– Папа может пройти в «Галатуар» без очереди, – все так же отстраненно сообщила Люси. При этом она смотрела на Джека так, словно пыталась что-то сообщить ему взглядом, словно их уже что-то объединяло. Папаша быстро взглянул на часы. Им пора, они с Люси идут к «Полу» угоститься крабами и креветками и поболтать всласть. Если не касаться политики, глядишь, они и найдут общий язык, раз уж девочке вправили наконец мозги, – так выразился Дик Николе, усмехаясь. Что бы это значило – «вправили мозги»? Джек пытался перехватить взгляд Люси, угадать хоть какой-нибудь намек, движение губ или бровей, но тут ее папочка надвинулся на него, снова протянул ему руку – очень приятно было познакомиться, поговорить, надеюсь, еще встретимся. Он полностью перекрыл Джеку обзор, а когда наконец отступил в сторонку, Джек увидел, что сестра Люси все так же пристально смотрит на него, пытаясь что-то сказать взглядом. Вслух она произнесла только:
– Папочка и к «Полу» может пройти без очереди, что вы на это скажете? – Легонько коснулась его руки на прощание и уехала.
В малой гостиной читали розарий по усопшему Бадди Джаннету. Родные и те из знакомых, кто не успел вовремя убраться, тупо твердили в унисон «Аве Мария». Джек наблюдал за ними из холла. Тридцать семь раз молящиеся вставали на колени, поднимались, садились на стулья и вновь начинали все сначала. Священник руководил процессом, стоя перед аналоем возле гроба – отличная вещь, полированный орех, ручная работа, внутри тисненый креп. Похоже, вдова Бадди нуждаться не будет. Она оказалась постарше, чем думал Джек. Маленькая, субтильная, сидит на самом краешке удобного кресла со спинкой, перебирает четки, ни на кого не глядит. Взгляд отсутствующий, губы едва шевелятся. О чем она, интересно, думает? Надо бы подержать ее за руку, сказать ей что-нибудь. Сколько перевидел этих заупокойных служб, а так и не научился различать, кто правда горюет, а кто только делает вид. Сказать бы ей, какой славный парень был Бадди, как все его любили…
– Ты объяснишь мне наконец, что происходит? – буркнул ему в ухо Лео.
– А что такое? – спросил, оборачиваясь к нему, Джек.
– Я иду в ванную, а там девица расчесывает волосы перед зеркалом. Та девица, которую якобы привезли хоронить. В жизни ничего подобного не видел.
– Если не ошибаюсь, это ты меня за ней отправил, – вежливо напомнил ему Джек. – Ты сам говорил по телефону с сестрой Терезой Викторией.
– Говорил, да. Я как раз в это время обряжал твоего приятеля.
– Ну так позвони ей еще раз, – сказал Джек, пытаясь пройти мимо Лео.
– Я, знаешь ли, занят. Полно народу.
– Позвони попозже. Если я попытаюсь объяснить тебе, почему я привез в контору девицу, которая пока не превратилась в труп, ты непременно скажешь, что это все я затеял. Поговори с монахиней, а потом уж разбирайся со мной. – И Джек двинулся прочь по коридору к лестнице, ведущей на второй этаж.
Амелиту он застал в помещении, где были выставлены на продажу гробы. Она задумчиво водила пальчиком по лакированной поверхности лучшего изделия из дуба – цельное дерево, не какой-нибудь там шпон.
– Это модель «хоумстед», с бежевой подкладкой внутри, – охотно пояснил Джек. – Мы предлагаем гробы из пластика, металла, шпона и цельного дерева, по цене от шестидесяти до шестнадцати тысяч долларов, соответственно вашему бюджету и тому, насколько вы ценили усопшего. Хорошо, что нам не придется подбирать ящик тебе, ты вроде бы вполне здорова.
Она и впрямь выглядела неплохо. Темные волосы, опускавшиеся по цветастой блузе до самой талии, мягко сияли при свете лампы, тот же свет отражался и в обращенных к Джеку карих глазах.
