https://wodolei.ru/catalog/vanni/gzhakuzi/
Две угодили в оконные стекла, и на них паутиной пошли трещины.
Беккер смял сигарету и бросил ее на пол. Протянул руку, чтобы выключить аварийное питание, но вспомнил, что оно нужно для последней уловки, которую они запланировали. Он пожал плечами. Вся изобретательность в мире ровным счетом ничего не значит, когда ей противостоит толпа. Орда. Как это шутили американские пехотинцы во время Корейской войны? Китайский батальон состоит из трех орд и одной толпы, или что-то в этом роде. Смешно. Орды побеждают цивилизованный мир. Постепенно. Как в свое время Рим.
Беккер поднялся, чтобы выйти.
Радио замолчало, потом приятно замурлыкало. Из громкоговорителя раздался голос на плохом иврите.
— Вы должны сдаться, — быстро произнес голос. — Скажите Хоснеру, что он должен сдаться.
Беккер посмотрел на приемник. Араб говорил быстро и неразборчиво, на случай если передачу где-то пеленгуют. Через секунду остались уже одни помехи.
— Пошел к черту! — ответил Беккер.
Он вышел из салона и направился туда, где шел бой.
* * *
Отряд ашбалов на холме находился уже в сотне метров от горящей зеленым светом лампочки прибора ночного видения. Рядом снайперская пара установила свою позицию, и Мурад стрелял молча и спокойно в головы, видневшиеся над бруствером на гребне.
Берг повернулся к Хоснеру:
— Мне кажется, они уже довольно близко.
Хоснер кивнул. Добкин приказал им придержать то, что определялось как последняя защитная мера и психологический бой, до того момента, когда другого выхода уже не будет. Но Хоснер понимал, что случая более крайнего, чем сейчас, быть не может. Он отдал своему посыльному приказ запустить в действие последнюю из защитных мер. Потом повернулся к Бергу:
— Хочу посмотреть, как дела у Брина. Ты командир. Оставайся на месте.
Берг кивнул в знак согласия. Едва Хоснер ушел, одна из посыльных, молодая девушка, торопливо подошла и, задыхаясь, доложила:
— Они поднимаются по склону со стороны реки.
Берг раскурил свою трубку. Руководство боем с вершины холма никогда не было его сильной стороной и любимым делом. Прошло уже больше тридцати лет с тех пор, как он сам был солдатом. Добкин ушел, а Хоснер побежал на передовую, явно чтобы совершить самоубийство — в этом никаких сомнений не было. От министра иностранных дел ничего не слышно уже на протяжении немалого времени. Он или мертв, или ранен, или, как остальные, борется за свою жизнь. А его, Берга, оставили здесь расхлебывать всю эту кашу. Если бы представился шанс, он должен был бы вести переговоры о капитуляции. Он, тот самый человек, который всегда старался сохранять дистанцию и нейтралитет. Однако на сей раз он оказался в горячей точке, и оказался в одиночестве. Больше не прибегали посыльные, чтобы сообщить, как идет бой. Наверное, все сражаются на передовой. Вокруг не было никого, чтобы проконсультироваться. Теперь Берг понял, что чувствовал Хоснер, и искренне посочувствовал ему. Неожиданно рядом возникла девушка-посыльная. Он вгляделся. Это была Эсфирь Аронсон, одна из помощниц министра иностранных дел. Девушка дрожала, и голос ее дрожал, когда она начала сбивчиво докладывать.
— Что же нам делать? — спросила она.
Берг задумчиво курил свою трубку. Сейчас он слышал стрельбу по крайней мере десятка «АК-47» на восточном склоне. Конечно, они там жизненно необходимы, но нельзя позволить арабам подняться по западному склону, не встретив никакого сопротивления. Министр иностранных дел отвечал за эту часть периметра и, как полагал Берг, понимал, что не справляется с задачей. Всю линию удерживали лишь восемь человек. Кроме того, где-то там Ричардсон и Макклюр.
Он показал на восточный склон:
— Иди туда и хочешь — выпроси, хочешь — возьми взаймы или же укради два «АК-47» и по крайней мере два заряженных пистолета. Отнеси их на западный склон. Сразу, как вернешься, скажи мистеру Вейцману, чтобы переходил к последним оборонительным действиям. Поняла?
Девушка кивнула.
