Повинуясь какому-то безотчетному чувству. Марго сегодня оделась с особой тщательностью: на ней было новое шелковое белье и новое серое платье; когда она пришла в магазин, подруга-продавщица воскликнула, что у неё страшно шикарный вид.
Сегодня Марго просто изнемогала от тщетного желания хоть чем-нибудь практически помочь Кену и Дэви. Давно прошли те годы, когда она работала вместе с ними. И хотя её обычно совсем не огорчало, что она отстала от братьев, в такие ответственные дни, как сегодня, её мучила собственная беспомощность. Неужели же ей только и остается, что готовить им завтрак?
Наконец её высокие каблучки простучали по стертому, но чисто вымытому линолеуму кухни и остановились у двери в комнату братьев. Марго открыла её, не постучав; мальчики спали на раскладушках, стоявших вдоль противоположных стен узкой, выбеленной известкой комнаты. Неужели наступит такое время, когда они будут казаться ей взрослыми мужчинами, подумала Марго. В её глазах они остались такими же мальчишками, какими были на ферме, – полудикими, неспособными понять, как плохо сложилась их жизнь, и представить себе иное счастье, кроме как удрать от дяди Джорджа.
Они слушались сестру только потому, что любили её, и любовь двух мальчиков была для неё единственной опорой. Никакое чувство, меньшее, чем любовь, не удовлетворило бы её, не помогало бы ей преодолевать раздражение, которое в последнее время иногда вызывали в ней братья. Но будь Марго одна на свете, она могла бы поступать, как ей вздумается. Будь она одна, она снова стала бы девочкой в белом платьице из шелковой чесучи, в белых чулочках и туфельках и в белой соломенной шляпе с черной ленточкой. Это было одно из самых приятных воспоминаний детства: она, маленькая, прелестно одетая девочка, блаженствует на зеленом плюшевом диване пульмановского купе.
Это было также самое яркое воспоминание о родителях. Отец был высокий, румяный и черноусый, с очень ровными зубами; он улыбался Марго такой любящей улыбкой, что ей не нужно было никаких слов для подтверждения этой любви. Марго помнила, как она поглаживала пальцами собачью головку – набалдашник отцовской палки, а отец ей говорил, что скоро у неё будут новые платья, пони с тележкой, куклы и всё, чего её душа пожелает, потому что он кое-чего добился в жизни. Да, сэр, отныне он будет поставлять железной дороге вот этот самый зеленый плюш, на котором сидит Марго. А мама тоже улыбалась, её милая, красивая, так хорошо пахнущая мамочка, в переливчатом зеленом платье с двумя рядами блестящих черных пуговиц на груди.
Если у Марго была самая заветная мечта, то она сводилась к возвращению той любви, того чувства защищенности и того до боли радостного предвкушения самых чудесных вещей, которые воплощались в этом воспоминании. Марго страстно верила, что рано или поздно она снова очутится в таком поезде, в такой же атмосфере любви и комфорта. И незабываемая поездка, прерванная на многие годы, возобновится опять, и поезд прибудет к месту назначения.
Тайное раздражение Марго против братьев отчасти было вызвано тем, что они даже не понимали её рассказов о жизни, так непохожей на ту, которую они знали. Мальчики считали, что Марго просто сочиняет. А она, чтобы сделать из них выдающихся людей, тянула их вперёд, разжигала в них честолюбие рассказами о своих мечтах и стремлениях отца. Мальчики выполняли все её требования, потому что любили её. И за одну эту любовь они заслуживали право на длинный путь туда, к пульмановскому купе поезда, который мчался к счастью, ибо для счастья были необходимы три условия – любовь, обеспеченность и уверенность в будущем, – а братья давали ей первое из этих условий. Так улыбающиеся родители и счастливая маленькая девочка в купе спального вагона без труда уступили место красивой женщине с двумя красивыми братьями, окруженными ореолом славы и успеха.
Мальчишки превратились в молодых людей и в это утро перед последним экзаменом, который, в сущности, знаменовал собою лишь начало долгожданного пути, спали крепким сном, а она смотрела на них с гордостью, нежностью и непоколебимой верой.
– Вставайте, ребятки, – сказала она. – Вставайте живо! Мне пора идти.
Кен проснулся сразу, приподнялся на локте и окинул Марго взглядом, в котором она, как всегда, почувствовала одобрение. Она присела на край его раскладушки, легонько погладила по шершавой, небритой щеке и, улыбаясь, спросила:
– Тут кто-нибудь нервничает?
– Никто, кроме двух птенцов, – сказал Кен и потерся щекой о её руку. Марго обрадовалась нежности, светившейся в его глазах, но по лицу его поняла, что Кен провел беспокойную ночь. Он всегда волновался перед экзаменами, хотя ни за что не хотел сознаться в этом. – Который час?
– Пора вставать, – сказала Марго. Дэви глядел в потолок, положив под голову руки.