– Приятная ткань, – сказала она, поглаживая бежевый креп, – мягкая.
– Так бы и улеглась в него, а? Где ты жить-то собираешься?
– Скоро я поеду в Лос-Анджелес, точно не знаю когда. Скоро-скоро, мне всегда хотелось поехать.
– В Лос-Анджелес?
– Да, у меня там две тети и еще бабушка. Говорят, там очень хорошо. А когда вы кладете сюда человека, вы его одеваете?
– С ног до головы. Сестра Люси сказала, где ты будешь жить в Новом Орлеане?
– Сказала, что найдет мне место. Вот этот розовый шелк мне нравится еще больше.
– Сестра Люси знает, что делает. Вы ведь с ней давно знакомы?
– Да, уже несколько лет.
– Она мне рассказала, что с тобой было. Как этот парень выкрал тебя, и все эти ужасы. Он тебя даже два раза уводил из дома, так? В первый-то раз ты была совсем девочкой.
– Вы о Берти говорите?
– О полковнике, как там его звать?
– Ну да, Берти. Полковник Дагоберто Годой Диас. Он занимал важный пост в правительстве. В настоящем правительстве. Он бы мог купить любой из этих гробов, даже тот, за шестьдесят тысяч.
– За шестнадцать, а не за шестьдесят. Но он же убил человека. Убил того врача.
– Да, конечно. Он очень рассердился, просто ужасно.
– Он сделал это у тебя на глазах.
– Я и говорю. Я как увидела это, очень испугалась. – Девушка вздрогнула, обхватила себя руками, будто от холода. – Совсем не тот человек, каким он был в Манагуа. – Она уже успокоилась, снова принялась ощупывать гроб изнутри. Теперь ее заинтересовала подушка. – Обещал, что устроит меня на конкурс «Сеньорита Универсо», но тут началась война, он уехал, а мне пришлось вернуться домой. – Ее внимание привлекли плиссированные складки, украшавшие подушку. Джек помолчал, обмозговывая все это.
– Но теперь он хочет убить тебя, или я что-то не так понял?
– Она вам сказала, да? Он очень рассердился, потому что боялся заразиться проказой, только он не заразился. Проказа не передается, как эта новая болезнь, которой теперь все болеют, или как та старая – ну, вы знаете. Жалко, что никто не объяснил Берти, что это не опасно. У комманданте Эдена Пастора, он тоже «контрас», была горная проказа, только я не знаю, от чего она бывает. Может, от укуса насекомых…
– Погоди-погоди, – перебил ее Джек. – Этот парень тебя похитил, так? В смысле – в самом начале. Пришел ночью, схватил тебя и увел в горы. Я все правильно понял?
– Ну и что? – Она недоуменно приподняла брови. – Он хотел, чтобы я была с ним. – Взгляд девушки смягчился, и она продолжала мечтательно: – Когда мужчине нравится девушка, очень-очень, он хочет, чтобы она была с ним. Ведь у вас есть подружки, всякие-разные, верно? – Улыбнувшись, она подвинулась вплотную к нему. – Такой красивый мужчина, хорошо одет. – Она уважительно потрогала его семидолларовый галстук в полосочку. – И комнаты у вас хорошие, большой холодильник, а в нем пиво и водка. Ну конечно, вы приводите сюда девушек – на вечер, на ночь, да? Что вы делаете удивленное лицо? Американские ребята в Манагуа тоже всегда так делали: «Кто, я? Каких девушек?» – точно они маленькие мальчики. Мне кажется, только американские ребята так притворяются. Делают вид, что они всегда ведут себя хорошо-хорошо. Вы же приводите сюда девушек, верно? Скажите мне все по правде.
– Пару раз приводил.
– А еще кое-что скажите – вы когда-нибудь ложились сюда с девушкой? Вот сюда?
– Да ты что? – воскликнул Джек.
