» Ведь тело грубо нарушило их священное соглашение – оно перестало бороться за него, оно больше не служило ему защитой. Оно обрекло его на смерть.
Не сводя взгляда с фонтанчика, он шел все медленней и медленней и перебирал в памяти прошлое, словно стопку цветных слайдов. Но в самом ли деле он пережил все это? И когда? А если нет, то почему он так отчетливо помнит каждую деталь, каждую свою мысль, чувство? И как теперь соотнести все эти всплывшие в сознании картины с его привычной жизнью?
– А ты помнишь номер кабинета, папа? – Тонкий голосок Джека вернул его к действительности.
– Да, это в конце коридора. Мы почти пришли.
– Он всегда засовывает мне в ухо эту гадкую штуку. Терпеть не могу!
Там еще был парень, младший медбрат или санитар. Кажется, так называются сотрудники больниц, которые разносят еду и меняют постельное белье. Необыкновенно красивый парнишка по имени Брандт выполнял в их палате обязанности дневного санитара. Или младшего медбрата. Они называли его Егозой. Джимми-Егоза. Он вечно торопился и, делая свою работу, носился по палате как сумасшедший. Он справлялся с обязанностями неплохо, но слишком уж при этом суетился. Его нервозность невольно передавалась пациентам.
Прозвище Егоза он получил не от кого иного, как от самой Мишель Маслоу.
– Эй, Егоза, меня от тебя просто трясет, слышишь? Стоит мне тебя увидеть, так сердце из груди выпрыгивает! А все потому, что ты мельтешишь перед глазами, вертишься, как обезьяна!
В ответ на критику Брандт лишь молча улыбался и продолжал делать свое дело в привычном для него ритме.
Мишель Маслоу. Егоза Брандт. Откуда бы Этриху их знать?
Наконец они подошли к двери кабинета доктора Кэпшью, и Этрих толкнул ее. В небольшой приемной ожидали своей очереди несколько человек. Судя по их виду, они провели здесь немало времени. Этрих приуныл.
В углу на низком столике лежало две стопки журналов – детских и взрослых. Этрих и Джек выбрали себе по несколько штук и приготовились читать, но вдруг секретарь врача высунул голову из кабинета и пригласил Джека на прием. Поднявшись с кресла, Этрих прошел в кабинет следом за сыном. Он чувствовал себя неловко перед всеми этими людьми, пришедшими прежде них.
А еще через пару минут ему пришлось выйти из кабинета. Кэпшью, встревоженный частыми воспалениями среднего уха у Джека, решил, что ему теперь же надо провести детальное обследование и сделать кое-какие анализы, дабы убедиться, что на этот раз с ребенком не приключилась более серьезная беда. Именно поэтому он настоял, чтобы Джека привезли в больницу. Этриху же доктор предложил сходить пока выпить чашечку кофе и вернуться минут через сорок.
Так что он снова вынужден был пройти через приемную – с таким виноватым видом, будто украл бумажники у всех, кто там собрался. Отворяя дверь, что вела в коридор, он спиной чувствовал их злобные взгляды. Будь они не людьми, а змеями, их шипение способно было бы оглушить любого.
Очутившись в коридоре, Этрих облегченно вздохнул, но тотчас же почувствовал, как на душу навалилась ставшая уже привычной тяжесть. Ему предстояло болтаться без всякого дела почти целый час. Он не знал, чем себя занять. Бродить по больнице ему хотелось меньше всего на свете. Того и гляди, в памяти снова всплывут подробности его мнимого пребывания здесь в качестве пациента. Он собрался было спуститься на четвертый этаж и разыскать Мишель Маслоу, но передумал. Что он ей скажет, о чем спросит? Я вас знаю. А вы меня? Она примет его за умалишенного и будет права. Ну а еще что молено предпринять? Найти красавчика Брандта и задать ему те же идиотские вопросы? Эй, Егоза, помнишь меня?
