Все для ванной, рекомендую! 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


— Выходит, так.
— Откуда?
— Хороший вопрос.
— Продолжай.
— Ну, а Морозову что? Ему на руку: полтора миллиона долларов возвращено в казну — лишняя галочка. У них это дело как поставлено? Берут на заметку какую-нибудь крупную фирму и ждут, когда она просрочит платеж. Тут же заводят уголовное дело по 199-й статье. А она составлена хитро: «Уклонение от уплаты налогов путем включения в бухгалтерские документы заведомо искаженных данных о доходах и расходах, либо иным способом». Вот за это «либо иным способом» и цепляются. А что такое иной способ? Да все. И светит по этой статье от двух до семи лет. Фирма, само собой, деньги сразу перечисляет, они считаются возвращенными в бюджет героическими усилиями ФСНП. Фирмач подписывает заявление с покаянием, и дело закрывают по 7-й статье УПК: преступление совершено впервые и при «деятельном раскаянии». Отсюда и все их успехи.
— А если фирмач не подписывает заявления?
— Глупый вопрос, Володя. Права качать — не сапоги тачать. Себе дороже. Это уже все очень хорошо поняли. Налоговики называют это "сыграть в «семерочку».
— Стоп, — прервал Лозовский. — Вот об этом и будет твой следующий материал. Заголовок: "Игра в «семерочку». Подзаголовок: «Выходи из тени и спи спокойно. На нарах». Врезка: «За девять месяцев текущего года ФСНП перечислила в бюджет втрое больше средств, чем за весь предыдущий год. О маленьких хитростях налоговых полицейских рассказывает наш корреспондент Павел Майоров». Мы им эту «Нюду-нефть» в глотку засунем!
— С чего это ты завелся? — удивилась Регина.
— Из-за Христича, — неохотно объяснил Лозовский. — Когда-то я напечатал большую статью в «Известиях» в его защиту. Он работал на Самотлоре начальником управления и не давал открывать задвижки скважин на полную: обводняются горизонты, месторождения губятся. Обком начал его гнобить, «Известия» решили вмешаться.
— Помогло?
— От Христича отстали, навалились на других. И Самотлор все-таки загубили. Потом и его убрали. Назначили директором научно-исследовательского института. Чтобы не мешал. Я с ним познакомился, когда снимал документальный фильм «Ты на подвиг зовешь, комсомольский билет».
— Как?! — ахнула Регина и звонко, по-девчоночьи, расхохоталась. — Я не могу! Лозовский! Ты занимался такой фигней?!
— Соплюшка. Тебя бы в то время, я бы посмотрел, чем бы ты занималась. Вот чем: писала бы диссертацию об экономическом загнивании капитализма. Дальше, Петрович.
— У меня все. Твой ход, лисичка.
— С этой «Нюда-нефтью» все не так-то просто, — сразу став серьезной, начала Регина. — На нефтяном рынке сейчас два очень агрессивных игрока. Первый — компания «Сиб-ойл», она прибирает к рукам тюменский север. Второй — группа Кольцова «Союз». Теперь о конкретике. В письме Кольцова я сразу обратила внимание на одну цифру. Ты понял, на какую?
— Снижение курса акций «Нюда-нефти» на девять и восемь десятых процента уменьшило капитализацию компании на сорок миллионов долларов. Значит, все компанию Кольцов оценивает без малого в полмиллиарда.
Регина снисходительно усмехнулась:
— Это ему хочется так думать. Цифра не проверяется. Настоящую цену показывают только торги. Нет, я обратила внимание на другую цифру. А вот она проверяется: за третий квартал «Нюда-нефть» перечислила в бюджет полтора миллиона долларов налогов.
— Это много? — спросил Лозовский, который, как и большинство журналистов, знал все, но не точно.
— Фишка не в том, много это или немного. Это немного, если сравнить с тем, сколько платят «Юкос» или та же «Сиб-ойл». По тюменским меркам «Нюда-нефть» компания небольшая. Но. Я посмотрела технические характеристики нефтяных полей «Нюды» и посчитала, сколько у них там скважин. Только не спрашивай, как я это сделала.
— Ты залезла в их базу данных.
— На нетактичные замечания не отвечаю. Так вот, коротко, чтобы не перегружать твою голову цифрами: каждая скважина «Нюды» дает почти в три раза больше нефти, чем в среднем по всей Тюмени. В три! Прочувствовал? И это, заметь себе, на том самом Самотлоре, который, как ты верно сказал, был практически полностью загублен еще в восьмидесятые годы.
— В три раза? — усомнился Лозовский. — Ты правильно посчитала?
— Шеф, обижаешь. Я умею считать. Как этого добились — не знаю. Но это — факт. Какой напрашивается вывод?
— Интервью Морозова — слив. Цель: сбить цену акций «Нюда-нефти» и скупить их. Просматривается и заказчик: «Сиб-ойл». Значит, Стас Шинкарев работает на «Сиб-ойл». Вот сучонок!
