Смерть глупа, но она никогда не сдается. Это может произойти очень скоро.
– Ясно. Ясней некуда. А как насчет других? Тех, кто вроде меня вернулся с того света? На них распространяются те же правила?
Она пожала плечами:
– Понятия не имею, Винсент. Не знаю, как все это там устроено.
Оставшуюся часть пути они провели в молчании. Этрих приходил в себя после пережитого нападения и пытался собрать воедино разбегавшиеся мысли, Изабелла положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Больше всего на свете ей хотелось очутиться с ним в постели и заниматься любовью до полного изнеможения.
Через час, выйдя из автобуса, они подошли к дому, где жил Этрих. Изабелле дом решительно не понравился, но она не сказала об этом Этриху, – безликая многоэтажка для безликих жильцов со средствами, но без затей.
Они поднялись на шестой этаж в элегантном лифте из стекла и металла, в кабине которого витал легкий аромат кориандра; Этрих крепко держал ее за руку. Бежевый цвет стен коридора шестого этажа напомнил ей салоны магазина антикварной мебели. Она невольно поежилась. Наверное, жильцы здесь носят подтяжки, разъезжают на «мерседесах» и мечтают о летнем домике на греческом островке. Почему Винсент решил поселиться именно здесь?
Стоило ему открыть дверь своей квартиры, как Изабелла тотчас все поняла. Она подошла к панорамному окну и прижала ладони к стеклу. Картину, которая предстала перед ее взором, нельзя было назвать захватывающей, но в ней, безусловно, было нечто завораживающее. Изабелла принялась рассматривать телебашню, нацеленную прямо в ночное небо, словно гигантский серебристо-серый указующий перст. Она долго стояла у окна, глядя на вечерний город. Наконец она впервые за долгое время почувствовала себя в безопасности. Он подошел к ней и протянул стакан – скотч с содовой. Он детально изучил ее вкусы и точно знал пропорцию, которую она любила.
На подоконнике стояла кукла, при виде которой она улыбнулась. Эта кукла была одинаково дорога им обоим. Этрих всегда держал ее на виду. Квартира была полупустой и унылой. Он воспринимал это как должное. Ведь после разрыва с женой ему нужно было всего лишь замкнутое пространство, которое он мог бы назвать домом. Здесь он дышал, спал беспокойным сном и думал – пожалуй, слишком подолгу – о других местах на земле, где предпочел бы очутиться. А нелепая кукла, стоявшая на подоконнике, была его талисманом. При одном взгляде на нее у Этриха поднималось настроение, в душе оживала надежда. Это был первый из подарков, преподнесенных ему Изабеллой, – зеленая резиновая лягушка высотой дюймов в десять, облаченная в балетную пачку. Подняв обе передние лапы над головой и сложив их венчиком, она стояла на огромной ступне в классической позе. Вид у нее был чрезвычайно нелепый и одновременно какой-то трогательно беззащитный.
Изабелла, когда ей было двадцать четыре года, купила фигурку на блошином рынке в Венеции, и с тех пор лягушка неизменно путешествовала с ней по свету. Распаковывая вещи на новом месте, Изабелла непременно первым делом доставала из чемодана лягушку-балерину и демонстративно ставила ее на самом видном месте. Она судила о людях по их реакции на зеленую плясунью. Всякого, кто считал ее привязанность к фигурке пустым ребячеством, а саму кукольную лягушку безвкусной, она раз и навсегда исключала из числа своих знакомых. Тех же, кому балерина нравилась, кому она казалась забавной, трогательной, загадочной, подпускала ближе к своей душе. Она никогда не объясняла, почему так дорожит этой лягушкой, пока собеседник не высказывал своего мнения о ней.
Этрих, впервые увидев лягушку, взял ее в руки, повертел так и этак и задумчиво пробормотал:
– Вот то-то и оно.
Изабелла, заинтригованная его словами, потребовала объяснений. Этрих еще немного подержал куколку на ладони и только потом сказал:
– Эта малышка в точности как мы все. Глупые лягушата, мы нацепили воздушные пачки и пытаемся станцевать «Танец маленьких лебедей». До чего же это нелепо и трогательно. В нашей труппе тысячи таких вот танцоров. Да что там тысячи – миллионы!
Через несколько дней после того, как они впервые стали близки, Изабелла, сама себе удивляясь, подарила ему лягушку. Голос у нее слегка подрагивал от переполнявших душу противоречивых чувств:
– Хочу, чтобы она стала твоей.
Он бережно взял подарок и прижал его к сердцу:
– Этот подарок для меня куда больше значит, чем то, что мы стали любовниками. Понимаешь?
Этрих ее понял. Она без труда прочитала это по его лицу. И ужаснулась: никогда прежде присутствие рядом другого человека не наполняло ее душу такой радостью, она никогда еще не ощущала себя такой счастливой и такой уязвимой. И все это произошло так быстро.
Воспоминания вихрем кружились у нее в голове, пока она стояла у окна со стаканом виски в руке, глядя на лягушку.
