Да и дом
мой полная чаша, всего хватает, а вот здоровье подорвалось, и к чему мне
теперь этот хрусталь?
- Мне отдайте, - рассмеялась Надя.
- Что-то никак не могу представить, - спросил Егор, - как это вы, та-
кая представительная женщина и дом у вас - полная чаша, умудрились ча-
хотку подхватить?
- У меня не туберкулез, у меня эксудативный плеврит называется. Вот
позавчера откачали из бока литра два жидкости. Температура все время,
света белого не вижу. А началось все просто. Вступили мы с Сергей Иваны-
чем, мужем моим, в садовый кооператив. Участок нам дали. Вот и простыла
я на даче-то. Мне бы домой вернуться, да Сергей Иваныч уговорил: потер-
пи, надо же участок обработать. Вот я и терпела. А теперь Сергей Иваныч
и не ходит ко мне в больницу, говорит, зачем ты мне такая нездоровая.
- А дети у вас есть?
- Не дал Господь, не успели завести.
- Понятно. Ну, а ты, газель кавказская, как сюда залетела? - Егор
накрыл своей лапой тонкие Нинины пальцы. Нина отвела в сторону свои ди-
коватые глаза.
- У нас в Грузии никто не должен знать, что я нездоровая. Всем родным
сказали, что я уехала учиться в институт иностранных языков. Да и не
больная я вовсе.
- А ведь никто на свете не болеет туберкулезом - только лошадь, птица
и человек, - сказала вдруг из своего угла тетя Паша.
- Бабуля, птичка ты наша райская, давай-ка свою посудинку, время - то
уже без пяти двенадцать, - заулыбался Егор.
Разлили и, освещенные снизу свечкой, встали.
- Как подпольщики, - хмыкнул Егор.
Ну, что ж, прощай трехсотшестидесятипятидневный старик, прощай, конец
тебе с первым из двенадцати ударов часов, думал я. Ты не бойся смерти,
ее придумали люди, потому что они сами смертны. Ты шел равномерной пос-
тупью, а я спотыкался, догонял, падал и вновь поднимался...
- Ты чего помрачнел? Или в стакане мало? Давай, добавлю? - по-своему
истолковала мою задумчивость Надя.
Мы уже выпили за новый год, по очереди чокнувшись с тетей Пашей, и
сова сидели за больничной тумбочкой, сдержанно исполнявшей роль празд-
ничного стола. Ответить Наде я не успел, где-то хлопнула дверь и по ко-
ридору застучали женские каблучки. Нина мгновенно дунула на свечу, Надя
схватила меня за руку и прижалась ко мне всем телом. В темноте по-цер-
ковному запахло воском. Когда каблучки простучали мимо, Надя, рассабив-
шись, но не отстраняясь, тихо расхохоталась:
- Валерка, пойдем, я тебя спрячу к себе под одеяло.
Егор опять зажег свечу.
- Ой, совсем забыла, всю память лекарства отшибли, - вскочила Екате-
рина Павловна. - Я же хотела вас лимончиком угостить, сейчас нарежу.
- Какой же лимончик без коньячка? - зашевелилась тетя Паша. - Егоруш-
ка, сынок, подь суды, мне тут на лечение принесли флакончик, так дос-
тань, раскупорь, давай полечимся.
- Бабуля, старая ты моя, как черепаха, и мудрая, как слониха, да что-
бы мы без тебя делали? - засопел Егор. - Спасибо, уважила. - Бог спасет,
живите, дети мои, в любви и согласии.
И стало весело. Нина величаво и бесшумно плясала лезгинку, Надя изоб-
ражала ее кавалера, а мы с Егором тихо подпевали и прихлопывали в ладо-
ши.