Сунув руки в карманы, Этрих подумал, что больше всего ему сейчас хотелось бы вернуться домой, в свою пустую квартирку. Но тут он вспомнил о той, что, вероятно, ждала его там, и мысль о возвращении домой сразу утратила всю привлекательность. Наконец он решил воспользоваться советом доктора Кэпшью – сходить в буфет и там за чашкой кофе подождать, пока Джек освободится. Может, за это время планета не сойдет с орбиты. Узнав у проходившего мимо санитара, что буфет находится на первом этаже, Этрих повеселел. Ведь туда надо спуститься, потом снова подняться на шестой. Так и время пробежит. Может, просидев несколько минут в буфете, он выйдет на улицу прогуляться.
Подойдя к дверям лифта, он нажал на кнопку вызова и машинально заложил руки за спину. Китти называла эту его позу стариковской. В самом конце их совместной жизни она сердито выговаривала ему всякий раз, как он, забывшись, снова ее принимал. Но что поделаешь, женщины всегда найдут к чему придраться. Любой мужчина самым невинным словом или жестом может разозлить, огорчить, разочаровать их. От этого никуда не денешься. И чем сильнее бывает их любовь вначале, тем горше оказывается разочарование, когда отношения себя исчерпали. Все-то вы делаете не вовремя и не так, как надо. Слишком мало или слишком много. Даже комплименты из ваших уст категорически отвергаются. Или в лучшем случае вам бросают: «Ах, надо же, ты соизволил заметить?» Погрузившись в эти раздумья, Этрих не переставал следить за перемещением красного огонька над дверями лифта. Вот он скользнул к цифре 6. Механизм издал мелодичный звон, дверцы разъехались, и перед взором Этриха предстала кабина, посреди которой в полном одиночестве стоял Бруно Манн.
– Вот и ты наконец.
– Бруно! Ты-то здесь какими судьбами?
Дверцы начали закрываться, но Бруно поспешил провести ладонью между створками, и те вновь послушно разъехались в стороны.
– Тебя искал, Винсент.
– Но откуда ты узнал, что я здесь?
– Позвонил Китти, и она мне сказала.
– Но почему ей, а не мне?
– Я не знаю твоего номера.
– Брось, в конторе он точно имеется. Почему ты им не позвонил и не спросил?
Манн смутился, но замешательство его длилось недолго. Двери опять едва не закрылись, и он этому помешал, как и прежде проведя рукой между створками.
– Знаешь, мне это как-то в голову не пришло. Я в последнее время вообще туго соображаю. Нам с тобой надо поговорить. Давай посидим где-нибудь?
Он жестом пригласил Этриха в лифт. Тот невольно покосился в тот конец коридора, где помещался кабинет доктора Кэпшью.
– У меня только сорок минут. Мне надо вернуться обратно за сынишкой.
– Прекрасно. Сорока минут нам хватит. Заходи.
Этрих вошел в кабину. Дверцы закрылись. Он нажал на кнопку первого этажа.
Лифт плавно двинулся вниз. Этрих ждал, когда Бруно заговорит, но тот молчал, скрестив руки на груди и опустив взгляд на носки своих ботинок. Казалось, он про себя насвистывает какую-то мелодию.
– Итак?
Бруно не отозвался.
Наконец-то Этриху было на ком сорвать зло, копившееся в нем с самого утра.
– Послушай, Бруно, мне неприятно, что ты уклоняешься от разговора. Как это понимать? Сам меня сюда зазвал, а теперь отмалчиваешься. Скажи наконец, что тебе от меня надо?!
– Они с нами играют, Винсент. Забавляются, как со светлячками в банке. Трясут ее, чтобы посмотреть, как мы себя в ней поведем.
– Ты это о чем? Кто такие они?
Бруно отнял руки от груди и опустил их.
– У тебя есть пульс?
– Что?!
