– Суббота.– Ну да, правильно суббота. Нет. Я купил эту одежду в четверг. Можете проверить. Они, наверно, ведут учет.– А ты состоишь на учете в полиции?– Было однажды незначительное дело.– Насколько незначительное?– Да небольшое ограбление. Ничего серьезного.– Будем надеяться, что и в этот раз не добавится ничего серьезного, – отпуская его, сказал Карелла. * * * В комнате для допросов лейтенант Бернс беседовал с Мартой Ливингстон.– А вы не стесняетесь в выражениях, миссис Ливингстон.– Кто будет заботиться о выражениях, когда его утром вытаскивают из постели и волокут в полицейский участок.– Вы не испытывали неловкости, выходя на улицу в одной комбинации?– Нет. Я держу себя в форме. У меня красивое тело.– Что вы с мистером Крониным пытались спрятать?– Ничего. Мы любим друг друга. Я не постыжусь кричать об этом со всех перекрестков.– Почему он пытался убежать?– Он не пытался убегать. Он им все сказал. Он сказал, что хотел посмотреть, идет ли дождь.– И для этого надо было карабкаться на пожарную лестницу?– Да.– Вы отдаете себе отчет в том, что вашего сына Ричарда, может быть, уже нет в живых?– Меня это не волнует. Хорошо было бы избавиться от этого подонка. Для него лучше умереть, чем путаться с теми, с кем он путался. Вместо сына я вырастила бродягу.– С кем же он путался?– С уличными бандитами. В каждом районе этого проклятого города одна и та же история. Делаешь все, чтобы вырастить ребенка, и что из этого получается? Ах, не заводите меня, пожалуйста.– Ваш сын сказал вам, что он уходит из дома?– Нет. Я уже все рассказала другому полицейскому, когда сообщала об его исчезновении. Я не знаю, где он, и мне наплевать на него. Главное, мне дадут пособие. И хватит об этом.– Вы сказали полицейским, которые вас сюда привели, что ваш муж умер. Это правда?– Да, он умер.– Когда?– Три года назад.– Он умер или оставил вас?– Это одно и то же, не так ли?– Не совсем.– Он ушел.На какое-то мгновение в комнате воцарилась тишина.– Три года назад?– Три года назад. Когда Дику было шестнадцать. Собрал свои вещи и ушел. Вы не знаете, как трудно растить мальчика одной. Теперь и он ушел. Мужчины все одинаковы. Вонючие козлы. Им всем нужно только одно. Хорошо, я предоставляю им свое тело. Но не это, – она указала на сердце, – сюда, где все болит, им путь закрыт. Все грязные козлы, все до одного.– Как вы думаете, ваш сын мог убежать с одним из своих друзей?– Я не знаю, что сделал это гаденыш, и не хочу знать. Где его благодарность? Когда его отец ушел, я растила его одна. И что я получаю за мои труды? Он убегает от меня. Бросает работу и убегает. Он такой же, как и все они, грязные козлы. Нельзя доверять ни одному мужчине. Пускай валяется где-нибудь, нисколько не жалко.Вдруг она разрыдалась.Она застыла на стуле, сорокапятилетняя женщина с неестественно яркими рыжими волосами, пышногрудая, полная, в одной комбинации, с выцветшими глазами пьяницы. Она сидела неподвижно, закусив губы, нос у нее набух и покраснел, а по застывшему в немом отчаянии лицу струились крупные слезы.– Убегает от меня, – повторила она. Больше она ничего не сказала. Она вся сжалась, пытаясь подавить слезы, стекавшие по щекам и шее на комбинацию.– Я принесу вам пальто или что-нибудь накинуть, – не выдержал Бернс.– Не нужно мне пальто. Мне все равно, пусть все смотрят. Все равно видно, кто я есть. Одного взгляда достаточно, и все ясно. Не надо мне пальто. Пальто ничего не может скрыть.Бернс вышел, оставив ее рыдающей на стуле. * * * В квартире Марты Ливингстон было найдено ровно тридцать четыре унции марихуаны. Возможно, Леонард Кронин был плохой математик. Также было очевидно, что его ожидали более серьезные неприятности, чем он вначале предполагал. Если бы в комнате были найдена одна-две палочки марихуаны, что составило бы самое большее две унции этого зелья, он мог бы не проходить по обвинению в хранении наркотиков. Но тридцать четыре унции – это далеко не две унции. Это наказуемо тюремным заключением от двух до десяти лет. Хранение шестнадцати и более унций наркотиков, исключая героин, морфий или кокаин, классифицировалось как опровержимое намерение их продажи, где термин опровержимое предполагал, что за Крониным оставалось право заявить, что у него такого намерения не было. Максимальный срок тюремного заключения за хранение с целью продажи составлял десять лет. Разница в обвинительных формулировках заключалась в том, что при обвинении в просто хранении определялась, как правило, минимальная мера наказания, а хранение с целью продажи, обычно, влекло за собой вынесение максимального срока.