Где-то в глубине души Мартин надеялся найти способ принять грех на себя, но понимал – это невозможно. Любить безоглядно, не рассуждая, – дар сильных и прекрасных людей.
– Присядь на минутку, Мартин, – сказал Вильям, когда Элизабет расстелила на одеяле скатерть и поставила поднос ему на колени. – Леди Элизабет и я считаем, что леди Элис и Раймонд испытывают друг к другу нежные чувства. Ты думаешь так же?
– Совершенно верно, милорд, так оно и есть, – подтвердил Мартин, кивнув своей большой головой. – Я долго ломал над этим голову и уже хотел сказать вам… нет, ни один из них не сделал и не сказал что-либо предосудительное… но я боялся, как бы им не повредила эта привязанность. Милорд, должен признаться вам, я слышал то, что вы говорили леди Элизабет.
– Что же ты слышал? – мягко спросил Вильям.
– Что вы не против брака, но по некоторым причинам не хотите пока давать свое согласие.
– Ты мог бы послушать и весь разговор, – сказал Вильям и объяснил ситуацию, сложившуюся между ним, Элизабет и Моджером. – Мартин, я не хочу, чтобы дети страдали напрасно. Если ты придумаешь, чем их отвлечь, не намекая даже, что они могут вести себя как уже обрученные, можешь поступать так, как сочтешь полезным для них.
– Я понял, – сказал Мартин. – Но, по-моему, вы напрасно полагаете, будто они страдают. Раймонд уже много пережил… возможно, он и хочет поговорить с вами, но боится за ваше здоровье. Я могу предупредить его, чтобы он не признавался в своих грехах до тех пор, пока вы не сможете держать оружия… так сказала миледи. Это облегчит его совесть и отбросит на время связанное с этим беспокойство. А если он будет счастлив, милорд, то и леди Элис будет счастлива тоже.
Глава 16
Вскоре Вильям смог убедиться в справедливости суждений тех, с кем он советовался. Молодые люди вернулись домой к обеду, и Элис, трясясь от вновь нахлынувшего страха, на цыпочках подошла к двери комнаты отца. Она с облегчением услышала проклятия, за которыми последовал взрыв смеха, и пробежала через переднюю комнату к дверям спальни. К ней вернулось радостное настроение. Ее отец и леди Элизабет играли в шахматы, причем, судя по расположению фигур на доске, отец явно проигрывал.
– Папа! – воскликнула она. – Похоже, с тобой все и порядке!
– Конечно, глупышка. Неужели ты всерьез думала, что, как только вы с Раймондом на несколько часов покинете крепость, меня убьют собственные слуги?
– Нет, но… но ты сказал, у тебя болит голова, и выглядел при этом как-то странно… и Элизабет была такая бледная… Я подумала… подумала…
– Мне очень жаль, дорогая, – сказал Вильям, только теперь осознав, как напугал дочь, заставив уйти из замка. Меня разбудили так внезапно и… э… я рассердился и… э… – Он взглянул на Элизабет, однако та сделала непроницаемое лицо, всеми силами пытаясь скрыть подступивший смех. – Элис, я слегка одурел от сна. Сейчас все в порядке. Завтра ненадолго встану с кровати.
Вильям полагал подобным объяснением отвлечь внимание Элис, и действительно отвлек, но не вызвал того энтузиазма, на который рассчитывал. Элис ответила, что очень рада за него, однако в голосе дочери слышалась сдержанность, а отнести ее на счет беспокойства состоянием Вильяма, вставшего так неожиданно с кровати, пожалуй, было нельзя. Желая предупредить признание, которое в данный момент не хотелось слышать, Вильям спросил, как идут дела в их владениях.
– Сено почти все убрано, – ответила Элис, – и урожай будет богатым. На следующей неделе начнут жатву на южном склоне. Однако там было нечто… – Ее глаза остановились на Элизабет.
– Ты хочешь рассказать о ферме, любовь моя? – весело спросила Элизабет, бросив на Элис предостерегающий взгляд.
– Город… – неуверено сказала Элис.
Вильям ударил рукой по шахматной доске так, что все фигуры разлетелись.
– Извини, – сказал он, обращаясь к Элизабет, – я сдаюсь. – Он снова посмотрел на Элис: – Только не говори, будто на ближней излучине реки возводятся строения. Я…
– Нет, папа, нет, – успокоила его Элис.
– Что-то не так в Марлоу? – спросила Элизабет. Своим вопросом она ясно давала понять, что разрешает обсуждение этой темы. Только теперь Элис поняла, почему Элизабет намекала ей не затрагивать личных тем, которые могут причинить страдания отцу, и почувствовала облегчение. Предложенное Раймондом средство от страха оказалось весьма эффективным. По выходе из крепости ее внимание переключилось на поля с работавшими на них людьми, и Элис несколько успокоилась. Раймонд предложил проехать по городу и заодно выяснить, что там делается. В этом он разбирался лучше, нежели Элис. Он хорошо знал, как взимать пошлину с городов и облагать налогом торговцев. Правда, ему привычнее было иметь дело с крупными владениями, но общие принципы оставались одними и теми же.