Этриху стало не по себе. Он дорого дал бы за возможность выйти из кабины. Бруно, похоже, и впрямь свихнулся. Хорошенькое дело – оказаться в лифте один на один со «светлячком из банки».
– А ты отлил хоть раз с тех пор, как узнал правду? В туалет ходишь?
– В туалет? Разумеется, хожу. Бруно, ты часом не свихнулся?
Бруно мрачно помотал головой:
– Нет. Знаешь, вот ведь что забавно, я только недавно понял: мы так часто поступаем автоматически, рефлекторно, буквально не замечая. До тех самых пор, пока вдруг неизвестно почему не прекратим это делать.
Этрих не удержался от вопроса:
– Так ты писать перестал? С каких пор? – Он едва не прыснул со смеху.
Улыбка, которую Этрих тщетно пытался погасить, не укрылась от взгляда Бруно. Он скорчил гримасу:
– Знаю, это звучит забавно. Да и вся наша с тобой история просто до жути смешная, верно?
Лифт остановился на одном из этажей. Двери открылись, но за ними в коридоре никого не оказалось. Створки снова медленно и плавно соединились, кабина продолжила скольжение вниз.
Этрих, тщетно ожидая от Бруно пояснений, нетерпеливо произнес:
– Ну и?…
– И что?
– Ты ведь не затем меня разыскивал, чтобы сообщить, что перестал писать?
Манн ничего ему не ответил. Настороженно прислушиваясь к чему-то, он запрокинул голову назад, нахмурился и поднял руку:
– Ш-ш-ш! Помолчи.
Этриха эта очередная выходка Манна не на шутку разозлила, но он не подал вида, что рассержен, и покорно замолчал.
– Ты ничего не чувствуешь? Что-то сюда проникло. Оно здесь, в кабине. – Голос Бруно дрожал, но сам он при этом сохранял прежний невозмутимый вид.
– По-моему, тебе пора сходить к врачу, Бруно. Пусть пропишет успокоительное.
Произнося это, Этрих невольно выпрямился и обвел пространство кабины расширенными от страха глазами.
– Лифт только что остановился, но никто в него не вошел. Ты ведь заметил?
– Ну и что из этого?
Манн махнул рукой в сторону двери:
– По-моему, кое-что все же сюда проникло. Просто оно для нас невидимо.
Этрих испугался не на шутку. Да и кто остался бы спокоен, оказавшись на его месте, в тесной кабине, с человеком, у которого явно не все дома.
Лифт полз до следующего этажа целую вечность, но наконец остановился, и металлические дверцы скользнули в стороны, открыв путь к свободе. Этрих двинулся к выходу. Бруно цепко ухватил его за руку и потащил назад.
Этрих покосился на ладонь, сжавшую его предплечье.
– Отпусти меня немедленно, Бруно!
– Послушай…
– Если ты сейчас же не разожмешь руку, получишь по физиономии!
Бруно нехотя отпустил его.
– Как скажешь. Но тогда я пойду с тобой.
В коридоре у лифта окончания их перепалки терпеливо ожидал немолодой красивый темнокожий мужчина в дорогом, явно сшитом на заказ костюме темно-зеленого цвета. Но они так долго препирались, что едва успели выскочить из лифта, прежде чем створки дверей затворились и кабина уехала. Этрих извинился перед незнакомцем. Тот широко ему улыбнулся. И при виде его зубов в голове у Этриха все встало на свои места. Зубы у чернокожего мужчины были очень крупные, желтоватые. Они напоминали старинные слоновой кости клавиши фортепиано.