– Известно ли тебе, что наш юный друг вчера весь вечер развлекал некую девицу? – обратился Кен к Марго. – И заметь – накануне экзамена!
– Внучку Уоллиса? – спросила Марго. – Что она собой представляет?
Дэви не ответил; он по-прежнему глядел в потолок, но навострил уши.
– Довольно хорошенькая девушка, – сказал Кен, решив, что Марго обращается к нему. – Представь себе. Но не в моем вкусе.
– И, вероятно, ты тоже не в её вкусе, – отозвался Дэви и, повернувшись на бок, взглянул на сестру. Дэви тоже был небрит, но отросшая щетина делала его лицо ещё более юным. – Ух, какая ты нарядная, – заметил он.
– Я надела это платье на счастье, – сказала Марго.
Дэви понимающе улыбнулся.
– Правильно. Подмога нам нужна.
– Ни черта нам не нужно, – сказал Кен и украдкой подмигнул Марго, которая поднялась с кровати. – Экзамен пролетит, как дым, мы его и не заметим!
Марго покачала головой. – Ты всегда так говоришь. Дэви, ты уж последи за этим большим дуралеем!
– Как дым! – упрямо повторил Кен.
Смуглое лицо Дэви глядело на неё с подушки. В его умных глазах блеснула усмешка. Марго всегда заботилась прежде всего о Кене, к нему первому обращалась, его первого старалась приласкать, думала о нем больше и, вероятно, больше любила. Зато между ней и Дэви существовала более глубокая внутренняя связь – они понимали друг друга почти без слов.
– Ну, иди, – сказал Дэви. – И не волнуйся.

Июньское утро сверкало. Зелень, глубокая синева, черные тени – все цвета казались резкими и вместе с тем зыбкими. В недвижном воздухе, насыщенном терпкой свежестью, уже чувствовалось дыхание зноя, смягченное легкой сыростью, которой веяло с росистых полей. Даже маленькие, невзрачные домишки сегодня казались попригляднее, словно их облезлая красота была рассчитана именно на такой денек. С вечера поперек улицы было протянуто полотнище, извещавшее о приезде цирка, и его яркие, кричащие краски как бы окончательно утверждали наступление лета.
Выйдя через боковую дверь, Марго заперла её за собой и пошла по улице к трамвайной остановке. На остановке не было ни души. Но едва Марго ступила с тротуара на мостовую, как блестящая машина, словно дожидавшаяся её поодаль, двинулась ей навстречу. Вглядевшись, Марго узнала машину и с деланным равнодушием отвернулась, но по лицу её скользнула еле заметная улыбка.
Машина остановилась прямо перед нею, и Дуглас Волрат, нагнувшись, открыл дверцу. Вид у него был солидный, самоуверенный, и; несмотря на это, в нем чувствовался задор человека, решившегося идти напролом.
– Что вы здесь зря околачиваетесь, не понимаю, – сказал он. – Садитесь. Сейчас я представляю уикершемский трест неисправностей городского транспорта. Трамваи сегодня не ходят, поэтому компания выслала за пассажирами частные машины.
– Спасибо, – ответила Марго, – но я всё-таки подожду.
– Если вы не поедете со мной, я потеряю работу. А мне нужно обеспечить мою вдову и сироток. Не будьте жестоки к беззащитным созданьям!
Марго негромко рассмеялась. В конце концов она достаточно долго выдерживала характер.
– Хорошо, – сказала она, – я не буду к ним жестокой.
Марго села рядом с ним. Роскошь, с какой была оборудована машина внутри, поразила её настолько, что она чуть не вскрикнула от восторга.
Машина скользила по улице с необычайной плавностью. Марго никогда ещё не испытывала ничего подобного.
– Меня зовут Волрат, Дуглас Волрат, – сказал он.
– Я знаю, – спокойно ответила Марго. – А меня – Марго Мэллори. Я живу позади гаража с двумя братьями.
Волрат засмеялся. – Ладно, ладно. Вы хотите сказать, что нам не нужно начинать с начала. Может, заодно согласимся сразу, что сегодня прекрасная погода?
– Да, – сказала Марго. Ей нравились и голос Волрата, и его непринужденность. – Я согласна, что погода хорошая.
Она свободно откинулась на мягкую спинку сиденья, и что-то подсказало ей, что Волрат нашел это легкое движение очаровательным. Сейчас она кажется Волрату красивой, эта мысль наполнила её радостным ликованием, и она и в самом деле почувствовала себя красивой.
– Мне всё ещё не верится, что вы соблаговолили сесть в машину, – сказал Волрат. – Что случилось? Чему я обязан этим – приезду цирка или какому-нибудь другому необычайному событию?
– Да, сегодня у меня событие куда важнее, чем цирк. Мальчики держат выпускной экзамен. Мы так долго ждали этого дня, даже страшно вспомнить. Но вот он наступил, и всё кончится благополучно. Я знаю.
