– А у меня нет ботинок, – живо ответил мальчик, ничуть не смущаясь столь очевидной бедностью своей семьи, не имевшей возможности купить лишнюю пару обуви. Вежливо поклонившись Джону, Энди снова обратился к Китти: – Я хотел было заглянуть к вам, чтобы поблагодарить за все, что вы сделали для меня, да только отец с утра до ночи гоняет меня в лес за дровами – запасается на зиму.– Ну что ж, Энди, зато до этого ты изрядно отдохнул! Ведь ты лежал в постели не меньше недели пока твоя мама не решилась позвать меня на помощь. Держу пари, что если бы ты сразу стал принимать мое лекарство, выздоровел бы через два дня.Смущенно улыбаясь, Энди засунул руки в карманы и принялся ковырять босой ногой грязь на дороге.– Может, оно и так, но, когда вы пришли первый раз, мне действительно было очень плохо.Дверь лачуги со скрипом распахнулась, и на порог вышла изможденная женщина. Увидев Райтов, она приветливо улыбнулась. Из-за ее юбки выглядывало несколько любопытных детских мордашек.– Благослови тебя Господь, Китти, – воскликнула Руфь Шоу – Не могу выразить, как я тебе благодарна за помощь!– Рада была тебя поддержать, – откликнулась Китти и, заметив краем глаза, что на опушке показался сам Орвилль Шоу, зашептала отцу – Там Орвилль Шоу. Поехали скорее.Джон ударил вожжами по спине мула, махнув на прощание рукой. Меньше всего ему хотелось столкнуться с Орвиллем Шоу, который с завидным упрямством сводил все разговоры к ненавистной войне и правам рабовладельцев и вел себя при этом отвратительно. Но было уже поздно. Орвилль направлялся прямо к фургону, крича изо всех сил:– А ну стой на месте, Джон Райт! Мне надо перекинуться с тобой парой слов!Джону ничего не оставалось как подчиниться. Подойдя к фургону, Орвилль принял самый свирепый, на какой только был способен, вид и вновь взревел:– Ты, поди, явился требовать платы за микстуру, которой твоя девка потчевала моего сопляка? Но я вовсе не звал ее, да к тому же она никакой не доктор и никто не давал ей права стряпать свои зелья, раздавая их направо и налево. Я не заплачу тебе ни гроша – даже не надейся!– Ты ничего не говорила мне про то, что лечила мальчишку Шоу, – обратился Джон к дочери. – Каким зельем ты его лечила?– Меня попросила его мать, – вполголоса ответила Китти. – Им нечем было заплатить доку Масгрейву, и она знала, что я не беру денег за лечение. Энди простыл и лежал в жару, вот я и напоила его настойкой из хины и красного дерна, как меня учил док.Джон лишь удивленно охнул.– Китти, если до матери дойдет, что ты опять ходишь по больным вместе с доком, она устроит скандал. Я-то приветствую такого рода деятельность, однако твоей маме угодно считать, что юной леди не пристало совать нос в мужские дела – к примеру, такие, как работа врача.– Но мне нравится ухаживать за больными людьми и облегчать их страдания! – с неожиданным упрямством возразила Китти.Стать настоящим врачом было самой сокровенной мечтой девушки. Масгрейв знал об этом и относился к Китти с пониманием.Тем временем разъяренный Орвилль продолжал потрясать кулаками.– Ты у меня и гроша ломаного не получишь, Джон Райт! Нечего твоей девке корчить из себя доку и совать нос куда не просят. Так что я ничего тебе не должен – а теперь проваливай!– Мистер Шоу, я сделала это вовсе не ради денег, – попыталась возразить Китти. – Я просто хотела помочь Энди, потому что он сильно болел.– Все равно ты не доктор, – вскипел Орвилль, – и стало быть, я тебе ни черта не должен!– А ну, Шоу, попридержи язык, – не выдержав, вмешался Джон. – И изволь говорить с моей дочкой как положено, а не то отведаешь кнута!Орвилль сплюнул табачную жвачку, грязным пятном растекшуюся по стенке фургона. В его голосе послышалась угроза.– А я не люблю, когда по моей земле разгуливают проклятые негритянские прихвостни, понял? Ты не принадлежишь к нашему племени, Джон Райт, и здесь нечего делать ни тебе, ни твоему отродью! А теперь вали отсюда!– Папа, поехали. – Китти осторожно коснулась руки отца, судорожно сжимавшей рукоятку кнута. – Пожалуйста, не связывайся с ним!Джон молча дернул вожжи, и мул тронулся с места. Вслед им сыпались проклятия разбушевавшегося Шоу.Долгое время они ехали не разговаривая, каждый погруженный в свои мысли, и наконец Китти спросила:– Все хуже и хуже, верно?– Что?– Люди начинают беситься, стоит тебе открыть рот.– Молчание могут счесть за согласие. А я не желаю, чтобы кто-то принимал меня за поборника рабства и войны.– Ты действительно уверен, что войны не избежать?– Если на вчерашних выборах в президенты победил Линкольн, то боюсь, что так, – мрачно кивнул Джон. – Ну о результатах выборов мы узнаем в Голдсборо.