиб, — плотоядно проурчал Гробослав. — Как сейчас помню, сам я его, родимого, и ухайдакал, а кровушку выпил…— Прекрати! — замахал руками Альберт. — Этого я слушать не желаю. И что же усадьба?— В усадьбе его и похоронили, на родовом погосте. Так что рядом с ним можно было бы и Марфины кости упокоить. Теперь в Даниловской помеществует некто князь Рассельский, вот он особливо и хлопочет, чтобы кости там захоронили. Зело тщеславный князь оказался, — ухмыльнулся Гробослав, — так сильно жаждет их заполучить, как будто это не Марфины, а его собственные кости!— A может, разделить их поровну и похоронить во всех трех местах? -предложил Альберт. — Чтобы никому не обидно.— A хватит ли на всех? — озабоченно спросил Гробослав.— C лихвой! — Барон заглянул в бумажку. — Там одних черепов три штуки. A не достанет на всех, так еще отыщем! — Однако, поняв, что уже хватил малость лишку, поспешно добавил: — Ну ладно, Гробослав, я вижу, что вопрос действительно сложный. Мы тебя пригласим на заседание Семиупырщины, ты все это изложишь, и тогда уж будем решать, что делать. — Альберт привстал за столом, показывая, что разговор окончен.Оставшись один, Альберт взял недопитую кружку, понюхал, чуть поморщился и, подойдя к окну, выплеснул содержимое. Барон окинул взором внутренний двор кремля и, заметив прогуливающуюся на крыше амбара черную кошку, вздрогнул и захлопнул окно. A в дверях уже смущенно топталась делегация сельских старост, с которыми Альберт собирался обсудить вопросы предстоящего весеннего сева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63