Память соткана из множества нитей. Потянешь за одну, и она приводит в движение остальные. При виде этих желтых крупных зубов Винсент Этрих покачнулся и едва не упал. У него в буквальном смысле подкосились ноги, и ему пришлось прислониться к стене, чтобы не потерять равновесие. Потому что он разом вспомнил все. В сознание его возвратилось то, что каким-то непостижимым образом оказалось стертым из него нынешним утром. Загадочной женщиной в его постели была Изабелла Нойкор. Та, что звонила ему по телефону, звалась Коко Хэллис. В этой больнице он умер. Бруно Манн тоже отбыл в мир иной, но, как и сам Этрих, вернулся оттуда. А этот симпатичный пожилой мужчина в зеленом костюме, что так тепло ему улыбается, – Тиллман Ривз, его сосед по палате.
– А вот и вы наконец, дорогой Винсент. До чего же приятно встретить старого знакомого из прежней жизни!
Трое умерших мужчин сидели в больничном буфете и потягивали кофе. Серьезный разговор пока не клеился.
– Так что же это получается: с тех пор как умерли, вы все время здесь? И не можете никуда уйти? – В голосе Бруно слышались нотки недоверия.
Тиллман Ривз потеребил пальцами подбородок:
– Нет. Это все равно, что очутиться в пьесе Сартра. Кстати, если уж говорить о пьесах, не читали ли вы «Доктора Фауста» Кристофера Марло, мистер Манн? Замечательная вещь, одно из моих любимых произведений. Так вот, Фауст спрашивает Мефистофеля, где находится преисподняя. И этот пройдоха отвечает ему: «Как где? Под небесами». – И длинные темные пальцы, оставив в покое подбородок, начертали в воздухе небольшой круг, чтобы обозначить подобие места, где все они в данную минуту находились.
Бруно беспомощно взглянул на Этриха, ожидая от него пояснений. Но Винсент молчал, и тогда Бруно перевел взгляд на пожилого негра и сознался:
– Я что-то не понял…
Ривз дружелюбно кивнул.
– Мы все трое по неизвестным нам причинам воскресли из мертвых. Вернулись в наши прежние жизни, хотя и утратив при этом некоторую часть воспоминаний. Мы не знаем, зачем мы снова здесь и что нам с этим делать… Помните ли вы, как прежде боялись смерти? Как готовы были чем угодно пожертвовать, лишь бы остаться среди знакомых людей и привычных вещей? Так вот, это наше желание осуществилось. И что же, вы счастливы? Ад находится как раз под небом.
За столиком воцарилась тишина. Бруно и Этрих мрачно обдумывали слова Тиллмана Ривза, который, дав им возможность поразмышлять несколько секунд, нарушил тишину словами:
– Я тоже мало что во всем этом понимаю, а меньше всего – почему вы двое можете перемещаться в пространстве куда пожелаете, а я навек заточен в этом тоскливом месте.
Бруно откинулся на спинку стула и сцепил пальцы на затылке.
– А что вы тут делаете по целым дням? Чем можно себя занять в больнице?
– Наблюдаю за ходом операций, разговариваю с пациентами.
Этрих прервал его:
– А как они к вам относятся, Тиллман? Как отреагировали люди вроде Черной Сучки Мишель на ваше воскрешение из мертвых? И остальные, кто знал, что вы умерли? Те, кто стали свидетелями вашей смерти?
– Кто это – Сучка Мишель?
– Она была нашей медсестрой, ухаживала за нами в палате. Мишель Маслоу, – пояснил Этрих.
– Они хорошо относятся ко мне и ни о чем не подозревают. Думаю, ваши друзья и коллеги примерно так же обходятся с вами. Все вроде бы нормально, кроме некоторых моментов. Со мной здороваются и болтают ни о чем. И это все. У людей как будто коллективная амнезия насчет того, кто я и кем был. Встречая меня здесь изо дня в день, они не спрашивают, что я тут делаю, почему до сих пор никуда не убрался. Здороваются, болтают минуту-другую и уходят по своим делам. Им кажется, что я именно здесь и должен находиться, а где же еще? Для них в этом нет ничего странного.
Этрих по своему собственному опыту знал, насколько все это верно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42