Качество удивило, рекомендую
И даже если бы могла и хотела, какой от этого толк? Ничто не остановит боль. Если бы только он не сказал, что любит ее. Тогда все можно было бы списать на страсть, обстоятельства или что-то другое.
Она почувствовала чью-то руку на своем плече и подняла голову. Перед ней, улыбаясь, стоял молодой парень, член экипажа:
— Вам сообщение.
Он протянул ей сложенный вдвое листок.
Какое-то время Мириам непонимающе смотрела на листок, потом взяла его и развернула. Одна-единственная написанная карандашом строчка.
Я люблю тебя. Тедди.
— Ответ будет?
Она вытерла глаза, вздохнула и, поколебавшись, покачала головой:
— Нет. Спасибо.
Удивленный молодой человек пожал плечами и, не сказав больше ни слова, удалился.
Мириам снова посмотрела на записку, потом свернула ее и спрятала в карман. Пальцы наткнулись на серебряную звезду, которую подарил ей Хоснер. Она вытащила руку из кармана. Прежде чем дать ответ Тедди Ласкову, нужно прояснить кое-что для себя.
* * *
Тедди Ласков совершил последний круг над Вавилоном. Там, внизу, все казалось спокойным. Все утихло. Уснуло. Никакого движения. Только ветер поднимал пыль над древними руинами, да какой-то старик, ехавший через равнину на осле, смотрел в небо. Огромный бело-голубой «конкорд» лежал у земляной пристани возле самого берега Евфрата.
На взгляд Ласкова, самолет никак не вписывался в этот унылый, застывший пейзаж. Новейший лайнер и деревня Умма как бы представляли собой две кульминации более чем двадцати пятивекового раздельного существования. И все же их что-то объединяло.
Ласков развернулся и взял курс на запад, подальше от «колыбели цивилизации», подальше от земли Плена, подальше от пустыни Шамийя — назад, в Иерусалим.
Через несколько минут он поравнялся с двумя «Си-130».
Мириам не ответила на его публичное признание в любви, и Ласков чувствовал себя немного идиотом, но люди на борту заслужили уважения и поддержки. Он сбросил скорость и, проходя мимо транспорта, помахал рукой.
Из всех иллюминаторов «Си-130» ему замахали в ответ.
Мириам Бернштейн, поборов неловкость, присоединилась к тем, кто, сгрудившись у иллюминаторов, приветствовал «Ф-14». Затем она вернулась на свое место, опустилась на пол и мгновенно уснула. Давид Беккер укрыл ее одеялом.
Ласков недолго занимался воздушной акробатикой и, быстро набрав высоту, устремился вперед. Когда они приземлятся, он будет встречать их, усталых, грязных, еще не стряхнувших с себя вавилонскую пыль, в аэропорту, свежевыбритый, принявший душ и в чистой одежде. В современном мире все меняется так невероятно быстро. В небе можно ориентироваться хотя бы на Полярную звезду, а вот на земле такой стабильности уже не осталось.
Интересно, изменилась ли Мириам? Нет. Только не Мириам. Она всегда была такой твердой, такой постоянной, почти безразличной. Поначалу, конечно, не избежать отстраненности и отчужденности, которые нередко возникают между любовниками после разлуки, но потом все станет на свои места.
Ласков устремился в стратосферу, не имея на то иной причины, как только чтобы увидеть плавный изгиб земли и вечные звезды на черном небе. Чем выше, тем яснее перспективы.
Вавилон.
Иерусалим.
Бог.
Мириам Бернштейн.
Все станет на свои места в холодной безвоздушной пустыне. Он все решит еще до того, как увидит шпили и купола Иерусалима.
* * *
В Нью-Йорке было десять часов вечера. Арабская и израильская делегации в здании Организации Объединенных Наций. Сообщения из Багдада и Иерусалима поступали через каждые пятнадцать минут. Последние новости, принесенные телетайпом, вселяли надежду.