Указав на нее кивком, она спросила:
– Ты ее как-нибудь назвал?
– Нет, что ты!
– Но ты ею дорожишь?
– Еще бы, она, можно сказать, мой друг. Единственное украшение всей квартиры.
Она медленно оглядела его комнату, повернув голову налево, затем направо.
– Это я заметила. Почему же твое новое жилище такое пустое, такое… скучное? При твоей-то любви к красивым вещам.
Этрих скорчил гримасу:
– Повесил было фотографию на стене, но она действовала на меня угнетающе. Физ, разве это мой дом? Я буду чувствовать себя дома только в Вене, с тобой. Вернее, так все должно было быть, пока я не умер. – Мысль об этом показалась ему забавной, и он улыбнулся.
– Чему ты улыбаешься?
– Тому, что, если вдуматься, я произнес совершенную нелепость. А ведь эти слова слетели с моих губ машинально, как будто это нормально. Подумать только – пока я не умер!
Она поставила стакан на подоконник рядом с лягушкой и подошла к Этриху:
– Не знаю, что будет дальше, но сейчас я здесь. Мы снова вместе.
Он обнял ее за талию:
– И я благодарю за это Бога.
Она принялась расстегивать верхнюю пуговицу его рубашки. Поколебавшись, он поднял руку и сжал ее пальцы своими. Она ощутила тепло его ладони, он – прохладу ее кожи.
– Думаешь, Энжи не будет против? – В голосе его слышалось беспокойство.
Она благодарно улыбнулась ему. Он всегда был так заботлив!
– Это очень мило с твоей стороны, но я пока еще вполне могу этим заниматься без риска для своего здоровья, ведь я беременна всего три месяца. Это будет великолепно. У нас полно времени. – Она неторопливо расстегнула пуговицы номер два и три на его рубашке, глядя на свои ловко двигавшиеся пальцы. – Тебя надо взбодрить.
– Но…
Она нежно коснулась лбом его подбородка.
– Я имею в виду нынешнюю ночь. Мне тяжело от мысли, что ты сидишь тут в одиночестве вечер за вечером. У меня от этого мурашки по коже бегут.
– Ну, все не настолько уж плохо. – Он следил за ее пальцами, расстегнувшими последнюю из пуговиц.
– Ужасно! – Стащив с него рубашку, она положила ладони ему на плечи, слегка подтолкнув, чтобы он повернулся к ней спиной.
Он знал, что она собиралась делать. И это наполнило его душу счастьем.
Когда Этрих был ребенком, его мать часто заходила к нему в комнату по вечерам, прежде чем он ложился спать. Умывшись и почистив зубы, он снимал пижамку и ложился на кровать ничком. Она садилась рядом и медленно-медленно, нежно-нежно водила своими длинными ногтями, выкрашенными красным лаком, по его спине. Иногда они немного болтали, но чаще она проделывала это молча. Молчал и Этрих, и обоих это вполне устраивало. Минуты безмолвного единения, когда каждый думал о своем, и эти изящные маленькие пальчики, кончики длинных ногтей, мягко скользившие вверх и вниз по его коже, служили своего рода связующим звеном между ними, между их мыслями и чувствами. Нежные убаюкивающие движения маминых пальцев успокаивали и завораживали Этриха, и он погружался в сон. Став взрослым и обзаведясь собственными детьми, он часто вспоминал об этих минутах перед сном наедине с мамой и с благодарной нежностью думал, насколько бережно и осторожно, чтобы не разбудить, она надевала на него пижаму и укрывала одеялом.
Однажды Этрих рассказал об этом Изабелле. Дело было утром. Одетый в «семейные» трусы и футболку, он был в это время занят приготовлением завтрака на кухне в ее венской квартире. Ей нравилось слушать его рассказы о детстве. Стоило ему заговорить на эту тему, как она тотчас же усаживалась рядом с ним и вся обращалась в слух. Но на этот раз она подкралась к нему сзади и, пока он говорил, резко подтянула подол его футболки вверх и набросила ему на голову, как капюшон. Он замер на месте с вилкой в вытянутой руке. Его голова и все лицо были скрыты под тканью футболки.
У Изабеллы, в отличие от матери Этриха, ногти были коротко подстрижены, но этот недостаток с лихвой компенсировало необыкновенно нежное, бархатное касание подушечек ее пальцев. Начав с затылка, она медленно провела по его спине всеми десятью пальцами. От этой неожиданной дразнящей ласки по коже у него пробежали мурашки, все тело охватила нега и он почти позабыл, что стоит в подобии капюшона на голове, который скрывает от него белый свет, и держит в руках вилку, перемазанную яичным желтком, смахивая со стороны на сильно уменьшенную статую Свободы.
– Хочешь услышать продолжение моей истории? – спросил он из-под подола футболки.
– Нет. Я хочу придать ей новый смысл. Пальцы ее танцующими движениями спускались вниз по его позвоночнику. Совсем как дождь, барабанящий в оконное стекло. Через миг в том же направлении и в таком же ритме задвигался и ее язык. Этрих вздрогнул, как от удара электрическим током.