Позже пошли курить на лестницу. Надя схватила меня за руку и потащила
на лестничную клетку ниже этажом. Она вскочила на низкий подоконник и
положила мне руки на плечи. Губы сами нашли друг друга. Надя нетерпеливо
задышала, распахнула халат, лифчика на ней не было, и прижала мою голову
к своей груди. Она зарывалась пальцами в мой затылок и горячо шептала:
- Милый ты мой, оба мы несчастные, только я могу понять тебя, раз уж
мы с тобой такие порченые, я же знаю, твоя жена злая, недобрая, видела
ее, да и меня кто замуж возьмет в моем Загорянске, сто первый километр
от Москвы, вся рвань собралась, воры да хулиганы, на танцы не сходишь,
только и знаешь: фабрика да магазин, поцелуй ты меня покрепче, нет, не
больно мне, сладко мне...
Сверху по лестнице слетел Егор:
- И побежали, побежали, побежали, - прошипел он на ходу.
В свете уличного фонаря блеснули его страшные, навыкате, глаза.
В моей палате не спали. Над кроватью Аркадия Комлева горел само-
дельный ночничок.
- А я говорю вам, что вы не правы, - волновался Гальштейн.
Он, как мог, приглушал свой голос и поэтому не столько тихо говорил,
сколько громко шипел.
- Чегой-то я не прав? - мрачно и гулко возражал ему Сажин, прораб,
что жаловался главврачу на беспорядки. - Ты хоть сообрази, дурья голова,
если бы товарищ Сталин знал, что война начнется, да разве допустил бы он
немца до Москвы? Не докладывали ему, обманывали, чуешь?
- То есть как не докладывали? А сколько кадровых военных репрессиро-
вали, расстреляли по его указанию?
- И правильно делали, еще жестче надо было, это еще с Ленина нача-
лось, когда он Каплан помиловал.
- Почему вы решили, что Ленин помиловал Каплан?
- Потому что я с Каплан лично встречался.
- Не может этого быть!
- Может... Она после помилования свой срок отбыла и работала библио-
текаршей в Таганской тюрьме, а мы к ней от месткома ходили с просьбой,
чтобы она перед нашими строителями выступила с воспоминаниями...
- ...как она в Ленина стреляла? Я же сам читал, что ее расстреляли, -
уже с каким-то отчаянным удивлением взмолился Гальштейн.
- Читал он, видите ли! Небось, такие же, как ты, обрезанные, и писали
то, что ты читал, - Сажин не на шутку взъярился и уже сел в постели, но
его остановил Леха Шатаев.
- Мужики, вы бы хоть в новогоднюю ночь не лаялись! Кончайте парашу
разводить.
Сажин посмотрел на Леху, махнул рукой и улегся, отвернувшись от
Гальштейна.
Тот миролюбиво прошипел:
- Извините, товарищ, я попрошу жену, она принесет мне книжку и вы са-
ми убедитесь, хорошо?
Сажин не ответил.
Леха, дотянувшись рукой через проход между кроватями, ткнул меня в
плечо:
- Ты где шлялся, полуночник?
- Разве это расскажешь, Алеша? - вздохнул я, с новой силой ощутив гу-
бами упругие соски Надиных грудей и ее горячие руки на моем затылке.
- Повезло, - по-своему истолковал мой вздох Леха.
- Разврат, - не открывая глаз. буркнул Сажин.
- А вот, мужики, в самом деле вопрос, - сказал Костя Веселовский. Его
положили на место Егора Болотникова. У Кости седые волосы, румянец, как
нарисованный, и голубые, как джинсы, глаза. - Если бабу свою с мужиком
застанешь - кого первого бить?
- Ясно, что хахаля, бабу всегда успеешь, - весело потер руки Леха.
- А ты пошли ее на стройку в три смены пахать, небось, не будет дурь
в голову лезть, - откликнулся Сажин.
- И причем тут мужик? Сучка не захочет, кобель не вскочит, - сказал
Титов.
- Трудно сказать, - подал голос Аркадий. - Вот я прожил с женой, счи-
тай, всю жизнь, троих короедов наштопали. Денег стало не хватать, пяте-
рых одеть, обуть надо - вот я и завербовался на Север по контракту. С
женой договорились обо всем - на три года всего. Через год я в отпуск
должен был ехать, она мне пишет, не приезжай, я сама к тебе приеду, а
потом написала, что с работы не отпустили. Ну, я подумал, что без отпус-
ка как-нибудь обойдусь да и невыгодно это, билет один сколько стоит, да
тут еще одно письмо получил. От брата. Я как прочитал, так и сел - заве-
ла себе моя ненаглядная.