Берг посмотрел на нее. Слишком много ответственности для одного человека, решил он. Ей одной предстояло раздобыть оружие и снаряжение, затем несколько сотен метров тащить их в темноте туда, где они нужны больше всего, а кроме того, передать приказ министру иностранных дел, который наверняка уже совсем измучился от сомнений. И все это предстояло осуществить срочно, до того как арабы поднимутся вверх по склону. Он похлопал ее по плечу:
— Все будет в полном порядке. Только не торопись.
— Я справлюсь.
— Хорошо. Ты там случайно не видела генерала Добкина?
— Нет.
— Ну ладно. Тогда беги. Удачи тебе.
И девушка побежала в темноту, туда, где раздавались неумолчные звуки стрельбы.
* * *
Добкин стоял в укрытии рядом с Макклюром и Ричардсоном:
— Я так и думал, что в конце концов они попытаются подняться именно по этому склону.
Макклюр наклонился вперед, обеими руками держа перед собой пистолет, и дважды выстрелил вправо, потом еще два раза прямо перед собой и две пули направил влево. Он продолжал палить, пока не расстрелял всю обойму, и только тогда выпрямился:
— Чертовски трудно держать линию длиной в пятьсот метров с обоймой из шести патронов. — Он покопался в карманах в надежде найти еще несколько запасных патронов.
— Они наверняка пришлют что-нибудь сюда с другой стороны, — попытался успокоить его Ричардсон.
— Очень надеюсь на это, — пробурчал в ответ Макклюр и начал перезаряжать пистолет.
Ричардсон внимательно осматривал склон, когда огонь внезапно прекратился. В тишине время от времени гремели камешки в жестянке или же раздавалось тихое арабское проклятие, когда кто-то из врагов оступался или спотыкался.
— Когда же они, черт возьми, приведут в действие свой план? Куда подевалась посыльная? Где наши автоматы?
Добкин встал в укрытии во весь рост:
— Спроси об этом генерала Хоснера. Я здесь больше не работаю. — Он согнулся, приняв позу бегуна на старте.
— Прощай! — бросил генерал Макклюру. — Увидимся в Хайфе или Хьюстоне.
Он распрямился, словно пружина, перелетел через бруствер и, как ему показалось, повис в воздухе, успев взглянуть вниз и оценить, сколь неудобным будет приземление. Добкин вспомнил, что когда-то здесь была стена, которую насыпали от берега реки. Удар о землю оказался очень сильным. Следующий прыжок перенес его на десять метров вниз по крутому склону, а третий — еще на двадцать метров дальше. Он бежал, а вернее, падал, почти вертикально — вниз, на землю. Половина длины склона была преодолена меньше чем за три секунды. И тут генерал оказался лицом к лицу с двумя удивленными арабами — они словно выскочили из темноты. Их реакция оказалась инстинктивной и потому предсказуемой: они вскинули автоматы с примкнутыми штыками.
* * *
Хоснер обнаружил Наоми Хабер на земле рядом с Натаном Брином. Его простреленная голова покоилась у нее на коленях. Теперь стало понятно, как и почему противнику удалось подойти настолько близко.
— Где винтовка? — резко спросил он.
Девушка подняла на командира отсутствующий взгляд:
— Он убит.
— Я вижу, черт побери! Где чертова винтовка?
Наоми покачала головой. Хоснер наклонился вперед. Не столько увидел винтовку, сколько почувствовал, где она должна быть — там, куда Брин бросил ее, на выступе. В том месте, где прошла пуля, в земле осталась борозда. А еще что-то мокрое и теплое. Хоснер вытер руку. Это не шальная пуля, решил он. По крайней мере одна снайперская винтовка у арабов есть. А если они заберут оружие Брина, то получат и еще одну. Неужели снайпер все еще наблюдает? Что ж, ответ получить не трудно. Хоснер перепрыгнул через земляную насыпь и соскользнул вниз по склону. Зеленая лампочка светилась и была прекрасно видна в темноте. Он нырнул прямо к ней.
Мурад увидел израильтянина в прицел. Он негромко окликнул своих, ползших сейчас по склону за винтовкой, но они не могли видеть Хоснера.
Хоснер схватил винтовку, перекатился и поднял ее. В это мгновение он увидел приближающийся отряд — до него оставалось менее тридцати метров — и выстрелил пять раз, быстро, посылая пули одну за другой. Один или два человека явно были убиты, а остальные обратились в бегство. Ашбалы прекрасно понимали, что совершенно бессильны против американского прибора ночного видения.
