Дэви поставил свой стул боком, чтобы видеть слушателей и чтобы было удобнее отвечать на вопросы, которые могут задать и ему. Резкий скрежет отодвигаемого стула не смутил его ничуть. Ему важно было сесть так, чтобы быть всецело в распоряжении брата.

Когда Кен был мальчишкой, его стоило только подзадорить, чтобы он принял любой вызов; в душе он считал бы себя опозоренным, если бы ему пришлось отказаться. В те времена он с затаенным ужасом взлетал по лестницам башни и останавливался на самой вершине лишь для того, чтобы в отчаянии оглянуться назад, а затем, очертя голову, мчался свершать очередной мальчишеский подвиг. Вызов бросался мгновенно, и с такой же быстротой Кен делал то, к чему его подстрекали.
Теперь, когда он стал взрослым, когда перед ним открылась карьера изобретателя, эти тайные муки усилились во много раз. С тех пор как Бэннермен бросил ему вызов, он уже не бежал, а почти две недели тащился по узким лестницам башни, медленно взбираясь со ступеньки на ступеньку. Пересматривая рабочие записи, Кен с трудом преодолевал каждый дюйм пути, наконец собрал всю свою волю в кулак и остановился, слушая, как враг ломится в последнюю дверь башни. И когда дверь подалась и он увидел знакомые профессорские лица, пригвоздившие его к доске своими испытующими взглядами, уже не оставалось делать ничего иного, как ринуться вниз. Но на этот раз произошло чудо. Он не упал – он полетел, паря в воздухе и ломая острия каверзных вопросов, которые бросали в него, как копья. Какое наслаждение чувствовать себя таким свободным, таким уверенным! Кен вдыхал не воздух, а чистую радость.
Радость не покидала его весь день, до самого вечера. Она проникала через кровь в сердце, в мускулы, в волосы, разлетавшиеся вокруг лба, когда машина Бэннермена мчала виновников торжества за город. Радость сияла в его глазах, тонким ароматом забиралась в ноздри, наполняла рот особым вкусом, от чего ему хотелось закинуть голову и смеяться без конца. Он прищурил глаза и словно сквозь туман различал росшие при дороге васильки, синие, как глаза целой толпы улыбающихся девушек, которые выстроились вдоль пути, чтобы приветствовать победителя.
Целых пять часов Кен почти без всякой помощи Дэви рассказывал об изобретении. И наконец профессор Нортроп, неофициальный председатель комиссии, сказал:
– Насколько я понимаю, никто из присутствующих не возражает против правильности этого метода. Что ж, мистер Бэннермен, молодые люди доказали, что знают о данном предмете больше, чем кто-либо из нас. Это они эксперты, а не мы!
Старый профессор говорил вполголоса, но Кену его слова показались громом победных труб, возвещающих, что Кен остался Кеном.
Кен открыл глаза. Марго и Бэннермен о чём-то болтали на переднем сиденье, но их слова и смех уносило из машины ветром. Вики и Дэви, сидевшие рядом, тоже разговаривали. Кен прервал их беседу:
– Ну, Дэви, скажи честно, как ты себя сейчас чувствуешь?
Дэви рассмеялся.
– Так же, как и ты.
– Я – как победитель великанов, – пробормотал Кен и покачал головой. – Никогда со мной такого-ещё не бывало! Никогда! Дэви, ей-богу, я сидел на белой лошади. И на моей шляпе развевались перья, черт возьми! Я был… как называл себя Айвенго? Кто помнит?
Кен ощущал тепло тела сидевшей рядом Вики. Она повернулась к нему, ветер откинул назад и растрепал её каштановые локоны. Взгляд её стал острым и проницательным, словно она жадно ловила каждый оттенок чувства в словах Кена.
– Кажется, Дездичадо? – заметила она. – Помню, когда мы на улице играли в войну, это был наш боевой клич.