Кто-то открыл бутылку арака, и она пошла по кругу. Разговоров было немного, но по мере того, как спадала напряженность, в зале стала ощущаться атмосфера уверенности и дружелюбия. Делегации потянулись друг к другу. Какой-то арабский делегат предложил тост, и вскоре все уже поднимали тосты, а арак и сладкое вино потекли если не рекой, то широким ручьем.
Сол Эзер, постоянный представитель Израиля при ООН, подумал, что никогда еще не видел ничего подобного. Что ж, прибывающие в ближайшее время делегаты ступят на хорошо подготовленную почву. Он тихонько поднялся и вышел в соседний офис, где имелся телефон, чтобы перезаказать места в одном отеле в центре города.
* * *
Шер-яшуб проводил взглядом самолет и повернул осла на восток, чтобы вернуться домой, в Умму. То, что случилось здесь, странным образом нарушило неторопливую, почти застывшую жизнь Междуречья.
Эпизод.
Одни вернулись из Вавилона на землю предков, другие предпочли остаться. Наверное, думал Шер-яшуб, в Иерусалиме будет большой праздник. А вот для Уммы наступило время неопределенности. Что ж, если даже не уцелеет община Уммы, останутся общины в Хиллахе и Багдаде. И даже если исчезнут они, устоит Иерусалим или какой-то другой город. Когда-нибудь Господь прекратит испытывать Своих детей, и тогда все разрозненные племена возвратятся в Землю Обетованную, твердо зная, что необходимости в существовании Диаспоры за пределами Сиона уже нет, что их кровь не умрет, что их народ выживет.
Солнце вставало над холмами Вавилона. Шер-яшуб поднял голову и запел сильным, чистым голосом, раскатившимся над долиной Евфрата и долетевшим до руин Вавилона:
— И соберу остаток стада Моего
из всех стран, куда я изгнал их,
и возвращу их во дворы их;
и будут плодиться и размножаться.
И поставлю над ними пастырей,
которые будут пасти их,
и они уже не будут бояться и пугаться,
и не будут теряться, —
говорит Господь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Она почувствовала чью-то руку на своем плече и подняла голову. Перед ней, улыбаясь, стоял молодой парень, член экипажа:
— Вам сообщение.
Он протянул ей сложенный вдвое листок.
Какое-то время Мириам непонимающе смотрела на листок, потом взяла его и развернула. Одна-единственная написанная карандашом строчка.
Я люблю тебя. Тедди.
— Ответ будет?
Она вытерла глаза, вздохнула и, поколебавшись, покачала головой:
— Нет. Спасибо.
Удивленный молодой человек пожал плечами и, не сказав больше ни слова, удалился.
Мириам снова посмотрела на записку, потом свернула ее и спрятала в карман. Пальцы наткнулись на серебряную звезду, которую подарил ей Хоснер. Она вытащила руку из кармана. Прежде чем дать ответ Тедди Ласкову, нужно прояснить кое-что для себя.
* * *
Тедди Ласков совершил последний круг над Вавилоном. Там, внизу, все казалось спокойным. Все утихло. Уснуло. Никакого движения. Только ветер поднимал пыль над древними руинами, да какой-то старик, ехавший через равнину на осле, смотрел в небо. Огромный бело-голубой «конкорд» лежал у земляной пристани возле самого берега Евфрата.
На взгляд Ласкова, самолет никак не вписывался в этот унылый, застывший пейзаж. Новейший лайнер и деревня Умма как бы представляли собой две кульминации более чем двадцати пятивекового раздельного существования. И все же их что-то объединяло.
Ласков развернулся и взял курс на запад, подальше от «колыбели цивилизации», подальше от земли Плена, подальше от пустыни Шамийя — назад, в Иерусалим.
Через несколько минут он поравнялся с двумя «Си-130».