Деловое оживление на причалах снискало одобрение Раймонда, однако он слегка нахмурился, когда к ним подлетел какой-то торговец и подобострастно пустился в пространные объяснения своей деятельности. Когда затем он начал предпринимать вполне очевидные попытки заставить их удалиться отсюда, на хмуром лице Раймонда появилось выражение такой невинности и простодушия, что Элис с трудом удержалась от смеха. Ей передалось его настроение, и она делала вид, будто соглашается со всеми разглагольствованиями торговца.
Они отправились обратно домой. Раймонд не давал Элис возможности предаться своим страхам, засыпая ее вопросами о том, как сэр Вильям управляется в городе. Какие у него права? Чьи эти земли? Оговорен ли заранее размер платы за пользование землей? На сколько лет заключен контракт?
На этот раз Элис вынуждена была признаться, что растерялась. Ей было известно: жители города не получили от короля привилегии, и землями полностью распоряжается отец… но не более того. Когда какой-нибудь цеховой мастер приносил деньги, Элис вносила полученную сумму в счета. Ее отец никогда не жаловался на незначительность дохода, но лишь потому, что не был жаден до денег. Элис тоже не была скупой, но, как и сэр Вильям, бывала резка с теми, кто пытался ее обмануть.
Элизабет находила отца окрепшим, способным вникать и подобные вопросы, и это радовало девушку. Не меньшее удовлетворение доставил ей безмолвный запрет на упоминание личных тем. Часы, проведенные с Раймондом, еще больше укрепили ее желание стать его женой. В их отношениях была непринужденность, взаимопонимание, совпадение знаний и опыта, где один дополнял другого, – словом, нее то, что обещало хорошую совместную жизнь. Чем радужнее представлялась эта жизнь, тем сильнее возрастала тревога Элис относительно возможной реакции отца по поводу положения Раймонда и причин, побуждающих его оставаться у него на службе.
– Так ли уж необходимо обсуждать эти дела, папа? – спросила она напрямик. – Ты ведь можешь рассердиться.
– Чертовски глупо так говорить, Элис, – улыбаясь, заметил Вильям. – Во-первых, я рассержусь сразу же, если ты будешь продолжать в том же духе. Во-вторых, ты действительно должна рассказывать мне все без утайки, иначе я рассержусь еще сильнее. Ну ладно, оставим это. Что там, в Марлоу?
– Думаю, лучше это объяснит тебе Раймонд, папа. Можно его пригласить?
– Конечно, – сказал Вильям и посмотрел на Элизабет.
Та ободряюще улыбнулась, как только Элис вышла из комнаты.
– Она предупредит Раймонда, чтобы он был осторожен. Элис понимает: деловые вопросы не так горячат кровь, по крайней мере тебе, как любовь.
– И это правда, – ответил Вильям, искоса взглянув на Элизабет.
– Какое бесстыдство! – сурово укорила его Элизабет, но Вильям с таким жаром закивал головой, что она не могла не рассмеяться.
Элис нашла Раймонда: он выходил из комнаты Мартина.
– А, вот вы где! – воскликнула она. – Папа хочет поговорить с вами.
– Сейчас? – встревоженно спросил юноша. – Но я только что разговаривал с Мартином, и он сказал, чтобы я, несмотря ни на что, попросил вашего отца…
– Речь не о нас. Не смейте даже заикаться об этом! – Элис расплылась в улыбке. – Я была не права. Папа чувствует себя вполне нормально. Он хочет знать, что делается в Марлоу. Леди Элизабет полагает, ему можно поговорить о делах, даже если он при этом немножко поволнуется. Но я не смогла бы все как следует объяснить.
– Хорошо, сказал Раймонд медленно и твердо. – Объяснения действительно необходимы.
Он решительно прошел в спальню Вильяма, намереваясь разговорами о делах хотя бы на время избавиться от ощущения вины перед ним. Кроме того, он полагал себя в этих вопросах более сведущим, нежели его «господин». Еще больше успокаивало совесть молодого рыцаря то, что он мог дать делам сэра Вильяма благоприятный поворот. Буквально за несколько минут он выяснил в основном все, что касалось обязательств города перед его сюзереном.
– Отсюда следует: вас нагло обманули, – сердито сказал Раймонд, закончив свой отчет, и поспешно добавил: – Прошу вас, сэр, не терять присутствия духа.
– И не буду, – спокойно заметил Вильям, хотя губы его сурово сжались. – Все произошло из-за моей небрежности, и моей вины здесь почти столько же, сколько у других. Не следует вводить в искушение простолюдинов. У них нет чувства собственного достоинства. Для них хорошо все, что приносит прибыль.