Но обвинительное заключение против Кронина на этом не кончалось. По его собственному признанию, они с Мартой Ливингстон выкурили несколько сигарет с марихуаной, прежде чем заняться любовью, а статья 2110 Свода Карательных Мер совершенно однозначно гласила: «Совершение полового акта с женщиной, не состоящей в супружеских отношениях с обвиняемым и находящейся под действием наркотиков, наказуемо тюремным заключением от одного дня до пожизненного, которое может быть заменено двадцатью годами».Если к этому добавят обвинения в незаконном ношении оружия и содержании игорного заведения, опустив обвинение в половой распущенности, которая наказуема содержанием в исправительной колонии свыше шести месяцев или штрафом в более чем двести пятьдесят долларов, или тем и другим, Леонарду Кронину придется труднее, чем было до сих пор.Что до Марты Ливингстон, ей тоже лучше было бы не попадаться в руки полиции. Несмотря на ее убеждение, что все мужчины грязные козлы, на этот раз она выбрала из этих особей далеко не лучший экземпляр. Наркотики, кому бы они не принадлежали, были найдены в ее квартире. Поэтому влюбившуюся с первого взгляда даму ожидали приключения далеко не любовного свойства.Но какие бы обвинения ни готовились предъявить незадачливым влюбленным, убийство и расчленение трупа не могли быть включены в этот список. Чек, обнаруженный при проверке в магазине, указанном Леонардом Крониным, подтверждал, что он действительно купил свою похоронную одежду в четверг. Дальнейший тщательный осмотр его гардероба по месту жительства показал, что другой черной одежды у него не было, впрочем также, как и у миссис Ливингстон.После этого кто возьмется утверждать, что Бога нет? Глава 8 В воскресенье утром, прежде чем явиться на работу, Коттон Хейз под дождем отправился в церковь.Когда он вышел, дождь все еще шел, и он чувствовал себя также, как и до службы. Он сам бы не мог сказать, почему он ожидал, что будет чувствовать себя по-другому. Им никогда не овладевал религиозный пыл, свойственный его отцу, священнику. Но каждое воскресенье в любую погоду, дождь ли, солнце ли, он шел в церковь. Каждое воскресенье он сидел и слушал службу, повторял псалмы и ждал. Он не знал, чего конкретно он ждет, но подозревал, что ждет всполохов молнии, оглушительного треска грома, в которых Бог вдруг явит ему свое лицо. Он понимал, что в глубине души он надеялся увидеть что-то отличное от реального мира, который ему приходилось лицезреть каждый день.Чтобы ни говорилось о работе полиции, а уже сказано и еще будет сказано немало, бесспорно одно – эта работа сталкивает своих исполнителей с наиболее неприкрытой в своей реальности стороной человеческой жизни. В своей работе полицейскому приходится иметь дело с животными инстинктами и низменными мотивами, с которых сорваны многочисленные покровы стерилизованной и загнанной в вакуум цивилизации двадцатого века. Шагая в потоках дождя, Хейз думал о странном желании людей проводить большую часть своего времени, живя фантазиями других. В распоряжении каждого человека имеются сотни способов ухода от реальной действительности – книги, фильмы, телевидение, журналы, пьесы, концерты, балеты – все, что призвано создавать некое подобие реальной жизни и уводить человека из плоти и крови в волшебный мир фантазии.Хейз сознавал, что полицейскому не следовало бы давать своим мыслям такой ход, так как благодаря полицейскому роману, он сам стал одной из вымышленных фигур этого мира фантазии. Вся несуразица состояла в том, считал он, что героем стал выдуманный полицейский, тогда как в реальной жизни полицейский был обыкновенным человеком. Ему представлялось нелепым, что самыми почитаемыми в мире людьми являются те, которые создают придуманный мир – актеры, режиссеры, писатели, различные исполнители, исключительное предназначение которых состоит в том, чтобы развлекать других. Можно подумать, что живет только небольшая часть человечества, причем живет только тогда, когда разыгрывает созданные другими фантазии. Остальные люди – наблюдатели. Остальные выступают в качестве зрителей. Было бы не так грустно, если бы они были зрителями спектакля, который разыгрывает сама жизнь. Вместо этого они созерцают имитацию жизни, исполняемую другими, и, таким образом, оказываются дважды отстраненными от самой жизни.Казалось, и разговоры вращались, в основном, вокруг придуманного, а не реального мира. Вы видели Джека Паар вчера? Вы читали Доктора Живаго? Драгне был великолепен, не правда ли? Видели ревью Ласковая птица Юности? Разговоры, разговоры, разговоры, но сердцевиной всех этих разговоров всегда является воображаемый мир. Теперь телевизионные программы пошли еще дальше в этом направлении. Появляются все больше и больше программ, показывающих людей, которые просто говорят о чем-нибудь, таким образом, зритель избавлен даже от необходимости говорить о воображаемом мире – теперь есть люди, снявшие с его плеч и этот груз. Наблюдатель трижды отгорожен от самой жизни.