Их объявили приверженцами гностической ереси. Последователи Святого Амиукса сохранили свои тайные знания до наших дней. Они верят, что им известна истинная история мира, а не искаженная, записанная в Библии. Им кажется, что только они обладают особыми достоверными знаниями о природе и настоящем предназначении человека. В средние века это общество обращалось к алхимии и ритуальной магии, традиции которых тоже бережно сохранялись Орденом. Наряду с другими гностиками, адепты Амикуса, считают, что, когда божественная искра души обретает плотскую оболочку, она слепнет, и душа впадает в некое квазисомнамбулическое состояние. Мир видимостей, то есть, обыденный материальный мир, не есть, на их взгляд, истинный мир, сотворенный Богом. Этот мир меньше, и создан меньшими творцами, развращенными и невежественными. Эти меньшие творцы, которых, как принято считать, семь, по аналогии с семью планетами, управляют, по мнению братьев, материальным миром, и как хищники охотятся за невинными человеческими душами, стремясь помешать им воссоединиться со Светом Небесным.
— А не ответите ли вы на другой вопрос, — вновь заговорил Таллентайр, — Уж не один ли из этих семи творцов недавно пробудился, сладко проспав много веков в древних песках Египта?
— Несомненно, как раз это и сказал бы вам брат Фрэнсис, если бы счел подобающим нарушить клятву. — незамедлительно отозвался молодой человек, — Но Орден Святого Амикуса не одинок в убеждении, что хранит правдивейшую историю мира. Есть множество других историй, сохраненных в письменных источниках или в человеческой памяти, и во всех проводится мнение, что мир видимостей — лишь тень иной более высокой реальности, уязвимой для вмешательства тех, кто обладает творящей мощью. Верования Ордена — это только один из множества искаженных образов минувшего, не лучше и не хуже большинства.
— И почему эти верования привели Мэллорна в Египет и довели до гибели? — Спросил баронет.
— Орден является милленаристским, и ждет конца света, который предсказан в Откровении. Братья верят, что Христос вернется как искупитель, чтобы преобразовать мир в истинный рай, и считают, что это возвращение будет подобно славному военному походу, во время которого злобные создатели материального мира окажутся сокрушены. Их Христос — это чистый дух, который не снизошел бы до настоящего воплощения в человека. Он мог принять человеческий облик только для того, чтобы быть ближе и понятней невежественным, темным людям, не способным к восприятию абстрактных идей и образов. Слишком сильно влияние мелких творцов, слишком многие верят в реальность видимого мира. Братья Ордена Св. Амикуса верят, что второе пришествие Спасителя последует за появлением в мире Лжехриста, созданного мелкими творцами, это будет последним отчаянным ударом ангелов зла. Они постоянно несут дозоры, высматривая Антихриста и его прислужников, ищут знаки близящегося конца.
Думаю, в глазах брата Фрэнсиса существо, которое вы видели, было создано падшим ангелом и могло прийти в мир, чтобы сыграть роль Антихриста. Мэллорн мог верить, что праведность убережет его от опасностей, если он отправится искать эту тварь, но, кажется, его убеждения не выдержали решающего испытания.
— Несостоятельность религиозных людей, как раз в том и состоит, что они ставят произвольную веру на место обоснованного убеждения. — произнес Таллентайр тихим голосом, почти шепотом, — Мне грустно думать, что человеческое сердце может остановиться из-за такой мелочи, как утрата веры. С другой стороны, человек науки всегда должен желать, чтобы его заблуждения были опровергнуты свидетельством его чувств и разума. Открытый ум требует отважного сердца.
— Рад это слышать, — сказал Шепард. — Но, правду говоря, сэр Эдвард, вы прошли не очень суровую проверку. То, что случилось с вами в пустыне, и то, о чем я только что вам рассказал — лишь малая толика тех знаний, которые смогут по-настоящему изменить ваш взгляд на мир. Но, боюсь, ваш друг сейчас в опасности, ум его так же открыт для познания нового, а сердце так же отважно, как и у вас, у него отравлена душа. Этот змеиный укус еще даст о себе знать. Вас Дэвид, ждут тяжкие испытания.
С этими словами Пол Шепард повернулся к Дэвиду Лидиарду с таким выражением сострадания в ярко-синих глазах, что у Лидиарда заледенела в венах кровь.
2
Лидиарда совершенно не волновало то, о чем рассказывал Пол Шепард до того самого момента, когда молодой человек столь живо и образно заговорил об угрозе, нависшей над самим Дэвидом. Вся эта болтовня о пробуждающихся творцах и еретиках-гностиках не оставляла в его голове никакого видимого следа, так бывает, когда волны, расходящиеся от лодки, мгновенно исчезают с поверхности воды. Это всего-навсего эхо странных событий, произошедших в долинке к югу от Кины. Правда это или нет, он не считал сколько-нибудь важным. Но когда разговор зашел о его тревожном болезненном состоянии, он испытал неожиданно сильное ощущение опасности.