– Это значит «Лишенный наследства», – заметил Дэви.
– О, мне всё равно, что это значит, – мечтательно сказал Кен, откидываясь на спинку сиденья и прикрыв глаза. Но он чувствовал на себе взгляд Вики. – Мне важно, как это звучит.
– Да, я понимаю, – сказала Вики. – Как далекий гром!
Кен открыл глаза и взглянул на неё. Вики отвернулась.
– Вот, значит, какой вы были в детстве.
– Да. А какой, собственно?
– Ну, водились с мальчишками. И вы были прелестны, как картинка?
– Нет, – улыбнулась Вики, – я не была прелестной. Я была смешной.
Кен, откинувшись на спинку сиденья, почти касался головой её плеча. Ему пришло в голову, что он до сих пор не разглядел её по-настоящему.
– Ну, это вряд ли, вы ведь слишком хорошенькая. Хотя… – он задумался, ощущая ленивое желание поддразнить её, – вы могли быть смешной. Косички у вас торчали в разные стороны?
– Да. – Вики смотрела прямо перед собой. Её забавлял этот разговор, но говорила она тихо, чтобы слышал только Кен.
– Веснушки были?
– Всего несколько штук.
– Вы были рады, что вы – девочка?
– Иногда.
– Но вам хотелось быть хорошенькой.
– С чего вы взяли?
– А что, разве вам хотелось быть уродом?
– Конечно, нет. – Вики засмеялась.
– Вот то-то. Вы, безусловно, хотели быть хорошенькой. – И вдруг Кен заговорил другим, уже не ленивым тоном: – Вики, какой день у вас был лучшим в жизни? Самым лучшим, самым счастливым и чудесным?
Он увидел, как порозовели её щеки. Вики наконец повернула к нему голову; ему давно уже хотелось, чтобы она сделала это. Лицо её оказалось совсем близко. «Можно поцеловать», – подумал Кен. Она смотрела на него неожиданно откровенным и смелым взглядом, и в Кене вдруг шевельнулось любопытство.
– Сказать вам честно? Это был день, когда я впервые убедилась, что я – девушка.
– А как вы узнали?
– Я опустила глаза вниз… – её темные зрачки всё ещё смотрели на него в упор, и Кен мгновенно понял, что девушка сейчас может сказать нечто такое, от чего ей будет мучительно стыдно всю жизнь, но она готова принести ему в дар что-то самое заветное, быть может, интимное признание, которого от неё ещё не слышал никто. Кен понял всё это и ждал, не спуская с неё взгляда. – Я просто опустила глаза вниз… – тихо повторила Вики. – Вот и всё.
У Кена на секунду перехватило дыхание, так поразила и тронула его эта откровенность и то, что Вики сейчас же раскаялась в ней: глаза её стали виноватыми и молили его забыть, притвориться, будто он ничего не слышал. «А ведь легко сделать так, что она в меня влюбится, – с удивлением подумал Кен. – Нет, – тут же отогнал он эту мысль, – мне сейчас не до того».
– Я ведь спрашиваю про такой день, когда вы бы поняли, что ваш труд не пропал зря, – сказал Кен, давая ей возможность взять обратно предлагаемый дар и делая вид, будто не понимает его ценности.
Большие глаза Вики стали бездонными. Она смотрела на него, не обращая внимания на ветер, трепавший её волосы, потом отвернулась.
– Такого дня у меня не было, – сказала она. – За всю жизнь я не сделала ничего значительного.
Кен положил голову на спинку сиденья, а через секунду переложил её на плечо Вики. Он смотрел мимо её профиля на сумеречные облака.
– Ничего, такой день придет, и вам покажется, что вы парите там, вверху, вот над тем облаком, что похоже на рукоятку меча.
– Меча? – Вики взглянула на небо. – Говорят, по тому, что человек видит в облаках, можно определить его характер.