– И по-твоему, Юг поднимается на войну, потому что Линкольн намерен дать рабам свободу? – Она по-прежнему не очень-то верила, что бесконечные разговоры о войне имеют под собой почву, хотя, конечно, проблема рабства требовала разрешения.– Рабство не единственная причина, – откликнулся отец. – Просто Север и Юг слишком разные и по-разному смотрят на многие проблемы. Так получилось, что рабство стало основным пунктом их разногласий. Если уж тебе предстоит провести время в обществе Уэлдона Эдвардса, – продолжал Джон, – то стоит быть в курсе событий, о которых сейчас только и говорят. Принятие закона «О беглых рабах» взбаламутило весь Юг, ведь теперь негры могут рассчитывать на помощь с Севера, а Юг ничего не в состоянии с этим поделать. Да еще эту дамочку по фамилии Стоу угораздило накропать «Домик дяди Тома»…– «Хижина», – поправила Китти. Она читала книгу и тоже негодовала: нельзя, нечестно стричь всех южан под одну гребенку.– Она подлила масла в огонь и тем, кто ненавидит рабство, и тем, кто его оправдывает. – Джон грустно покачал головой и закончил: – Да, судя по всему, мы идем прямиком к войне, и остается лишь уповать на Господа – только ему под силу вразумить и Юг, и Север, заставить отказаться от войны, которая принесет горе и смерть и тем, и Другим, и найти мирный способ разрешить проблему.– Наверное, наши соседи боятся, что ты не станешь воевать вместе с ними, потому что никогда им не сочувствовал, – со вздохом заметила Китти.И снова ее мысли обратились к Натану. Если начнется воина, юноша наверняка примет в ней участие. Что тогда будет с тем трепетным чувством, которое едва успело зародиться между ними? Китти не сомневалась: Натан испытывает к ней те же чувства, что и она к нему. Интересно, обеспокоен ли он возможностью скорой разлуки теперь, когда все идет так чудесно? Может быть, это очередные мужские амбиции и никакой войны не случится…Внезапно она поняла, что Джон так и не ответил на ее вопрос, примет ли он участие в войне вместе с соседями.– Папа, но ведь ты станешь драться на стороне Юга, верно? То есть я хочу сказать, что на Юге находятся наш дом, наша земля… нам есть что защищать… Ты не должен воевать вместе с северянами… – Для девушки даже помыслить о таком было невозможно.Все так же глядя вдаль, Джон похлопал дочку по руке:– Я вообще намерен держаться в стороне от военных действий, девочка моя. Но кто может с уверенностью сказать, что будет с ним, если начнется война? Придет время, я постараюсь заглянуть к себе в душу и поискать ответ там.Война! Да что они все помешались на этой войне! Весь последний год Китти только и думала о том, как бы выскользнуть из-под материнского надзора и присоединиться к доку Масгрейву, ведь ей так нравилось помогать выхаживать больных. Карьера медика в то время для женщины была делом немыслимым, и мучившая девушку проблема отчасти заслонила то, чем болело все общество. Но сейчас Китти почувствовала растерянность. Еще не прошло и суток с той минуты, когда Натану Коллинзу удалось разбудить доселе дремавшие в ней чувства. Теперь Китти жила ожиданием счастья, которое в любой момент могло быть омрачено надвигавшейся войной. Сердце Китти сжалось в мрачном предчувствии.Погруженные каждый в свои мысли, отец с дочерью молча преодолели остаток пути до Голдсборо. Китти нравился город, в особенности его центр, где пересекались несколько железных дорог под крышей гигантского по тем временам железнодорожного вокзала, два крыла которого соединяли противоположные стороны главной улицы. И Китти втайне надеялась, что во время пребывания в городе им посчастливится увидеть, как из темного туннеля выползет чугунное чудовище, двигавшееся благодаря энергии сжигаемых в топке дров.Джон остановил фургон напротив гостиницы Грисвольда и аккуратно привязал вожжи к коновязи. Девушка благоговейно разглядывала каменную громаду. Говорили, что в доме расположено целых семьдесят шесть комнат. Китти вспомнила, с какой ревностью вслушивалась в прошлом году в шепот Нэнси Уоррен, расписывавшей подружкам в церкви офицерский бал, который проходил именно здесь, в этой гостинице, где она присутствовала в обществе Натана.Было около двух часов пополудни. Джон помог дочке выбраться из фургона и, сунув ей в руку деньги, сказал:– Я буду ждать тебя здесь, пока ты управишься с покупками, а потом поужинаем в гостинице.В той самой гостинице, где в бальном зале Нэнси кружилась в танце в объятиях Натана? Ну и что? Эта зазнайка была в его объятиях вчера. Зато завтра в его объятиях будет она, Китти.И девушка поспешила наискосок через улицу к ближайшему магазину, твердо решив купить самое чудесное платье в городе.