Мириам не ответила на его публичное признание в любви, и Ласков чувствовал себя немного идиотом, но люди на борту заслужили уважения и поддержки. Он сбросил скорость и, проходя мимо транспорта, помахал рукой.
Из всех иллюминаторов «Си-130» ему замахали в ответ.
Мириам Бернштейн, поборов неловкость, присоединилась к тем, кто, сгрудившись у иллюминаторов, приветствовал «Ф-14». Затем она вернулась на свое место, опустилась на пол и мгновенно уснула. Давид Беккер укрыл ее одеялом.
Ласков недолго занимался воздушной акробатикой и, быстро набрав высоту, устремился вперед. Когда они приземлятся, он будет встречать их, усталых, грязных, еще не стряхнувших с себя вавилонскую пыль, в аэропорту, свежевыбритый, принявший душ и в чистой одежде. В современном мире все меняется так невероятно быстро. В небе можно ориентироваться хотя бы на Полярную звезду, а вот на земле такой стабильности уже не осталось.
Интересно, изменилась ли Мириам? Нет. Только не Мириам. Она всегда была такой твердой, такой постоянной, почти безразличной. Поначалу, конечно, не избежать отстраненности и отчужденности, которые нередко возникают между любовниками после разлуки, но потом все станет на свои места.
Ласков устремился в стратосферу, не имея на то иной причины, как только чтобы увидеть плавный изгиб земли и вечные звезды на черном небе. Чем выше, тем яснее перспективы.
Вавилон.
Иерусалим.
Бог.
Мириам Бернштейн.
Все станет на свои места в холодной безвоздушной пустыне. Он все решит еще до того, как увидит шпили и купола Иерусалима.
* * *
В Нью-Йорке было десять часов вечера. Арабская и израильская делегации в здании Организации Объединенных Наций. Сообщения из Багдада и Иерусалима поступали через каждые пятнадцать минут. Последние новости, принесенные телетайпом, вселяли надежду.
Кто-то открыл бутылку арака, и она пошла по кругу. Разговоров было немного, но по мере того, как спадала напряженность, в зале стала ощущаться атмосфера уверенности и дружелюбия. Делегации потянулись друг к другу. Какой-то арабский делегат предложил тост, и вскоре все уже поднимали тосты, а арак и сладкое вино потекли если не рекой, то широким ручьем.
Сол Эзер, постоянный представитель Израиля при ООН, подумал, что никогда еще не видел ничего подобного. Что ж, прибывающие в ближайшее время делегаты ступят на хорошо подготовленную почву. Он тихонько поднялся и вышел в соседний офис, где имелся телефон, чтобы перезаказать места в одном отеле в центре города.
* * *
Шер-яшуб проводил взглядом самолет и повернул осла на восток, чтобы вернуться домой, в Умму. То, что случилось здесь, странным образом нарушило неторопливую, почти застывшую жизнь Междуречья.
Эпизод.
Одни вернулись из Вавилона на землю предков, другие предпочли остаться. Наверное, думал Шер-яшуб, в Иерусалиме будет большой праздник. А вот для Уммы наступило время неопределенности. Что ж, если даже не уцелеет община Уммы, останутся общины в Хиллахе и Багдаде. И даже если исчезнут они, устоит Иерусалим или какой-то другой город. Когда-нибудь Господь прекратит испытывать Своих детей, и тогда все разрозненные племена возвратятся в Землю Обетованную, твердо зная, что необходимости в существовании Диаспоры за пределами Сиона уже нет, что их кровь не умрет, что их народ выживет.
Солнце вставало над холмами Вавилона. Шер-яшуб поднял голову и запел сильным, чистым голосом, раскатившимся над долиной Евфрата и долетевшим до руин Вавилона:
— И соберу остаток стада Моего
из всех стран, куда я изгнал их,
и возвращу их во дворы их;
и будут плодиться и размножаться.
И поставлю над ними пастырей,
которые будут пасти их,
и они уже не будут бояться и пугаться,
и не будут теряться, —
говорит Господь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61