Лидиард мало рассказал Таллентайру о своих бедах и невзгодах. Этому закоренелому реалисту и прагматику человек, который не может твердо противостоять кошарам, казался истеричным глупцом, а у Дэвида имелись все основания желать, чтобы опекун продолжал придерживаться о нем хорошего мнения. По этой причине всякий раз, когда Таллентайр замечал, что с ним что-то неладно он бодрился и делал вид, что эти досадные следствия укуса — пустяки, не заслуживающие внимания. Порой он рассказывал содержание своих видений, иногда жаловался на странную готовность своего грезящего я отождествлять себя со страдающим и невинным Сатаной, но всегда делал это с демонстративным презрением, предполагающим, что все это глупости, недостойные серьезного внимания. Правда, наедине с собой он рассматривал свой опыт совсем иначе, пытаясь понять, возможно ли, чтобы человек оказался одержим злым демоном, который терзает его дикими фантазиями. Эти мысли приходили все чаще, как ни пытался он отмахнуться от них.
Лидиард действительно чувствовал себя так, будто у него отворилось некое удивительное внутреннее око, взгляду которого теперь безжалостно были открыты все его мысли, чувства и воспоминания. Хуже того, он порой ощущал, что этот странный внутренний взгляд устремлялся наружу. Дэвид не мог объяснить, что происходит с ним, какие процессы заставляют его смотреть на мир иначе, чем прежде. Это чуждое сверхчувственное восприятие замутняло сознание Лидиарда. Дэвид подозревал, что если бы он только потрудился сосредоточить свои усилия, этот магический внутренний взгляд, тайные мысли других людей могли бы открыться для наблюдения так же, как и его собственные мысли. Лидиард с ужасом ожидал, что скоро действительно настанет срок, когда он начинает видеть скрытое от человеческого глаза. Страх вызывало не то неведомое, что могло бы обнаружиться в сознании других людей, больше всего его беспокоило, как отразятся на нем эти открытия. И все-таки, он не верил, что лишился ума, но боялся, что безумие подстерегает его и может одолеть, если твердость его воли будет и впредь размягчаться или сотрясаться от жуткого груза нежеланных откровений.
И поэтому, когда Пол Шепард поглядел с искренним сочувствием и ясным пониманием его беды, Лидиард испытал глубокое потрясение, в котором слились в тесных объятиях страх и надежда. Сорок дней он думал о загадке Таллентайра, как о чем-то увлекательном, но второстепенном. Это был способ отвлечься от личных горестей и мрачных размышлений. Но ему и в голову не приходило, что это — другой побег того же страшного и загадочного посева. Теперь ему внезапно стало очевидно, какого дурака он свалял. Он проклял себя за то, что был так беспечен, и прозрел, лишь уткнувшись носом в лужу. Только сейчас стало ясно видно то, что с самого начала лежало на поверхности: его состояние едва ли не самая суть тайны, и выздоровление зависит от разрешения всей головоломки.
Однако, несмотря на все это, Лидиард ничего не сказал в ответ на замечание Пола Шеппарда. Таллентайр все еще сидел рядом, и Лидиард не допускал мысли о том, чтобы признаться во всей глубине своего отчаяния при человеке, дочь которого он любил. Таллентайр тоже не счел необходимым уточнять, что имел в виду Шепард. Он просто пропустил мимо ушей упоминание об отравленной душе Лидиарда, сочтя это пустой риторикой. Вместо этого баронет перешел к новым вопросам, волновавшим его: «Если вы не разделяете тревоги отца Мэллорна насчет пришествия Зверя из Откровения, что вам понадобилось в долине? И как вы оба узнали о том, что там происходит что-то достойное внимания?»
Словно сквозь сон, Лидиард слушал ответы Пола, но мог только отложить их в своей памяти для дальнейшего отклика.
— Тот, кто создал меня, не оставил мне иного выбора, кроме заботы о других его творениях, — сказал Шепард слегка насмешливым тоном, свидетельствующим о том, что он прекрасно знает, как странно звучит это заявление. — Его вдруг стала весьма тревожить участь рода человеческого. Он повелел мне, да так, что неповиновение исключалось, быть другом и защитником людей, какие бы силы им ни угрожали. То ли существо, пришествие которого предсказывает Апокалипсис, возникло из гробницы, или иное, его прибытие в мир надлежит считать недобрым знаком. А как я узнал о пробуждении творца… Могу только сказать, что у меня есть свои способы, вы, пожалуй, вряд ли готовы признать их действенность. Несмотря на то, что мир так основательно изменился с тех пор, как был сотворен, еще может вершиться магия, даже людьми с холодной душой. И есть те, кто нынче имеет человеческий облик, но отличен от людей, чьим грезам порой следует доверять. Они видят будущее.