– Правда? Положите сюда руку, а то ужасно трясет. – Кен взял её руку, положил себе на плечи и как бы заставил Вики слегка обнять себя. Он отлично сознавал, что делает, но уверял себя, что вовсе не изменяет своему решению. «Ерунда, мы же просто дурачимся», – думал он. – Ну, давайте. Я вижу рукоятку меча. Какой же у меня характер?
– Не знаю, – засмеялась Вики и отняла сначала пальцы, потом высвободила руку из-под головы.
Услышав их приглушенные голоса, Дэви полуобернулся. Он прищурился от ветра, но могло показаться, что глаза его сузились от того, что он увидел. Наконец он сказал: – Один специалист по психологии говорил мне, что если долго смотреть на листок, закапанный чернильными кляксами…
Кен молчал и сидел не шевелясь. Он чувствовал, что и Вики нетерпеливо ждет, чтобы Дэви закончил этот странно звучавший рассказ. Кен был огорчен тем, что она убрала руку, хотя не протестовала против того, что голова его всё ещё лежит на её плече. Хоть бы Дэви поскорее кончил эту чертову лекцию. И говорит он как-то неестественно. Что это у малыша с голосом?
– Ветер бьет мне прямо в шею, – тихо сказал Кен Вики.
– Может, остановиться и поднять верх?
– Нет, просто подложите мне под голову руку.
– Поднятый верх гораздо лучше защитит вас от ветра.
– Вам, значит, всё равно, если я заболею воспалением легких?
Вики засмеялась.
– Мне не будет всё равно, – сказала она, – но сначала заболейте.
Кен помолчал, потом вкрадчиво сказал:
– И это будет ещё один лучший день в вашей жизни? – Вики вздрогнула, как от удара, и быстро обернулась. Щеки её пылали, широко раскрытые глаза смотрели беспомощно.
– Думаете, я когда-нибудь забуду то, что вы мне сказали, Вики? – продолжал Кен почти шепотом. – Я ведь знаю, что вы чувствовали, когда сказали мне это, и почему вы сказали, и что это значит. Вы никому и никогда ещё этого не говорили и никогда не думали, что скажете мне.
– Да, – прошептала она, не отводя от него взгляда. – Никогда не думала.
– Но всё-таки сказали?
– Да.
– И я этого никогда не забуду… – Он глядел прямо ей в глаза, такие выразительные, влажные от ветра. – Никогда в жизни, – сказал он, на этот раз совершенно искренне. – Ведь это было так, словно вы поцеловали меня.
– Не надо так, сразу… – прерывисто проговорила Вики. – Это нехорошо…
– У нас впереди ещё целый вечер, – шепнул Кен, и она позволила ему взять свою руку; между ними вдруг возникло теплое ощущение близости, хотя им больше нечего было сказать друг другу. А Дэви тоже молчал, глядя куда-то вдаль.
И так же молча Кен и Вики танцевали, жгуче ощущая каждое прикосновение друг к другу. Им казалось, что они совсем одни: музыка румынского оркестра окутывала их, как облако, разноголосый шум загородного кафе долетал словно откуда-то издалека. Иногда, присаживаясь за столик, они замечали Бэннермена и Марго, которые болтали, перекидываясь добродушными шутками, и бледное лицо Дэви, рассеянно прислушивавшегося к их болтовне. «Дэви выглядит плохо», – подумал Кен и сделал ему знак не налегать на вино, но Дэви притворился, будто не видит.
– Трагедия в том, что вы, дети мои, вырастете, так и не зная, что такое настоящая выпивка, – разглагольствовал Бэннермен. – Это такой же рейнвейн, как я – индийская принцесса. А если эта бурда – пиво, тогда я – сестра-близняшка индийской принцессы. Но черт с ним, я рад, что вы, мои мальчики, разбогатеете молодыми и ещё сможете насладиться богатством, а вместе с вами и я стану молодым и богатым! – Он подчеркнул эти слова, стукнув кулаком по деревянному столу. – Да, сэры! Когда мы решили устроить этот маленький праздник, я, откровенно говоря, немного стеснялся: ну что, думаю, тебе, старому сычу, делать в компании пары девчонок да пары университетских хлыщей! Но сейчас, как погляжу на вас четверых за этим столом, мне кажется, будто я смотрюсь в зеркало. Пусть это немножко сентиментально, но, ей-богу, я молод душой, toujours gai, вечный весельчак (фр.)

