И все-таки, сыновний долг победил в нем страх, и он тоже полетел во весь опор к длинным теням, отбрасываемым холмами.И тут из темноты раздался смех. Сперва он показался Клоду страшным, но это было всего лишь какое-то мгновение. В темноте весело хохотал его отец Гильом и смеху вторили еще два голоса.Когда Клод подъехал, то увидел своего отца в обществе старших братьев Виктора и Жака. На Викторе и впрямь был длинный плащ, который он демонстрировал отцу.— Да это же я, — смеялся старший брат. Гильом нервно хохотал прерывистым старческим хохотом.— А я думал, это Мертвый король, — и он вновь принимался хохотать.Завидев Клода, Виктор и Жак поскакали ему навстречу.— Ну что, ты тоже не испугался встречи с мертвецами? Смотри, какие мы страшные, — и Виктор, расправив плащ, взмахнул им.В самом деле, издалека его можно было принять за страшное видение, особенно в этих безлюдных краях.— А ты молодец, Клод, — не унимался Жак, — не побоялся привидения. Или ты просто спутал направление от страха, хотел убежать, а поскакал навстречу нам?— Не обижайте брата, — крикнул Гильом, — он вел себя как подобает мужчине. А я-то, старый дурак, подумал, что вы призраки!Ночь уже никому не казалась такой темной, страхи ушли. Но когда смех стих, Гильом вновь почувствовал себя старым и разбитым.— Может быть, зря, — вздохнул он, — это оказались вы — Виктор и Жак, может быть, мне лучше было бы встретить смерть.Знаешь, Виктор, я почувствовал такое странное облегчение, когда поскакал навстречу тебе, считая тебя призраком.— Да брось ты, отец, тебе еще жить да жить, — сам не веря в сказанное, произнес Виктор.— Мне лучше знать, — погрозил старшему сыну старик, — это не к добру, когда собственного сына принимаешь за образ смерти.— Брось, отец, не думай о плохом.— Нет, Виктор, доживи ты до моих лет — и поймешь, что творится в моей душе. Тебе же никогда не приходилось желать смерти?— Я не боюсь ее, — сказал Виктор.— Это совсем другое, — старик нахмурил брови, — бояться смерти и желать ее — это разные вещи. Я же сказал тебе, доживи до моих лет, и ты поймешь.Жак, слегка улыбаясь, смотрел на отца.— А ты все-таки молодец. Ночью, верхом, с оружием, как в старые времена.— Поехали домой! — махнул рукой Гильом и только сейчас ощутил, насколько устал.Он уже еле сидел в седле, но не хотел подавать вида.— А твой Анри, — сказал он Виктору, — совсем взрослый.— Да что ты, отец, ему еще очень мало лет.— Я в его годы был совсем несмышленный, даже не помню себя, а он уже сидит в седле, — сказал Гильом.— Он уже целый год сидит в седле, — рассмеялся Виктор.— И ты тоже был таким, — улыбнулся старик, — хоть и не помнишь.— Мне кажется, я всегда ездил на лошади.— Ну что ж, вы когда-нибудь смените меня, — сказал старик. — Теперь я и в самом деле могу спокойно умереть, только пообещайте мне, что никто из вас не подумает обидеть Констанцию.— Что ты, отец, — Виктор подъехал к Гильому, — мы все ее очень любим.Отец испытующе заглянул в глаза сыну, ему показалось, что тот его обманывает.— Говоришь, что любишь ее? — переспросил Гильом.— Да, — Виктор отвел взгляд.И именно потому, что отец не расспрашивал его дальше, Виктор понял, что между ним и отцом возникла преграда. Тот начал бояться теперь за свою воспитанницу.»Как убедить отца, что я желаю Констанции только добра? — думал Виктор. — Он еще недолго протянет, и мне не хотелось бы, чтобы перед смертью он лишил меня всего. Как сделать, чтобы он вспомнил о своем долге перед родом? Неужели я самСтану когда-нибудь таким старым, немощным, а мой сын примется рассуждать, как мне объяснить простую истину — властвовать должна сила, а не стариковская немощь?»