Мурад прицелился в Хоснера. О, как он хотел заполучить этот прибор! А сейчас из-за этого ненормального драгоценный прицел может пострадать! Мурад выстрелил.
Хоснер услышал, как пуля взрыла землю у его ног. Он прижался к земле на склоне холма и внимательно осмотрелся. Араб прекрасно знал, где находится он, Хоснер, но он-то не знал, где прячется араб. И если не удастся определить это в ближайшие несколько секунд, то все — снайпер запросто его пристрелит.
Мурад поймал Хоснера в перекрестье прицела и нажал на курок. Промахнуться в данном случае было невозможно.
Отряд арабских пехотинцев непосредственно за спиной Мурада начал слепо палить по прибору ночного видения — зеленые линии трассирующих пуль переплетались в темноте под разными углами. Все они сходились на земле и мерцали, словно погибающие светлячки, а рикошеты разлетались во всех направлениях.
Мурад нажал на спусковой крючок как раз в тот момент, когда картинка в его инфракрасном прицеле начала исчезать.
Главный недостаток этого прицела заключался в том, что во время боя он бледнел, если оказывался нацеленным на светящийся фосфор. Следы выстрелов отряда как раз пересекали красную картинку его прицела и оставляли белые полосы, которые постепенно расплывались и сливались. Именно поэтому он и мечтал так страстно об этом американском прицеле — «Старлайт».
Снайпер выругался и выстрелил не глядя.
— Прекратите вы, дураки, прекратите сейчас же!
Он стрелял вслепую — еще и еще, не останавливаясь. Его напарник, Сафар, тоже кричал — он сумел перекричать «АК-47», и отряд прекратил огонь.
Хоснер понял, что случилось. Кто-то, попав в эту ситуацию, сказал бы, что Бог вновь оказался на его стороне и помог ему. Но Хоснер чувствовал: высшие силы просто играют с ним. Бомба. Взрыв. Автоматы. Теперь, наконец, вот это. Он не заговорен от опасности. Напротив, он проклят. И когда только всему придет конец?
Изображение в прицеле Мурада восстановилось, и снайпер внимательно всмотрелся в то место, где только что находился Хоснер, но ничего не увидел.
А Хоснер всего-навсего нашел небольшое углубление в склоне холма, ниже крутого подъема уступа, который служил наблюдательным пунктом, и скатился в него. Как и любой пехотинец, он прекрасно знал, как сжиматься, занимая поменьше места. Каждый мускул съежился, воздух из легких куда-то испарился, и человек, словно сдувшийся воздушный шарик, поместился в жалкую ямку, в которую в обычной жизни никогда бы не вписался. Все его тело, руки, ноги уменьшились в размере каким-то метафизическим образом, известным только тому, кто сам побывал под обстрелом, а ложбина в земле, казалось, стала на несколько драгоценных сантиметров глубже, чем мгновение назад.
Внезапно Мурад испугался, почувствовал себя обманутым, незащищенным, словно оказался на поле. Он тоже нашел в земле крохотное углубление и зарылся в него.
Звуки боя доносились с вершины холма, но здесь, в этом месте, казалось, царила тишина. Хоснер и Мурад выжидали, словно испытывая друг друга. Два ночных прицела. Два глушителя и две превосходных винтовки. Молчаливые, невидимые и смертоносные.
Основной отряд ашбалов отстоял на сотню метров от внешней границы периметра, но несколько групп хорошо подготовленных саперов, способных проникнуть в тыл противника, просочились на позицию непосредственно под брустверами и завалом. Там они и притаились, бессловесные и замерзшие, вооруженные только ножами и пистолетами, обмазанные для маскировки грязью — так они ожидали той минуты, когда основные силы нанесут решающий удар. Будь у них гранаты, торпеды, ранцевые заряды — то есть все то, что положено иметь саперам, — они уже давно посеяли бы панику в рядах израильтян. Но никто и не предполагал, что придется штурмовать холм с целью взять заложников. И потому саперы чувствовали себя обманутыми, не готовыми к атаке и вовлеченными в нее какой-то хитростью или обманом. Они же не какая-то пехота. Они — профессионалы, элита любого пехотного подразделения. А ползти к вражеской линии впереди основного отряда равносильно самоубийству. Им ничего не оставалось, как ждать того момента, когда основные силы перейдут в итоговое наступление. Тогда они прыгнут в окопы израильтян и пустят в ход ножи и пистолеты. Вот если бы только сначала подстраховаться гранатами...