Вильям ни разу не вышел из себя, пока они скрупулезно обсуждали сложившуюся ситуацию. В итоге было решено прежде всего поставить на причалах стражу и определить, что ввозится и что вывозится. Единственное, и чем сомневался Раймонд – в стоимости товаров здесь, в Англии.
– Мартин мог бы все разузнать, – сказал Вильям, – но мне не хочется посылать его в город. Я знаю, ты, Раймонд, не дашь его в обиду, но отправлять туда Мартина – непростая задача, ведь он особенно остро ощущает свое уродство, когда люди, завидев его, сотворяют знамения, дабы защититься от дьявола…
– Я тоже знаю об этом, папа, – вмешалась в разговор Элис.
Совсем не обязательно сопровождать меня, – холодно заметил Раймонд, подумав, не пытается ли Элис намекнуть отцу на свое желание ехать с ним. – Я сам могу записать, сколько надо рулонов ткани, бушелей зерна и прочего, и…
– И нам придется пригласить переводчика, который растолкует нам все написанное вами, – засмеялась Элис. – Я едва разобралась в вашем письме. Возможно, мне придется быть вашим писарем.
Вильям покусывал губы, раздираемый противоречивыми чувствами. Он прекрасно понимал, чего хочет Элис, и пришел бы в ярость, если бы не горел желанием остаться наедине с Элизабет. Он стремился выдворить Элис из замка почти так же сильно, как она стремилась быть рядом с Раймондом. Во всяком случае ситуация забавляла и искушала его, тем более что юноша, кажется, скорее пытался избежать компании Элис, нежели присоединиться к ней.
– Ты и в самом деле плохо владеешь языком, – согласился Вильям.
– Совсем нет, – запротестовала Элизабет, пока Раймонд решал, являются ли последние слова сэра Вильяма разрешением для Элис, или тот сказал, что думал, не отдавая себе отчета, к чему это может привести. – И почерк у него лучше, чем у кого бы то ни было на всем юге Франции. Во всяком случае, это не имеет значения, ведь он будет здесь и сможет сам прочитать, что написал.
Элизабет понимала мотивы Вильяма. Отчасти она соглашалась с ним, но знала: Элис не сможет без разрешения покинуть крепость. Как только Вильям встанет с постели, у нее уже не будет причин оставаться в Марлоу. А до той поры его можно считать достаточно серьезно больным, требующим более квалифицированного ухода, чем тот, который могла обеспечить Элис. После этого истинные причины ее задержки здесь могли бы стать слишком очевидными. Элизабет не опасалась осуждения или проявления неуважения со стороны слуг Вильяма, однако все, что они узнавали, с поразительной быстротой достигало ушей слуг в Хьюэрли.
Подобные рассуждения годились к взаимоотношениям Элис и Раймонда. Поэтому Элизабет сделала вид, что не замечает укоризненного взгляда, брошенного на нее Вильямом.
– Если тебе не нравится, как ведет записи Раймонд, Элис сможет расшифровать их для тебя, когда он вернется из города.
Сказав это, она с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться: слишком явственно читалось в обеих парах устремленных на нее глаз «Предательница!!!». Позднее она все объяснит Элис, и та поймет ее. Что же касается Вильяма… ночью она даст чувствам Вильяма бальзам, который излечит его.
Однако все предпринимавшиеся Элизабет предосторожности оказались тщетными. Моджер уже давно знал, что она и Вильям любят друг друга, и он не первый год прикидывал, какую назначить цену за свою поруганную честь. По сути, сейчас дело было не только в ней. Крушение планов плачевно отражается на характере таких натур, как Моджер. Оно делает их мстительными. И все эти неприятности преследовали его с самого начала уэльской кампании.
Все его планы нарушились. Каждая попытка убить Вильяма заканчивалась неудачей, причем две последние – по его собственной вине. Не находя никого, кроме себя, на ком можно было бы выместить злобу, он попытался совсем иыбросить Вильяма из головы. Однако из этого тоже ничего не вышло. У него сложилось впечатление, будто все в армии днем и ночью приходят в его лагерь только затем, чтобы поинтересоваться здоровьем сэра Вильяма. На следующий день после его нападения на Вильяма эти невинные вопросы приносили ему некоторое облегчение: они свидетельствовали о том, что никто не подозревает его. Однако, когда страх прошел, любое упоминание о Вильяме стало действовать на него, как грубая ткань на сыпь.
Иногда раздражение Моджера доходило до предела. Граф Хсрфордский вызвал его к себе и ледяным тоном учинил допрoc за неподчинение приказам Вильяма.
– Я слишком люблю Обри, чтобы доставлять неприятности его отцу, – сказал в заключение граф, – и, хотя Оори говорит, будто ранее вам не доводилось бывать в шкого рода сражениях, человеку вашего возраста должно хватать ума, чтобы следовать советам других, более опытных людей, подобных сэру Вильяму. Учтите это на будущее.
Моджер почел за благо не оправдываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53