- Паскуда, - процедил Леха.
- Пошел я к парторгу, письмо показал, контакт хочу разорвать, говорю.
Парторг понял, разрешил. Вот я ехал на материк девять суток и все девять
дней и ночей думал - кого бить-винить?
Аркадий смолк.
- Ну, и кого? - не выдержал Костя.
- Так и не решил. Поезд рано пришел, в шесть утра, я свалился, как
снег на голову. Они спали. Он-то парень еще, моложе ее на семь лет. Я
бутылку достал, садись, говорю, выпьем. Потом спросил его, у тебя
серьезно с ней? Да, отвечает. Женишься? Да, говорит. Тогда, говорю, со-
вет вам да любовь. И ушел. А жить-то негде. Комнату снимал, выпивать на-
чал, а закуска какая? Сырок плавленный да кусок колбасы. С дурой своей
лаялся до хрипоты. Вещи мои не отдавала, штаны, пиджаки детям, говорит,
оставь. Озверел я тогда, убил бы ее, но детей пожалел. Правда, раз серд-
це дрогнуло. Приехали мы с ней на кладбище, помянуть надо было тещу, а
тут сорок дней. Могилку поправили, я оградку покрасил, как полагается,
потом присели, я ее спросил: может, вернешься? Она заревела: нет, гово-
рит. Сказала бы да, жили бы и сейчас вместе. А так - отрубило. Но пере-
живал я, да и с пьянкой этой допрыгался. Температурка и температурка, а
я, дурень, сразу в баню, париться. Вот и напарил себе чахотку.
- Выходит, что она, сука рваная, и гуляла от тебя и грабанула тебя
же? - вознегодовал Леха.
- Не печалься, Аркадий, - стал утешать Семеныч. - Что есть жена? Сеть
прельщения человекам. Светла лицом, и высокими очами мигающа, ногами иг-
рающа, много тем уязвляюща, и огонь лютый в членах возгорающа... Что
есть жена? Покоище змеиное, болезнь, бесовская сковорода, бесцельная
злоба, соблазн адский, увет дьявола...
- Ты поп что ли? - перебил Леха.
- Я вот свою супругу похоронил, - не обратил внимания на Лехин выпад
Семеныч, - ходил. навещал ее могилку, да там и познакомился с вдовой од-
ной. Теперь вместе живем.
- Кочерыжку свою часто паришь? - заржал Леха.
- А что ж, - серьезно ответил старик. - Моя довольна. Конечно, я хоть
и не в той силе, что раньше, но свой супружеский долг справляю исправно.

Глава девятнадцатая


--===Северный ветер с юга===--


Глава девятнадцатая
Следующее утро стояло рождественское - иней опушил деревья снежными муфтами,
Егор резвился, как ребенок, сбивая с деревьев иней маленьким резиновым
мячиком. Он кидал его высоко вверх и немного в сторону - мячик прыгал по
веткам, лавинки инея сливались в медленно оседающее снежное облако в блестках,
и гуляющие по кругу оказывались в тумане солнечной, но быстро редеющей
карнавальной метели. Мы с Надей сидели на скамейке, смотрели на Егора, Надя
звонко хохотала, держась за меня обеими руками.
"А хорошая у тебя улыбка..." - подумал я, глядя на нее.
Неожиданно Надя смолкла, опустила глаза и убрала руки. Я повернулся к
воротам. По солнечному снегу, запахнувшись в красную нейлоновую шубку,
шагала Тамара. Черные волосы уложены в высокую прическу "бабета", туфли
на шпильках, сумочка на длинном ремне через плечо. Улыбается, но в по-
ходке - ничего хорошего не предвещающая решительность.
- Весело? А это кто? - спросила она еще на ходу. - Девушка, вы уж из-
вините, у вас тут времени и потом на все хватит, а мне с мужем погово-
рить надо. Надя встала и молча пошла прочь.