– Тут так красиво. Мягко. – И она снова принялась гладить бежевый креп внутри гроба.
– Это же гробы, Амелита, – напомнил он ей.
– Я знаю, что гробы. Я никогда раньше не видела, какие они внутри. Словно маленькая кровать, да?
– Давай сядем, обсудим все это, что ли, – пробормотал он, окончательно теряясь.
– У вас в комнате? Да, это будет мило, – прощебетала она, изящно склонив голову.
Еле сдерживаясь, Джек сказал ей:
– Если б это была моя идея, спасать тебя, вытаскивать из всей этой истории…
– То что?
– Я бы уже давно плюнул на тебя.
– Вы на меня сердитесь? – удивленно нахмурилась она. – Почему?
Он уже не сердился. Он просто буркнул:
– Ладно, пошли, – и выключил в комнате свет. Они прошли по коридору, миновав комнату Джека и приемную, и попали в кабинет Лео.
– Сестра Люси позвонит, когда освободится. Если до вечера не позвонит, ляжешь спать вон там.
Он кивком указал на потертый диван с растрескавшейся кожей, древний, как сама контора «Муллен и сыновья».
Амелита послушно уселась на диван и спросила:
– А почему вы так ее называете?
– Как? – переспросил Джек, косясь на хаос, царивший у Лео на столе. Письма, деловые записи, у телефона лежат бланки вызова. Ни одного заполненного бланка. Слава богу, на сегодня больше дел нет.
– Почему вы называете ее «сестра Люси»? Она уже больше не монахиня. Просто Люси, Люси Николе.
Джек быстро поднял голову и уставился на девушку, привольно устроившуюся на старом диване Лео. Что она такое говорит?
– То есть как это – больше не монахиня? Я называл ее «сестра Люси». – Он помолчал, припоминая. – Точно, называл, и она не стала меня поправлять.
– Она привыкла, чтобы к ней так обращались.
– И эти парни в миссии – они тоже называли ее «сестра». Я сам слышал. И Лео, мой босс… – Тут Джек остановился, соображая, идет ли Лео в счет. Пожалуй, нет. Лео просто решил, что Люси – монахиня, раз она жила в миссии в Никарагуа.
– Про них я ничего не знаю, – гнула свое Амелита, – а про Люси точно знаю, что она теперь не монахиня. Раньше была, а теперь – нет. Сами подумайте, если б она все еще была монахиней, стала бы она надевать джинсы «Кельвин Кляйн»? Я тоже такие куплю, когда поеду в Лос-Анджелес.
– Да, насчет джинсов я уже думал.
– Точно куплю, как только приеду.
– Откуда ты знаешь про нее? Она сама тебе сказала?
– Сказала в машине, когда мы ехали из Никарагуа. Сказала, больше не будет монахиней. Больше не могу, говорит.
– Так и сказала?
– Я же говорю – так и сказала.
– Ты уверена?
– Сам спроси, если не веришь, – огрызнулась Амелита. Взгляд ее рассеянно блуждал по комнате, задержался на лицензии Лео в рамочке на стене, вернулся к Джеку. Джек так и стоял у стола. – Когда она была монахиней, она была очень милая. Самая милая из всех в «Саградо Фамилия».
– А теперь разве нет?
– Да, но теперь она стала совсем другой. С ней что-то происходит.
Наконец телефон зазвонил.
– Джек? Это Люси. – Он не сразу ответил, и она еще раз окликнула его: – Джек!
– Как прошел обед?
– Я бы хотела рассказать. Но не по телефону.
– Креветки с пивом?
– Наверное, я больше не буду встречаться с отцом. Никогда. Как Амелита?
– Все в порядке. Что случилось?
– Мне нужно поговорить с тобой. – Голос у нее был вроде бы прежний, но в нем чувствовалось напряжение, словно Люси с трудом сдерживала дрожь. – Привези Амелиту, если тебе не трудно… Я дома, у мамы, Одубон, сто один, по ту сторону парка.