— Это все темные речи, — пожаловался Таллентайр, — вроде тех, что я слишком часто слышал от людей, претендующих на эзотерическую мудрость. Англия полна шарлатанов, которые на всех углах твердят, будто могут беседовать с мертвыми и получать сведения о будущем, но думаю, они все мошенники и фантазеры.
— Мертвые, увы, мертвы, — признал его собеседник. — А те, кто так усердно пытается расслышать их голоса, обмануты ложной надеждой. Так же, как и многие из тех, кто страстно желал бы оказаться наследником древней мудрости, готовы наивно верить в то, что уже нашли ее. И все же путь боли не закрыт полностью, даже для людей. А ведь еще есть Другие, чей внутренний взор не ясен и тверд. Если я скажу, что не вправе говорить о них более прямо, вы подумаете, это просто очередная мистификация, но тем не менее, так оно и есть. Кое-кто счел бы, что я и так уже сказал слишком много, но у меня есть причины поведать вам ту часть правды, которую я решился открыть.
— И каковы же причины, не скажете? — Едко спросил Таллентайр.
— Чем бы ни была в действительности тварь, которая на вас напала, и каковы бы ни были намерения ее творца, она сейчас разгуливает на свободе. Если она опасна, то вы в большей беде, чем другие люди, и воля Махалалеля не позволит мне оставить вас без защиты. Если вы намерены и дальше разбираться в этом деле, а я не могу поверить, что человек, вроде вас, вдруг взял бы и бросил его, то вы заслуживаете той информации, какую сможете переварить. Если пробуждение этого творца — дело рук какого-то человека, преуспевшего в тайных науках, то это действительно весьма опасно. И я прошу вас отныне быть очень осторожным и остерегаться его. Если этот человек лишь орудие, то тот неведомый, кто им руководит, еще опасней. У вас, сэр Эдвард, нет никакой силы, кроме силы разума, и единственный способ, каким я могу попытаться защитить вас от вероятных последствий вашего любопытства, это поделиться с вами своими знаниями. Это-то я и сделал, а верить мне или нет, решать вам одному.
— Я, конечно, в долгу перед вами, — сказал Таллентайр. Но Лидиард видел, что баронет недоволен, так как счел все сказанное вздором. Было достаточно ясно, что теперь приведена в действия вся батарея скептических подозрений Таллентайра. Со своей стороны, Дэвид мог только, молча смотреть на красивое лицо молодого человека, всем сердцем поддерживая его усилия убедить баронета в истинности своих слов.
Внезапно Шепард резко отвернулся от них.
— Если вы меня простите, — сказал он, — мне надо немного отдохнуть. Я все еще не вполне здоров, и мне хотелось бы уснуть. Не беспокойтесь, я не настолько плохо чувствую себя, и не дойду до прежнего жалкого состояния. Обещаю, мы снова поговорим, но теперь… Должен попросить извинения.
Таллентайр не стал требовать продолжения разговора, но проворно встал и выразил свое согласие излишне театральным поклоном.
— Возможно, нам обоим требуется время, чтобы обдумать то, что стало сегодня известно, — сказал он. — И, боюсь, Дэвид тоже еще немного страдает от своего недуга. Мы выйдем на палубу и продолжим беседу там, до тех пор, пока солнце не поднимется так высоко, что жара станет невыносимой, и не загонит нас обратно в каюты.
Лидиард позволил баронету вывести себя на свежий воздух, но у дверей растеряно оглянулся, ища поддержки, и встретил сочувственный взгляд странных льдисто-синих глаз.
* * *
Как только двое путешественников удобно устроились в парусиновых креслах на затененной палубе, Лидиард спросил баронета, что тот думает об их пробудившемся госте. Казалось, Таллентайр только и ждал вопроса, чтобы начать беседу.
— Весьма примечательная личность, — рассудительно ответил он. — Но во всей этой бредовой мешанине ничтожно мало того, что можно было бы назвать честным объяснением. Сплошной словесный треск и увиливания. Должен сознаться, я искренне надеюсь, что когда у него будет время подумать, он состряпает байку получше этой.
Лидиард подыскивал подобающие дипломатические выражения, чтобы задать следующий вопрос, и наконец сказал:
— Как вы думаете, есть ли вообще правда в том, что он нам рассказал? Он сам искренне в это верит?
— Не могу сказать наверняка, но думаю, это самая простая из вех загадок, которые он нам задал. — ответил его опекун, — Мы живем в эпоху самозваных магов, розенкрейцеров, медиумов и масонов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66