— Теперь ты понял, почему Кольцов так настаивает на опровержении? — заключила Регина. — Как только оно будет опубликовано, все начнут быстро считать. И насчитают то же, что и я. Что за этим последует? Акции «Нюды» рванут вверх.
— Пролетит Кольцов с этим делом, — уверенно предположил Тюрин. — Попов не опубликует опровержения. Ему это, как серпом... Я хотел сказать, он этого очень не любит.
— Как попросить, — не согласился Лозовский. — Может опубликовать. Кольцов попросит. А он умеет просить. Но меня сейчас занимает другое. Если мы такие сравнительно умные, почему мы такие сравнительно бедные? Попросту говоря, что со всего этого можем поиметь мы?
— Мы — это кто? — спросил Тюрин.
— Во-первых, мы — это мы. Во-вторых, мы — это «Российский курьер». А в-третьих, мы — это демократическая Россия.
— И нас на подвиг зовет комсомольский билет, — ухмыльнулась Регина.
— Ну и молодежь пошла! — сокрушенно покачал головой Лозовский. — А, Петрович? Ничего святого!
— Мало святого, мало, — подтвердил Тюрин. — Не построят они капитализма.
Из коридора послышался шум, всунулась Фаина:
— Летучка, господа, быстренько собираемся, не заставляем себя ждать!
Лозовский посмотрел на часы. Беседа президента ОАО «Союз» и главного редактора «Российского курьера» продолжалась сорок минут. За это время можно о многом договориться. Договорились или не договорились? А если договорились, о чем?
Это будет понятно по тому, как пойдет обсуждение номера.
Понять это было важно, потому что любая серьезная договоренность тюменского нефтебарона с Поповым усиливала позиции Попова в той незаметной для постороннего взгляда борьбе, которая постоянно идет в любом редакционном коллективе и обостряется во время кризисов.
До открытого мордобоя с поножовщиной в «Российском курьере» не дошло, но ситуация была напряжена до такой степени, что любая мелочь могла вызвать разрушительную войну, в которой никогда не бывает победителей, а бывают лишь побежденные. Как в семейных распрях прежде всего страдают дети, ради которых и существует семья, так и в редакционных войнах интересы издания становятся первой жертвой столкновения противоборствующих группировок.
Одну из таких группировок в «Российском курьере» возглавлял Попов. В нее входили журналисты, которых он привел с собой после назначения главным редактором, и те из сотрудников «Курьера», жизненный опыт которых подсказывал им, что начальство не проигрывает никогда.
Лидером противостоящей стороны был Лозовский.
V
Как и все, что происходило в России в постсоветские времена, еженедельник «Российский курьер» возник с результате случайного стечения обстоятельств, никак не связанных между собой. Тот мелкий житейский факт, что в пору своей недолгой стажировки в «Правде» Лозовский съездил в ФРГ, и такая же мелкая житейская мелочь, что его записали в льготную очередь на «Жигули» «ВАЗ-2107», при нормальном течении жизни существовали бы сами по себе, а коммерческие инициативы экономиста Московского горкома комсомола Саввы Бровермана — сами по себе. Но как в мутном потоке вешних вод все перемешивается и сочетается несочетаемое, так же слепились пути Лозовского и Бровермана, а мелкие житейские обстоятельства обоих, совместившись, обрели значение воистину судьбоносное.
Про поездку в ФРГ Лозовский вспоминал с удовольствием, а про очередь на «Жигули» и думать забыл. И чрезвычайно удивился, когда вдруг получил открытку из техцентра на Варшавке. Его извещали, что в течение месяца ему нужно внести в кассу техцентра восемь тысяч четыреста двадцать шесть рублей и стать счастливым обладателем «семерки». Открытка пришла как раз в тот момент, когда Лозовский сидел на нулях, поэтому он воспринял ее с горькой иронией, как насмешку судьбы. В этом смысле он и упомянул о ней в пивбаре Центрального дома журналиста, куда завернул выпить кружку пильзенского и одолжить у кого-нибудь рублей тридцать — сорок до гонорара. Случившийся при разговоре Броверман неожиданно занервничал, вытащил Лозовского из-за столика и отвел в дальний темный угол фойе.
— Что ты сделал с открыткой? — ужасным голосом спросил он.
— Да ничего, где-то валяется. А в чем дело?
— Давно валяется?
— Недели две.
— Где открытка?
— Дома.
— Поехали!
Броверман забрал открытку, через день заехал за Лозовским на такси и отвез его на Варшавку, где взял на себя роль гида при ничего не понимающем иностранце: водил от окна к окну, показывал, где что написать и где расписаться. Часа через два им выкатили белоснежную, сверкающую лаком «семерку».