– Я знаю это место. Ты там одна?
– Со мной Долорес, наша экономка… Приезжай поскорее, только не на катафалке. Будь поосторожнее.
– У меня есть машина, – сказал он. Немного подождал и произнес, впервые к ней так обращаясь: – Люси!
– Да?
– Сейчас мы приедем.
6
Люси провела Джека по коридору, увешанному какими-то расплывчатыми портретами и заключенными в рамку снимками карнавальных празднеств, через залы и столовые – затемненные, строго официальные – на застекленную террасу, изображавшую из себя уголок тропического леса. Обои украшал золотисто-зеленый рисунок из банановых листьев, стоявшие на полу гигантские зеленые пальмы и папоротники в кадках жадно поглощали свет, ротанговую мебель украшали зеленые же подушки, под потолком вращался вентилятор, а за дымчатым стеклом бара приветливо мерцали ряды бутылок. На низеньком кофейном столике стоял стакан шерри. Люси, одетая в белую блузу, широкие бежевые брюки и сандалии, была тиха и приветлива. Предложила Джеку самому налить себе выпить – он выбрал водку, бросил в стакан несколько кубиков льда, – дважды переспросила, не голоден ли он, ведь Долорес будет готовить ужин для Амелиты и могла бы заодно накормить и его.
Джек отказался. Люси сообщила, что Долорес успела сегодня побывать в церкви. Долорес, добавила она, с незапамятных времен ходит в негритянскую баптистскую церковь на Эспланаде. Долорес научила ее протестантским песнопениям. Мама даже вздрагивала, когда они принимались распевать псалмы на два голоса. Джек, отхлебнув глоток, внимательно посмотрел на свою собеседницу:
– Так вы больше не монахиня?
– Теперь уже нет, – ответила она.
– А я называл вас «сестра».
– Назвали пару раз.
– Теперь вы говорите по-другому. Она улыбнулась, недоумевая.
– В смысле, не так, как днем.
– Дайте мне попробовать это, – попросила она, указывая на его стакан. Джек протянул ей стакан с водкой, она осторожно отпила, проглотила, выпятив прелестную нижнюю губку. Разочарованно покачала головой: – Нет, водку я все равно пить не могу.
– Вы хотите заново все попробовать?
– Вернувшись в Новый Орлеан, я сразу позвонила маме, попросила телефон ее парикмахера. Целый год готовилась к этому и наконец решилась сделать себе перманент. Думала: завью волосы мелкими колечками, полностью сменю имидж. Мне казалось, надо как-то собирать себя из кусочков. Договорилась с парикмахером. И, только сидя в кресле и глядя на свое отражение в зеркале, я поняла: перманент – это не то.
– В каком смысле?
– В смысле – он мне не нужен. Я и так уже стала другой. Вы же сказали, я даже говорю по-другому. То есть я уже не тот человек, каким была год назад, да что там, даже сегодня днем. Я меняюсь. Сейчас я еще не такая, какой должна стать.
Она сидела на расстоянии вытянутой руки и казалась теперь Джеку не такой высокой, как днем, в туфлях на каблуках.
– Это вы правильно решили, – похвалил он девушку. – Вам так лучше, без перманента. – Помолчав с минуту, он добавил: – Когда я вышел из «Анголы», я думал первым делом одеться понаряднее и прямиком в бар «У Рузвельта», точно и не отлучался никогда. Но вышло по-другому. Был у меня приятель, Рой Хикс, освободился вместе со мной. – Джек невольно улыбнулся, вспоминая. – У него была такая манера: уставится на тебя, вроде ничего особенного, но чувствуется – он словно спрашивает, готов ли ты к смерти. А ростом невелик.
Люси улыбнулась ему в ответ, но улыбка тут же погасла:
– Вы же сказали, что дружили с ним.
– Ну да. Рой научил меня вести себя в тюрьме. Нет, на меня он так не смотрел, этот взгляд он приберегал для парней, которые цепляли его, забывали свое место, понимаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36