Домой Гильом и его сыновья вернулись еще до рассвета.Старый Реньяр с трудом спустился с коня и, скрывая свою слабость от детей, двинулся к дому. Он еле смог подняться на крыльцо и добрести до постели. То, что совсем еще недавно он чувствовал прилив сил, позабылось. Теперь все его тело билОзноб.Но Гильом Реньяр нашел в себе силы раздеться и лишь только потом лег на кровать.Весь дом еще спал, когда Констанция пробралась к выходу. Она сама не могла объяснить, почему проснулась так рано. Она ничего не знала о ночной поездке Гильома и его сыновей, но девушка чувствовала, что сегодня последнее утро, когда она сможет добраться до ручья и побыть там одна.Конечно, на самом деле, Констанция обманывала себя, она надеялась встретить там Филиппа, но всячески гнала от себя эту крамольную мысль.Точно так же как и Гильом с Клодом, она вывела из конюшни лошадь, пробралась за ограду и только тогда вскочила в седло.Когда девушка добралась до ручья, солнце уже стояло довольно высоко. Но Констанция так и не дошла до своего любимого камня. Она услышала под деревом тоненький писк и раздвинула руками траву. Там лежало перевернутое гнездо, аВозле него копошились птенцы.— Ой, что с вами стало? — спросила Констанция, беря в руки легкое как пух гнездо.Она одного за другим ловила птенцов и осторожно опускала их на дно гнезда. Те, очутившись в гнезде, тут же затихали.— Маленькие, вы, наверное, совсем продрогли за ночь, — приговаривала Констанция, обогревая птенцов своим дыханием.Филипп Абинье даже сквозь шум водопада расслышал ее тихий голос. Он поднялся с камня и глянул поверх кустов на девушку, собиравшую в траве птенцов. Шлея ее платья сползла с плеча, обнажив белоснежное тело.Филиппу хотелось как можно скорее окликнуть Констанцию, снова быть с ней вместе, но он сдержался. Смотреть на нее, когда она не подозревает, что ты здесь рядом, было слишком большим искушением.Девушка собрала всех птенцов в гнездо, глянула вверх.— Откуда же вы свалились? И тут она увидела развилку с остатками гнезда.— Ох, какая высота! — сказала Констанция. — Сами вы туда не доберетесь.Девушка заткнула подол своего длинного платья за пояс и положила туда гнездо с птенцами. Дерево склонялось над водой, и Констанция начала пробираться по его наклонному стволу все ближе и ближе к развилке.Филипп стоял на камне и недоумевал, как это девушка до сих пор его не заметила. Но Констанция смотрела только себе под ноги, боясь сорваться.Теперь ей предстояло ступить со ствола на толстый сук, ведь она твердо решила вернуть птенцов на прежнее место.Констанция присела на сук, спустив ноги, и стала подвигаться к развилке, помогая себе руками.Глядя на нее, Филипп совсем не боялся, что девушка может сорваться, настолько ловко и уверенно она действовала, будто она всю жизнь только и делала, что лазила по деревьям.Наконец, птенцы были водворены на место, Констанция еще что-то им пошептала, словно прощалась, и только потом удосужилась глянуть вниз.Филипп, приготовивший столько слов для встречи, тут же их забыл. Он виновато улыбнулся и развел руками в стороны.— Я пришел, Констанция.Девушка ответила такой же лучезарной улыбкой и только тут сообразила, что подол ее платья подобран.Она, суетясь, стала вытаскивать его из-за широкого кожаного пояса и чуть не сорвалась вниз, настолько велико было ее волнение.— Тебе помочь спуститься? — крикнул Филипп.— Нет, я сама, — отрезала Констанция. Она вновь пробралась по наклонному стволу дерева и подошла к ручью.