* * *
Добкин прыгнул и пролетел мимо двух изумленных арабов. Они упали и так и лежали — спинами на склоне, зарывшись пятками в оползающую глину и песок. Чуть придя в себя, ашбалы направили свои «АК-47» вниз и открыли огонь. Отдача автоматического оружия оказалась настолько сильной, что люди не удержались на склоне и сползли вниз по переднему скату бруствера, сметая наносы времени и оголяя первоначальную кладку.
Добкин в прямом смысле летел вперед. Он услышал хлопки выстрелов и свист пролетающих мимо пуль. Ноги его наконец коснулись земли, и генерал вновь с силой оттолкнулся и прыгнул. Сапоги задели кусты, раздался треск ломающихся веток. Генерал прыгнул еще раз, словно воздушный акробат на батуте, и вновь взлетел в воздух.
Зеленоватые светящиеся линии преследовали его. Казалось он кувыркается между длинными, мертвенно-бледными пальцами. Это парение в воздухе продолжалось, казалось, целую вечность. Над ним чернело звездное небо древней Месопотамии. А потом вершина холма размытым пятном пронеслась мимо, и ее сменил мерцающий Евфрат. Затем небо и земля снова поменялись местами. Краем глаза Добкин успевал уследить за зелеными фосфоресцирующими полосами, напоминающими лучи смерти в фантастическом кинобоевике, — они подбирались все ближе и ближе, преследуя его, а сухие звуки оружейного стаккато становились все громче по мере того, как к жуткому оркестру присоединялись новые и новые инструменты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Беккер смял сигарету и бросил ее на пол. Протянул руку, чтобы выключить аварийное питание, но вспомнил, что оно нужно для последней уловки, которую они запланировали. Он пожал плечами. Вся изобретательность в мире ровным счетом ничего не значит, когда ей противостоит толпа. Орда. Как это шутили американские пехотинцы во время Корейской войны? Китайский батальон состоит из трех орд и одной толпы, или что-то в этом роде. Смешно. Орды побеждают цивилизованный мир. Постепенно. Как в свое время Рим.
Беккер поднялся, чтобы выйти.
Радио замолчало, потом приятно замурлыкало. Из громкоговорителя раздался голос на плохом иврите.
— Вы должны сдаться, — быстро произнес голос. — Скажите Хоснеру, что он должен сдаться.
Беккер посмотрел на приемник. Араб говорил быстро и неразборчиво, на случай если передачу где-то пеленгуют. Через секунду остались уже одни помехи.
— Пошел к черту! — ответил Беккер.
Он вышел из салона и направился туда, где шел бой.
* * *
Отряд ашбалов на холме находился уже в сотне метров от горящей зеленым светом лампочки прибора ночного видения. Рядом снайперская пара установила свою позицию, и Мурад стрелял молча и спокойно в головы, видневшиеся над бруствером на гребне.
Берг повернулся к Хоснеру:
— Мне кажется, они уже довольно близко.
Хоснер кивнул. Добкин приказал им придержать то, что определялось как последняя защитная мера и психологический бой, до того момента, когда другого выхода уже не будет. Но Хоснер понимал, что случая более крайнего, чем сейчас, быть не может. Он отдал своему посыльному приказ запустить в действие последнюю из защитных мер. Потом повернулся к Бергу:
— Хочу посмотреть, как дела у Брина. Ты командир. Оставайся на месте.
Берг кивнул в знак согласия. Едва Хоснер ушел, одна из посыльных, молодая девушка, торопливо подошла и, задыхаясь, доложила:
— Они поднимаются по склону со стороны реки.
Берг раскурил свою трубку. Руководство боем с вершины холма никогда не было его сильной стороной и любимым делом. Прошло уже больше тридцати лет с тех пор, как он сам был солдатом. Добкин ушел, а Хоснер побежал на передовую, явно чтобы совершить самоубийство — в этом никаких сомнений не было. От министра иностранных дел ничего не слышно уже на протяжении немалого времени. Он или мертв, или ранен, или, как остальные, борется за свою жизнь. А его, Берга, оставили здесь расхлебывать всю эту кашу. Если бы представился шанс, он должен был бы вести переговоры о капитуляции. Он, тот самый человек, который всегда старался сохранять дистанцию и нейтралитет. Однако на сей раз он оказался в горячей точке, и оказался в одиночестве. Больше не прибегали посыльные, чтобы сообщить, как идет бой. Наверное, все сражаются на передовой. Вокруг не было никого, чтобы проконсультироваться. Теперь Берг понял, что чувствовал Хоснер, и искренне посочувствовал ему. Неожиданно рядом возникла девушка-посыльная. Он вгляделся. Это была Эсфирь Аронсон, одна из помощниц министра иностранных дел. Девушка дрожала, и голос ее дрожал, когда она начала сбивчиво докладывать.