– Упс! Следующую часть программы не рекомендуется смотреть зрителям до восемнадцати. Можно мне наконец избавиться от этой вилки?
– Нет. Только шевельнись, и все прекратится, так и знай.
Язык ее скользнул ниже. Она слегка ущипнула его за ягодицу, потом сдавила ее посильней, а после снова легонько ущипнула. У него перехватило дыхание. Он представить себе не мог, что она сделает в следующую секунду. И это доставляло ему ни с чем не сравнимую радость. Вот она сжала кожу на его ягодице зубами. Одной рукой стянула с него трусы, другой же принялась нежно поглаживать голый живот. С футболкой, заброшенной на голову, и абсолютно голый ниже пояса, если не считать трусов, частично прикрывших его ступни, Этрих выглядел на редкость нелепо. Стоило Изабелле взглянуть на него со стороны, и она хохотала бы минут пять. Но она была занята другим: едва касаясь кожи, провела подушечкой большого пальца вверх по внутренней стороне его ноги, начиная от колена.
– Побьюсь об заклад, такого твоя мама никогда не делала:
Он уронил вилку, и та с громким стуком упала на кухонный стол. Но это не имело никакого значения. Обе его руки безвольно повисли вдоль тела.
Много месяцев спустя Изабелла снова ласкала спину Этриха подушечками пальцев. При этом и он, и она смотрели в окно, за которым то и дело с гудением проносились самолеты. Этриху вспомнились одинокие вечера, когда он так же смотрел в окно на самолеты и думал, каким невероятным счастьем было бы, если бы она вдруг прилетела на одном из них. И явилась бы к нему сюда без предупреждения. Просто позвонила бы в дверь. Я здесь, Винсент. Я должна была вернуться. Нам надо поговорить. Я люблю тебя. Но этим мечтам не суждено было осуществиться. И несмотря на то, что она находилась рядом и пальцы ее гладили его спину, от этих воспоминаний у Этриха стало так горько на душе, что ему пришлось несколько раз зажмуриться, чтобы не дать пролиться слезам.
После долгого молчания она произнесла:
Любимый, наконец я нашла тебя и,
умирая от жажды, выпила до последней капли,
а себя отдала тебе на съеденье.
Однажды ты вспомнишь, как мы любили друг друга,
пока от нас ничего не осталось, лишь смех и слезы.
Что это? Нежность?
Протяни мне ее, а я подарю тебе розу.
Прижавшись лбом к его голой спине, она положила ладони ему на плечи.
– Я впервые прочитала это стихотворение через неделю после того, как сбежала от тебя в Лондоне. И была просто потрясена: ведь это все о нас с тобой. А роза – это наш Энжи. Так что я взяла и выучила его.
Этрих не обернулся к ней. Он не смог бы произнести то, что собирался, глядя ей в лицо.
– Я ненавидел тебя, Физ. И какая-то часть моей души до сих пор полна этой ненависти. За то, что ты с такой легкостью приняла решение за нас обоих. Не представляю, что бы со мной было, знай я уже тогда о твоей беременности. А ты взяла и бросила меня, хотя тебе было известно про Энжи. Ты даже не дала мне возможности оправдаться. Просто уехала. Услыхала фразу, которая пришлась тебе не по нраву, и поминай как звали. А ведь мы могли все спокойно обсудить и помириться. Мы были вместе. Мы оба так ждали этой встречи. Черт возьми!
Она согласно кивнула, и оба они качнулись от этого легкого движения.
– А вскоре ты узнала, что я смертельно болен, но ничего мне не сказала? – В голосе его слышалось недоверие.
– Ты просто забыл, Винсент. Он стер все твои воспоминания об этом времени.
Он напрягся.
– Не важно. Теперь-то я все знаю. Тебя не было со мной, когда все это случилось.
– Я не могла. Знаешь, мне Энжи не позволил.
– Почему.
Она промолчала. Этрих этого и ожидал и ужасно разозлился. Он не собирался отступать.
– Почему?
Он хотел повернуться к ней лицом, но она удержала его, с силой сжав ладонями плечи. Он закусил губу. Его просто трясло от ярости.
Несколько минут прошло в тягостном молчании, пока наконец Изабелла не произнесла бесцветным, прозвучавшим словно из ниоткуда, голосом:
– Потому что я должна была отправиться за тобой. Я, а не Энжи. – Казалось, она на лету поймала эти две фразы, парившие в воздухе.
– Что? О чем это ты?!
– Мне пришлось отправиться туда за тобой. Этрих помотал головой. Он не мог понять, что она имеет в виду.
– После того как ты умер, Винсент, мне пришлось побывать в загробном мире, чтобы тебя вернуть.

ПОЛ К. Г. САХАРА И ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ МЫШЕЙ

Следующим утром Этрих, проснувшись, обнаружил, что рядом с ним в постели лежит совершенно незнакомая женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42