— Ты хочешь сюда?Филипп показал на плоский камень. Констанция отрицательно качнула головой.— Нет, Филипп, а вдруг будет как в прошлый раз? Приедет кто-нибудь из кузенов, и тебе может и не удастся спрятаться.— Честно говоря, я и не задумывался над этим, — замялся Филипп Абинье, — но я приехал не просто так.Он пробрался по выступавшим из ручья камням прямо к Констанции. Они стояли друг напротив друга, не решаясь приблизиться.— Я привез тебе подарок, — Филипп протянул руку и разжал ладонь.На ней сверкнуло золотое кольцо с жемчужиной. Конечно же, жемчужина не шла ни в какое сравнение с жемчужиной на медальоне Констанции, но вызвало такую бурю восторга, что право, если бы это видел дядя, он был бы тоже рад.Констанция примерила кольцо и улыбнулась. Даже на указательном пальце оно не держалось, было слишком велико.— Спасибо тебе, Филипп, я что-нибудь придумаю, ведь это твой подарок.— Должен же был я отблагодарить тебя за то, что ты спасла мне жизнь, — Филипп сказал совсем не то, что хотел.Но Констанция поняла его истинные мысли и прикоснулась к его руке.— Ты не сердишься на меня? — спросил Филипп.— Что ты, мне никто еще не делал таких подарков.— Извини, Констанция, что оно не пришлось тебе впору, ведь я даже не держал твою руку в своей.— Теперь можешь, — Констанция вложила свою ладонь в пальцы Филиппа. — Пойдем отсюда, вдруг кто-нибудь увидит. А насчет кольца… Во-первых, оно мне велико, а во-вторых, я все равно не могу его надеть.— Почему?— Кто-нибудь из кузенов или дядя Гильом спросят у меня, откуда я его взяла. И что я им отвечу?— Об этом я тоже не подумал, — пожал плечами Филипп.— Пойдем, пойдем, я покажу, где приготовила для него место, — и Констанция повела Филиппа по крутому склону к зарослям кустарника.Она раздвинула ветки, и молодые люди оказались в каком-то подобии не то дома, не то шалаша. Здесь лежал ствол старого поваленного дерева, его ветви были аккуратно обрезаны. Вокруг небольшой поляны возвышалась непроходимая стена кустов, а над стволом поваленного дерева был сооружен навес из сухих веток иСена.— Это укромное место, — сказала Констанция. — Когда я хочу побыть одна, совсем одна, — добавила девушка, — прихожу сюда. Никто не может меня найти, никто из кузенов не знает о нем. Все они ищут меня у ручья, а я сижу здесь.Филипп осмотрел убежище Констанции. Здесь, на высохшем суку дерева были навязаны разноцветные ленточки, в развилке сучьев поблескивал осколок зеркала.— Ну что, нравится? — спросила Констанция. — Можешь считать это моим домом.Она сняла слишком большое для ее руки кольцо и повесила его на сухой сучок поваленного дерева рядом с пестрыми ленточками.— Оно будет здесь, и я буду навещать его, приходить и надевать на палец, — склонив голову, сказала Констанция.— А ты не боишься, что его украдут птицы? — испугался за судьбу своего подарка Филипп. Констанция пожала плечами.— Они меня любят, зачем им красть мое кольцо? А если возьмут, я попрошу, и они вернут его обратно.Юноша не мог понять, шутит девушка или говорит серьезно. Глядя на Констанцию, он мог поверить во все что угодно, даже в то, что птицы слушают ее приказания. Он и сам сейчас был готов выполнить любую ее прихоть.— И не бойся, — засмеялась Констанция, — никто его здесь не украдет — ни птицы, ни люди. Только я одна, а теперь и ты знаем об этом укромном месте. Посмотри, как отсюда чудесно виден ручей, — она раздвинула руками кусты и передФилиппом открылась великолепная картина — бурлящий поток и плоский камень, который вода огибает двумя рукавами.