— Что же нам делать? — спросила она.
Берг задумчиво курил свою трубку. Сейчас он слышал стрельбу по крайней мере десятка «АК-47» на восточном склоне. Конечно, они там жизненно необходимы, но нельзя позволить арабам подняться по западному склону, не встретив никакого сопротивления. Министр иностранных дел отвечал за эту часть периметра и, как полагал Берг, понимал, что не справляется с задачей. Всю линию удерживали лишь восемь человек. Кроме того, где-то там Ричардсон и Макклюр.
Он показал на восточный склон:
— Иди туда и хочешь — выпроси, хочешь — возьми взаймы или же укради два «АК-47» и по крайней мере два заряженных пистолета. Отнеси их на западный склон. Сразу, как вернешься, скажи мистеру Вейцману, чтобы переходил к последним оборонительным действиям. Поняла?
Девушка кивнула.
Берг посмотрел на нее. Слишком много ответственности для одного человека, решил он. Ей одной предстояло раздобыть оружие и снаряжение, затем несколько сотен метров тащить их в темноте туда, где они нужны больше всего, а кроме того, передать приказ министру иностранных дел, который наверняка уже совсем измучился от сомнений. И все это предстояло осуществить срочно, до того как арабы поднимутся вверх по склону. Он похлопал ее по плечу:
— Все будет в полном порядке. Только не торопись.
— Я справлюсь.
— Хорошо. Ты там случайно не видела генерала Добкина?
— Нет.
— Ну ладно. Тогда беги. Удачи тебе.
И девушка побежала в темноту, туда, где раздавались неумолчные звуки стрельбы.
* * *
Добкин стоял в укрытии рядом с Макклюром и Ричардсоном:
— Я так и думал, что в конце концов они попытаются подняться именно по этому склону.
Макклюр наклонился вперед, обеими руками держа перед собой пистолет, и дважды выстрелил вправо, потом еще два раза прямо перед собой и две пули направил влево. Он продолжал палить, пока не расстрелял всю обойму, и только тогда выпрямился:
— Чертовски трудно держать линию длиной в пятьсот метров с обоймой из шести патронов. — Он покопался в карманах в надежде найти еще несколько запасных патронов.
— Они наверняка пришлют что-нибудь сюда с другой стороны, — попытался успокоить его Ричардсон.
— Очень надеюсь на это, — пробурчал в ответ Макклюр и начал перезаряжать пистолет.
Ричардсон внимательно осматривал склон, когда огонь внезапно прекратился. В тишине время от времени гремели камешки в жестянке или же раздавалось тихое арабское проклятие, когда кто-то из врагов оступался или спотыкался.
— Когда же они, черт возьми, приведут в действие свой план? Куда подевалась посыльная? Где наши автоматы?
Добкин встал в укрытии во весь рост:
— Спроси об этом генерала Хоснера. Я здесь больше не работаю. — Он согнулся, приняв позу бегуна на старте.
— Прощай! — бросил генерал Макклюру. — Увидимся в Хайфе или Хьюстоне.
Он распрямился, словно пружина, перелетел через бруствер и, как ему показалось, повис в воздухе, успев взглянуть вниз и оценить, сколь неудобным будет приземление. Добкин вспомнил, что когда-то здесь была стена, которую насыпали от берега реки. Удар о землю оказался очень сильным. Следующий прыжок перенес его на десять метров вниз по крутому склону, а третий — еще на двадцать метров дальше. Он бежал, а вернее, падал, почти вертикально — вниз, на землю. Половина длины склона была преодолена меньше чем за три секунды. И тут генерал оказался лицом к лицу с двумя удивленными арабами — они словно выскочили из темноты. Их реакция оказалась инстинктивной и потому предсказуемой: они вскинули автоматы с примкнутыми штыками.
* * *
Хоснер обнаружил Наоми Хабер на земле рядом с Натаном Брином. Его простреленная голова покоилась у нее на коленях. Теперь стало понятно, как и почему противнику удалось подойти настолько близко.