Прошло немало времени, Китти успела перемерить с дюжину нарядов, но так и не смогла решить, на котором стоит остановиться. Вот, к примеру, это розовое, из органзы – в нем она слишком похожа на маленькую девочку. Или вот это, из зеленого шелка, с пышными рукавами и воротником «а-ля принцесса», но в нем она слишком взрослая, даже старая, как матрона. Наконец она примерила туалет из желтого муслина с широкими кружевными вставками у ворота и подола и опять недовольно воскликнула:– Ох, до чего же я в нем молоденькая!– То молоденькая… то старенькая… – раздраженно проворчала продавщица, выразительно похлопав себя по голове деревянным метром. – Юная леди, вы сами-то знаете, чего хотите? Может быть, я смогу дать вам совет? Прежде всего: куда вы собираетесь пойти в этом платье? Ведь неспроста же вы его покупаете?– О да, конечно. – Китти внезапно ощутила потребность хоть с кем-то поделиться переполнявшим ее радостным возбуждением. – Натан Коллинз пригласил меня на обед в это воскресенье, и я хочу выглядеть особенно нарядно.Она растерянно умолкла, заметив, как помрачнела отражавшаяся в зеркале физиономия владелицы магазина.– Я сказала что-то не то? – удивилась девушка, обернувшись.– Мне казалось, что Натан пригласил на обед кое-кого другого, – отчеканила дама, чьи щеки предательски побагровели, а губы сложились в презрительную улыбку. – Нэнси Уоррен приходится мне племянницей. – Отступая назад, словно стараясь держаться подальше от Китти, и прожигая ее осуждающим взором, дама продолжала: – Нэнси считается его невестой…Китти, как и ее отца, не так-то легко было смутить.– Я не просила Натана о приглашении, он явился ко мне сам, – с язвительной учтивостью парировала она. – А что касается вашей племянницы, то, очевидно, она придала слишком большое значение мимолетному вниманию молодого человека. – И, не опуская глаз под пылающим взором хозяйки, Китти осведомилась: – Ну, так вы намерены показать мне что-нибудь еще, или мне придется воспользоваться услугами другого магазина?Разгневанная тетка Нэнси Уоррен швырнула на прилавок самые уродливые платья, какие смогла отыскать. Увидев среди них что-то черное из толстого бомбазина, Китти едва удержалась от язвительного замечания, что этот балахон весьма пригодится Нэнси на случай непредвиденного траура.Впоследствии, когда платье уже было куплено, Китти пришла к выводу, что именно стычка с владелицей магазина подвигла ее на приобретение столь вызывающего туалета. Когда она надела его и подошла к зеркалу, то по кислому выражению лица хозяйки поняла, что именно в этом наряде она будет приковывать к себе все взоры на барбекю. Мужчины будут сгорать от зависти к Натану, а женщины – от ревности к ней, Китти. А еще можно было не сомневаться, что Натан будет сгорать от желания обладать ею.Сшитое из яркой, кроваво-алой тафты, выгодно оттенявшей молочно-белую нежную кожу Китти, платье производило ошеломительный эффект. Фиалковые глаза как бы подсвечивались алым фоном и мерцали загадочными искрами. Глубокое декольте наивыгоднейшим образом обрисовывало и без того чудесные груди – при желании можно было даже угадать под тонкой тканью тугие розовые бутоны сосков.Да, платье было великолепно!К нему Китти подобрала подходящее по тону нижнее белье. Хозяйка – живое олицетворение праведного гнева – кое-как упаковала покупки и сунула их в руки девушки.Выйдя на улицу, счастливая обладательница платья обнаружила, что солнце уже клонится к закату – значит, она задержалась в магазине намного дольше, чем собиралась. Подходя к фургону, Китти невольно замедлила шаг, увидев толпившихся вокруг него зевак, и с раздражением подумала, что и здесь не могут оставить ее отца в покое.Кое-кто из толпы покосился в ее сторону, однако вся компания явно была навеселе, и оттого присутствие леди нисколько не остудило их пыл. Джон стоял у коновязи и говорил что-то, несмотря на общий гвалт.– Я вовсе не считаю себя федералом, а янки – и подавно! – донеслось до Китти. – Я такой же уроженец графства Уэйн, как и все вы. Просто я хочу сказать, что войну будет не так-то легко выиграть. Погибнет много хороших парней, и разорятся плантации – а ради чего? – Он беспомощно развел руки. – А что, если Юг проиграет? Вы не исключаете такой возможности?Китти молча уселась на деревянную скамью в фургоне. Оценивая ситуацию, она насчитала десять человек, окружавших отца. Одного девушка знала в лицо – Люк Тейт, надсмотрщик Аарона Коллинза, известный грубиян и драчун, он однажды до смерти забил кнутом негра.Джон Райт, выпрямившись во весь рост, замахал над головой руками, требуя внимания:– Ну как вы не понимаете, что Северная Каролина имеет право остаться нейтральной?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63