И посреди этого трижды изолированного существования была реальность, которая сейчас для полицейского сводилась к отрубленной кисти руки.Интересно, как бы они решали загадку этой руки в Беззащитном городе?Он не имел представления. Он только знал, что каждое воскресенье ходит в церковь и надеется что-то найти.В это воскресенье он вышел оттуда с тем же чувством, что и вошел, и теперь шел по сверкающему от дождя тротуару вдоль парка, направляясь в полицейский участок. Из-за дождя зеленые шары над входом в участок были включены, и цифры «87» слабо светились сквозь серую пелену дождя. Он поднял глаза на каменный фасад, с которого струями стекала вода, поднялся по пологим ступеням и вошел в дежурку. Дейв Мерчисон сидел за столом и читал киножурнал. На обложке была фотография Дебби Рейнольдс, а над ней провокационный вопрос: Как Дебби поступит теперь?Следуя в направлении, которое указывала стрелка над вывеской «СЫСКНОЙ ОТДЕЛ», он поднялся по металлической лестнице на второй этаж и прошел в конец длинного, слабо освещенного коридора. Он толкнул дверцу в решетчатой перегородке, бросил шляпу на вешалку в углу и прошел к своему столу. В комнате царила непривычная тишина. Ему показалось, что он снова в церкви. Полицейский Фрэнк Хернандес из пуэрториканцев, который родился и вырос в этом районе, поднял глаза и сказал:– Привет, Коттон.– Здравствуй, Фрэнки, Стива еще нет?– Он звонил около десяти минут назад. Просил сказать тебе, что он пойдет прямо в порт, чтобы поговорить с капитаном судна «ФАРРЕН».– Ясно. Что еще?– Получено заключение Гроссмана по ножу для разделки мяса.– Какому ножу? Ах, да. Миссис Андрович. Что-нибудь нашли?– Ничего. На ноже никаких следов, кроме вчерашнего жаркого.– А куда все подевались? Что-то больно тихо вокруг.– Вчера вечером произошла кража со взломом – бакалея на улице Калвер. Энди и Мейер отправились туда. Лейтенант позвонил сказать, что будет позже. У жены температура. Ждет доктора.– Клинг разве не дежурит сегодня?Хернандес отрицательно покачал головой.– Поменялся со Стивом.– Кто же сегодня в пределах досягаемости? У тебя есть список дежурств?– Я.– О Боже, что здесь за монастырский покой сегодня? Хотя бы Мисколо здесь? Чаю хочется.– Только что был здесь. Наверно, спустился поговорить с капитаном.– В такие дни... – начал было Хейз, но оставил предложение незаконченным. Спустя какое-то время он спросил:– Фрэнки, у тебя когда-нибудь бывает такое чувство, что все окружающее нас не настоящее?Наверно, он задал вопрос не по адресу. Уж Фрэнки Хернандес сталкивался с реальностью жизни больше, чем кто-либо другой. Дело в том, что Хернандес возложил на себя почти невыполнимую задачу – доказать всему миру, что пуэрториканцы могут быть порядочными людьми в маленьких драмах, разыгрываемых жизнью. Он не знал, кто занимался отношениями его народа с прессой, прежде чем появился на сцене, но твердо знал, что тот, кто этим занимался, делал это неправильно. У него никогда не возникало желания дать кому-то пощечину, или пырнуть кого-то ножом, или даже хоть раз затянуться сигаретой с марихуаной. Он вырос в округе 87-го полицейского участка, в одной из отвратительнейших в мире трущоб, но никогда не украл даже почтовой марки, ни разу не бросил взгляда на проституток, которые во множестве фланировали по Ла Виа де Пута. Он был благочестивым католиком. Его отец усердно работал, чтобы обеспечить семью, а мать заботилась исключительно о достойном воспитании четверых детей, которых она произвела на свет. Когда Хернандес принял решение стать полицейским, отец и мать искренне одобрили это решение. Он был зачислен в полицию, когда ему исполнилось двадцать два года, до этого он прослужил четыре года на флоте и отличился в боях во время заварушки при Иводзиме. В кондитерской его отца на зеркале, позади прилавка, была приклеена фотография Фрэнка Хернандеса в полном военном обмундировании рядом с маркой кока-колы. Отец Фрэнки не упускал случая сообщить каждому новому покупателю, что это фотография его сына, который сейчас служит в городской полиции.Нельзя сказать, что Хернандес без труда осуществил свое решение служить в городской полиции. Прежде всего он столкнулся с предубеждением, царившем в самой полицейской среде, не говоря уж о своих соотечественниках-наркоманах. К этому надо добавить своеобразное отношение к нему некоторых жителей округа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20