– А я-то надеялся, что это хоть отчасти из-за меня.
– О нет. Вы тут ни при чём. Вы просто подвернулись в такой момент. Хотя, знаете, что я вам скажу, – шутливо сказала она, решив пойти на уступку, потому что в голосе его слышалось неподдельное огорчение. – Сегодня я в хорошем настроении, потому что у меня особенный день, а вы действительно просто подвернулись в такой момент. Но, если хотите, будем считать, что это отчасти из-за вас.
– Спасибо. – Волрат произнес это слово небрежным тоном. И Марго, поняв, что ему пришлось снизойти до притворства, снова втайне обрадовалась. Что он за человек, Марго не знала, но, во всяком случае, какая-то часть его существа была трогательно юной, очень уязвимой и вместе с тем, – опасливо припомнила Марго, – властно настойчивой.
Ветер бился в переднее стекло машины и пролетал над головой Марго, не касаясь её, и она неожиданно для себя подумала, как было бы хорошо, если бы эта поездка длилась бесконечно, если бы машина промчалась через весь городишко, не останавливаясь, и вылетела на шоссе, ведущее в какой-то чудесный город со сверкающими шпилями.
И вдруг с глухим смятением в душе, словно от сознания, что совершает вероломство, Марго поймала себя на мысли, что в такой машине куда лучше, чем в пульмановском вагоне, мчаться к прекрасным городам, предназначенным ей судьбой. Она быстро взглянула на Волрата – человека, который, должно быть, всю свою жизнь провел в таких городах, – и поняла, что никогда ещё не встречала так хорошо одетого мужчину. И ещё одна мысль пришла ей в голову: если бы ей было суждено сегодня же уехать из Уикершема навсегда, она выбрала бы именно то платье, которое сейчас на ней. Марго опять обернулась к Волрату, и внезапно её пронзило ощущение, будто он привлек её к себе и целует, а она, охваченная внезапно пробудившимся желанием, не в силах сопротивляться ему. Марго опустила глаза и принялась рассматривать свои руки; всю остальную дорогу она сидела смущенная, присмиревшая и задумчивая.

До последнего момента Кен в душе надеялся, что экзамен не состоится. Эти несколько часов решали так много, что Кен старался не думать о них: он не был уверен, сможет ли перенести провал.
Экзамен должен был происходить в кабинете профессора Бизли. И когда Кен, шагая впереди Дэви, вошел в комнату, он был неприятно разочарован при виде двух аккуратных стопочек бумаги, лежавших на столе. Хорошо, что он не рассказал о своей тайной надежде Дэви: малыш посмотрел бы на него исподлобья тем полунасмешливым, понимающим и ласковым взглядом, под которым Кену почему-то всегда хотелось оправдываться. И всё же он считал, что если бы не Бизли, то можно было рассчитывать на отмену экзамена.
Бизли, самому молодому профессору на электротехническом факультете, было тридцать шесть лет. Он сидел за столом, худощавый, черноволосый, очень подобранный человек, которым, казалось, владело желание поджаться ещё больше, чтобы избежать какого бы то ни было соприкосновения с окружающим.
Дэви утверждал, что раскусить его нетрудно – всё дело в том, что он мнит себя человеком огромной выдержки, редкого ума и особого, горделивого обаяния. Коллеги же и студенты видели в нем чопорное, тщеславное и по-детски обидчивое существо. Однако в своей области – в области передачи электрической энергии – Бизли был более чем способным инженером. Стрелы стальных вышек несли по всему континенту ток высокого напряжения на изоляторах Бизли. Он гордился тем, что достиг известности, будучи ещё совсем молодым. Работа, которую братья Мэллори проделали за последний год, возбудила в нем подозрение, что они могут выдвинуться ещё более молодыми, и это явно злило его, будто тем самым снижались его собственные успехи.
Сидя за столом, Бизли молча поднял на братьев глаза и словно обдал их тоненькой струйкой неприязни.
– Я взял на себя ответственность экзаменовать вас помимо экзаменационной комиссии, – сказал он ледяным тоном, быстро и отчетливо выговаривая слова. – Первый раздел, в который входит десять вопросов, – это обычная программа, предлагаемая экзаменационной комиссией. Второй, раздел я добавил сам; он состоит всего из одной задачи, решение которой требует, однако, самостоятельного мышления. Вам удалось тем или иным путем создать себе в университете репутацию выдающихся студентов. Что до меня, то эта репутация ещё нуждается в подтверждении. Сейчас девять тридцать. Вы располагаете временем до пяти. Разумеется, было бы оскорблением напоминать вам, что я полагаюсь на вашу честность.
Бизли быстро встал и с высоко поднятой головой крупными шагами вышел из комнаты, как бы ожидая, что они проводят его благоговейным взглядом и восхищенно прошепчут: «Вот человек, за которого можно отдать жизнь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86