Первая радость встречи прошла и Констанция посмотрела на Филиппа немного другими глазами. Только теперь она заметила, что парень немного грустен.— Я знаю, ты меня ненавидишь, — сказала Констанция.— Я ненавижу?! — изумился Филипп. — Да я… я… — и он осекся.— Конечно, ненавидишь, ведь я одна из Реньяров. Ты не можешь поступать иначе, я знаю, твоя мать обвинила моих кузенов и дядю в том, что это они убили твоего отца. Это правда? — спросила она Филиппа.— Да, я видел это собственными глазами, — полуприкрыв веки, ответил Филипп. — И ты видела это, только была слишком мала. Тебя вез на лошади кто-то из братьев, а ты вырвалась и побежала. А мы с отцом, спрятавшись, хотели переждать, пока проедут твой дядя и кузены, потому что мы находились на вашей земле. Но ты так плакала и отчаянно кричала»Пусти!», что я не выдержал и выбежал на дорогу, — Филипп бессильно опустил голову. — Я каждый день не устаю корить себя за тотЗлосчастный поступок.— Не надо, — сказала Констанция и положила свою теплую ладонь на продрогшее плечо Филиппа. — Не надо, прошлое не вернешь. Я верю тебе, если ты можешь сказать мне в лицо, что мои родственники убили твоего отца. Но я одна из них, — горестно сказала Констанция, — видишь, я даже была вместе с ними.— Я выбежал потому, — закрыв глаза, сказал Филипп, — что ты показалась мне другой. Даже маленькой девочкой ты не была похожа ни на одного из них.— Это ты все придумал себе сейчас.— Нет! — воскликнул Филипп. — Я каждый день возвращаюсь в прошлое, вновь и вновь переживаю, измеряю каждый свой шаг и вижу тебя. Да, теперь я точно знаю — это была ты. На тебе было дорогое нарядное платье, а в руках ты сжимала куклу.— Куклу… — задумалась Констанция, — значит это была я. Эта кукла до сих пор хранится у меня, временами я люблю брать ее на руки и разговаривать. Мне кажется, она знает какую — то тайну, но не может открыть ее мне.— Так значит это точно была ты, Констанция. Сколько же лет мы знаем друг друга? Почти всю нашу жизнь, а встретились только теперь.— Это странно звучит, — задумалась девушка, — знать всю жизнь, а встретиться только теперь. Наверное, мы что-то путаем.— Но почему я сразу вздрогнул, увидев тебя? Констанция улыбнулась.— Иногда это случается и по другому поводу.— По какому же?— Ну, знаешь… — замялась девушка, — бывает, иногда озноб пронижет тебя, а вдруг бросит в жар… Всякое бывает.— А ты? Что ты почувствовала, Констанция, когда впервые увидела меня? Констанция засмеялась.— Ты был такой мокрый и несчастный, что ничего кроме жалости испытывать к тебе было невозможно.— Ах, да, ты назвала меня мокрым нахохлившимся воробьем.— Да-да, именно, воробьем. Ты сегодня был похож на него.— Ты пришла сюда, потому что хотела увидеть меня? — с надеждой спросил Филипп Абинье.— Да, я все эти дни только и думала о тебе.— И я, — воскликнул Филипп и сжал пальцы Констанции, — я тоже думал о тебе. Я вспоминал ту нашу встречу.Может быть, они еще долго сидели бы, глядя в глаза друг другу, но их разговору суждено было прерваться. Огромная форель, выскочив из воды у самого камня, с шумом упала в воду.— О, какая огромная! — воскликнул Филипп.— Ты хотел бы, наверное, такую изловить? А зачем тебе нужна рыба? — спросила Констанция.Абинье напрягся и мрачная тень пробежала по его открытому лицу.— Знаешь, Констанция, моей матери было очень плохо. Она все время вспоминает отца, а тот иногда вместе со мной ходил на ручей ловить форель и приносил ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27