Тамара присела на краешек скамейки.
- С новым счастьем! - засмеялась она. - Ну, ты у меня даешь! Это при
живой жене-то! Да еще такой красивой! И не стыдно? Чего ты только угля-
дел в этом колобке? Или она тоже творческая тонкая натура с толстыми но-
гами, только она может понять тебя, не то, что я? Нет, все-таки дура я,
верно мама мне говорила, выходи замуж за Замойского - сын академика, ма-
шина, дача и сам уже аспирант, без пяти минут кандидат, а уж папочка вы-
тянет в доктора, это уж точно. Кстати, это он дал мне "Новый мир", где
Солженицынский "Один день Ивана Денисовича", когда вернешь? Надеюсь, ни-
кому из чахоточных журнал не давал? Даже зазнобе своей?
- Ты же сама говорила, что он убогий, скучный, ничем не интересуется,
кроме марок, - съязвил я.
- Кто? Замойский? - Тамара нервно, неестественно рассмеялась. - Так
это и хорошо. Представляешь, если бы я вышла замуж за него, а не за те-
бя, то сидел бы он сейчас со своими марками, а я бы к тебе или еще к ко-
му на свидание пошла бы. Правильно Женька говорила - если любишь мужика,
будь его любовницей, но не женой. Рабой станешь. Я тебе все, до капельки
отдала, а ты тут амуры разводишь...
Она махнула рукой и отвернулась.
Я молчал, ошарашенный. Это же я хотел излить свою обиду за то, что
она не захотела вместе встречать Новый Год, это же мне было плохо и
больно, и причем тут Надя...
Тамара посмотрела на меня, глаза ее сузились зло:
- Молчишь?.. Сказать нечего?.. Кстати, Замойский звонил вчера, позд-
равлял с Новым Годом, хотел встретиться. Я вцепился руками в скамейку:
- Ну, и что ты ему ответила?
Тамара задохнулась от смеха:
- Вот и пришла с тобой посоветоваться. Может, так и сделаем? Выйду
замуж за Замойского, а встречаться буду с тобой? Чем не вариант?
- Замолчи!
- Не ори на меня. После того, что произошло, я теперь - вольная пти-
ца. И нет у тебя больше Тома, и нет у тебя больше дома...
- Тебе мамаша говорила, что ты - дура? Что зря за меня замуж выскочи-
ла? Так вот, она, как всегда, права. Дура ты и есть! Кукла бесчувствен-
ная, глаза мои на тебя не смотрели бы...
Я вскочил и пошел к дверям диспансера.
- С Новым Годом! - донеслось мне вслед.
Я не повернулся.
Не помню, как разделся, как пролетел по лестничным маршам. Хорошо,
хоть в палате было пусто. Титов ушел на процедуры.
С Новым Годом! С Новым счастьем! Ничего себе начался годик, что же
будет в декабре? И откуда иллюзия такая неистребимая у людей - обяза-
тельно верить, что все беды останутся в старом году? Да ничего подобно-
го! Новый год - новые беды. Не сотвори себе кумира, сказано в Писании.
Древняя, как человечество, мудрость и предупреждение от ошибки, которую
вновь и вновь повторяет каждое новое поколение. Я люблю и полностью без-
защитен, обнажен для любого удара с ее стороны. Холод равнодушия обжига-
ет намертво удивительные оттенки чувства, которые живы только под солн-
цем любви и которые даже не подозревают, что есть на свете холод... В
такие минуты я бросаюсь к бумаге, как молния к громоотводу, к авторучке,
как к шприцу с обезболивающим уколом. С Новым Годом, с новым счастьем...
Новогодняя ночь, над миром простертая, будь проклята! Помелом разри-
сованы стекла - будьте прокляты! И шампанское-гази-ровка - будь прокля-
та! Ми-шу-ра отношений, мат, а как больно... Я не пьян, как блюющий сол-
дат, я трезвее полюса. Раз никто не свят - пусть. Расстегните нейлон,
вскройте бумажники, рассыпьте письма, фотографические карточки, мы живем
в Системе Карточек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23