как говорится. Идемте танцевать, – обратился он к Марго, – я вам покажу, до чего я ещё молод. Сейчас как начну вертеть ногами, только держись!
Марго засмеялась и встала. Лицо её раскраснелось. «Какая она сегодня хорошенькая», – подумал Кен. Он гордился сестрой: она так мило выглядела и так славно держалась с Бэннерменом. Марго всегда умела сразу попадать в нужный тон, безошибочно угадывая настроение собеседника. Вики, кажется, тоже не лишена этой способности. Кен обернулся к Вики; сейчас, когда он не обнимал её, в руках его появилось ощущение пустоты. Взгляды их встретились, и Кен обрадовался, увидев в её глазах отражение того, что чувствовал он сам.
Лицо у Дэви было бледное и напряженное.
– Как ты себя чувствуешь, малыш? – спросил Кен.
– Прекрасно, – кратко ответил Дэви.
– Вы не хотите потанцевать, Дэви? – спросила Вики.
При звуке её голоса он смутился, не зная, надо ли ему смотреть ей в лицо.
– Вам сегодня весело, правда?
– Необыкновенно! Точь-в-точь как вы обещали, когда уговаривали меня остаться. Знаете, как вы были милы со мной в тот первый день!
– Это звучит, как прощанье, – медленно сказал Дэви.
– Совсем наоборот. Я не собираюсь уезжать.
Голос Дэви стал почти дерзким.
– Я говорю о другом прощанье. Идите лучше оба танцевать. А то на площадке не будет места.
Кен отодвинул свой стул. Вики тоже встала и приподняла руки, словно раскрывая объятия.
На обратном пути Дэви сел впереди с Бэннерменом и Марго – он наотрез, почти со злостью отказался от приглашения Вики сесть рядом с нею и Кеном. Кен и Вики остались на заднем сиденье одни в теплой ночной темноте. Кен обвил рукой плечи Вики, а она прижалась к нему. Как только машина тронулась, Кен нагнулся и поцеловал Вики в губы.
Сидевшие впереди находились как бы на другой планете, путь которой случайно совпал с путем Кена и Вики: голоса их казались такими далекими, а обрывки разговора доносились как будто через огромное пространство.
– Самое главное, – деловито говорил Бэннермен, – чтобы вы, ребятки, начали как можно скорее. Завтра же возьмите тысячу долларов – и за дело! Боже мой, да через полгода Американская радиокорпорация собьет нас с ног золотым дождем, я уж знаю!
– Прежде всего, – слова Дэви долетали до сидящих сзади, как клочья изорванного флага, – мы с Кеном решили вот что: мы не желаем продавать свой патент кому бы то ни было, даже Американской радиокорпорации. Мы знаем, что из этого получается: продать – значит сойти на нет.
– А будете долго привередничать, так и помрете старой девой. Кругленький миллиончик вас устроит?
– По миллиону каждому? – серьезно спросила Марго.
Бэннермен захохотал, но тут Кен почувствовал, что щека Вики прижалась к его щеке, и всё остальное перестало для него существовать.
Когда машина остановилась у гаража, все вышли усталые, словно оглушенные. Кен и Вики смотрели вокруг себя расширенными, непонимающими глазами, как будто они ещё не совсем проснулись. Бэннермен пробормотал что-то насчет завтрашней встречи в конторе Стюарта, затем Кен вместе с Вики пошли к Университетскому холму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86