Знающие люди уже объяснили Лозовскому, что новая «семерка» на черном рынке уходит за три номинала. Активность Савика получила исчерпывающее объяснение. Лозовский ничего не имел против. Занять восемь с половиной тысяч у нищей журналистской братии и самому провернуть эту операцию было для него делом совершенно нереальным, пусть человек попользуется. Накроет в ЦДЖ стол с хорошим коньяком и филе по-суворовски — и спасибо. Но Броверман ни единым словом не обмолвился о ЦДЖ. Сел в «семерку», сказал «Позвоню» и укатил, оставив Лозовского возле техцентра в полном и довольно тягостном недоумении, усугубленном тем, что в кармане у него была только мелочь, которой едва хватило на троллейбус, метро и автобус, чтобы добраться до дома.
Савик позвонил через несколько дней:
— Ты что хочешь — тачку или бабки?
Лозовский в энергичных выражениях объяснил, чего он от Бровермана хочет, и бросил трубку. И был потрясен, когда спустя некоторое время Савик подогнал к его дому красную «копейку», не новую, но с виду вполне приличную, и королевским жестом бросил на капот техпаспорт, выписанный на имя Лозовского:
— Владей!
Несложный расчет показывал, что королевский жест Бровермана был не таким уж и королевским. Шестилетняя «копейка» стоила тысячи четыре, а на «семерке» Савик наварил штук пятнадцать — шестнадцать. И все же его поступок поразил Лозовского в самое сердце.
— Савик, я о тебе неправильно думал, — искренне покаялся он.
— Ты обо мне правильно думал, — ответил Броверман. — Но кинуть тебя — это все равно что отнять копеечку у юродивого. Извини, старина, ты хороший журналист, но лох. Пишешь о жизни, а в жизни ничего не понимаешь. Врубайся. Не врубишься — пропадешь. Времена наступают крутые. Крутые наступают времена, очень крутые!
Исполнив арию Кассандры, Броверман исчез. О нем напоминала лишь машина, решившая для Лозовского самую трудную творческую проблему журналистов, работающих на вольных хлебах: у кого перехватить тридцатку на неделю-другую. Когда поджимало, он садился в «копейку», заливал полный бак бензина, запасался бутербродами и термосом крепкого черного кофе и всю ночь колесил по Москве, сшибая рубли, трешки и пятерки с припозднившихся пассажиров, получая удовольствие и от быстрой езды по пустым улицам, и от ловли удачи, и от невольной подключенности к жизни других людей. И даже когда его остроумно динамили, он матерился, но не злобился, а искренне восхищался народной изобретательностью. Однажды солидного вида клиент ушел за деньгами, а в залог оставил литровую бутылку польской водки «Выборова», в которой оказалась вода. А в другой раз залогом стали два хиповатых парня с Пушки, которые, как выяснилось, познакомились с клиентом полчаса назад и приняли приглашение поехать к нему на флэт и послушать новые диски. Ну как тут не преисполниться, как от всего талантливого, жизненного оптимизма!
К утру набирался полтинник, а иногда и больше, как повезет.
Броверман не возникал. До Лозовского доходили слухи, что Савик занимается видеобизнесом под крышей Московского горкома комсомола. Видеосалоны возникали на каждом углу, бизнес, судя по всему, шел успешно, из чего Лозовский сделал вывод, что московские комсомольцы умело врубились в новые времена.
Новое схождение жизненных траекторий Лозовского и Бровермана произошло, когда мрачное пророчество Савика начало сбываться с неотвратимостью весеннего половодья, вздымающего всю грязь, которая таилась под снегом. Как и в прошлый раз, оно было вызвано чистой случайностью — тем банальным житейским обстоятельством, что московские комсомольцы выперли Бровермана из видеобизнеса. Как подозревал Лозовский — за то, что Броверман очень не любил отдавать бабки и выручкой старался не делиться. Савик купил за бесценок пустующий ангар на окраине подмосковного поселка и решил организовать в нем техцентр по ремонту «Жигулей» — услуга по тем временам дефицитнейшая. Но жители, прослышав про его планы, взбунтовались. Им было вполне достаточно вони с местной птицефабрики, дышать еще и выхлопными газами от техцентра они решительно не желали.
Несмотря на хорошо оплаченную благожелательность районных властей, идею техцентра похоронили. Тут какому-то полиграфическому кооперативу понадобился склад для хранения бумаги. Против склада общественность ничего возразить не смогла. В ангар завезли несколько вагонов бумаги, Савик был очень доволен тем, что с выгодой приспособил ангар к делу. Но месяца через три за аренду платить перестали. Броверман кинулся к хозяину кооператива, но кооператив распался, а хозяин исчез. То ли сбежал, то ли посадили, а может быть и вообще убили. Пятьдесят тонн газетной бумаги Сыктывкарского ЦБК остались без хозяина. Хозяином стал Савик. Каким образом, Лозовский так и не узнал, но все документы были в полном порядке.
Бумагу, свалившуюся на него, как манна небесная, Савик решил употребить на издание какой-нибудь ходовой книги и приехал к Лозовскому за советом, на какой книге остановить выбор, чтобы на ней хорошо наварить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48


А-П

П-Я