— Где винтовка? — резко спросил он.
Девушка подняла на командира отсутствующий взгляд:
— Он убит.
— Я вижу, черт побери! Где чертова винтовка?
Наоми покачала головой. Хоснер наклонился вперед. Не столько увидел винтовку, сколько почувствовал, где она должна быть — там, куда Брин бросил ее, на выступе. В том месте, где прошла пуля, в земле осталась борозда. А еще что-то мокрое и теплое. Хоснер вытер руку. Это не шальная пуля, решил он. По крайней мере одна снайперская винтовка у арабов есть. А если они заберут оружие Брина, то получат и еще одну. Неужели снайпер все еще наблюдает? Что ж, ответ получить не трудно. Хоснер перепрыгнул через земляную насыпь и соскользнул вниз по склону. Зеленая лампочка светилась и была прекрасно видна в темноте. Он нырнул прямо к ней.
Мурад увидел израильтянина в прицел. Он негромко окликнул своих, ползших сейчас по склону за винтовкой, но они не могли видеть Хоснера.
Хоснер схватил винтовку, перекатился и поднял ее. В это мгновение он увидел приближающийся отряд — до него оставалось менее тридцати метров — и выстрелил пять раз, быстро, посылая пули одну за другой. Один или два человека явно были убиты, а остальные обратились в бегство. Ашбалы прекрасно понимали, что совершенно бессильны против американского прибора ночного видения.
Мурад прицелился в Хоснера. О, как он хотел заполучить этот прибор! А сейчас из-за этого ненормального драгоценный прицел может пострадать! Мурад выстрелил.
Хоснер услышал, как пуля взрыла землю у его ног. Он прижался к земле на склоне холма и внимательно осмотрелся. Араб прекрасно знал, где находится он, Хоснер, но он-то не знал, где прячется араб. И если не удастся определить это в ближайшие несколько секунд, то все — снайпер запросто его пристрелит.
Мурад поймал Хоснера в перекрестье прицела и нажал на курок. Промахнуться в данном случае было невозможно.
Отряд арабских пехотинцев непосредственно за спиной Мурада начал слепо палить по прибору ночного видения — зеленые линии трассирующих пуль переплетались в темноте под разными углами. Все они сходились на земле и мерцали, словно погибающие светлячки, а рикошеты разлетались во всех направлениях.
Мурад нажал на спусковой крючок как раз в тот момент, когда картинка в его инфракрасном прицеле начала исчезать.
Главный недостаток этого прицела заключался в том, что во время боя он бледнел, если оказывался нацеленным на светящийся фосфор. Следы выстрелов отряда как раз пересекали красную картинку его прицела и оставляли белые полосы, которые постепенно расплывались и сливались. Именно поэтому он и мечтал так страстно об этом американском прицеле — «Старлайт».
Снайпер выругался и выстрелил не глядя.
— Прекратите вы, дураки, прекратите сейчас же!
Он стрелял вслепую — еще и еще, не останавливаясь. Его напарник, Сафар, тоже кричал — он сумел перекричать «АК-47», и отряд прекратил огонь.
Хоснер понял, что случилось. Кто-то, попав в эту ситуацию, сказал бы, что Бог вновь оказался на его стороне и помог ему. Но Хоснер чувствовал: высшие силы просто играют с ним. Бомба. Взрыв. Автоматы. Теперь, наконец, вот это. Он не заговорен от опасности. Напротив, он проклят. И когда только всему придет конец?
Изображение в прицеле Мурада восстановилось, и снайпер внимательно всмотрелся в то место, где только что находился Хоснер, но ничего не увидел.
А Хоснер всего-навсего нашел небольшое углубление в склоне холма, ниже крутого подъема уступа, который служил наблюдательным пунктом, и скатился в него. Как и любой пехотинец, он прекрасно знал, как сжиматься, занимая поменьше места. Каждый мускул съежился, воздух из легких куда-то испарился, и человек, словно сдувшийся воздушный шарик, поместился в жалкую ямку, в которую в обычной жизни никогда бы не вписался. Все его тело, руки, ноги уменьшились в размере каким-то метафизическим образом, известным только тому, кто сам побывал под обстрелом, а ложбина в земле, казалось, стала на несколько драгоценных сантиметров глубже, чем мгновение назад.
Внезапно Мурад испугался, почувствовал себя обманутым, незащищенным, словно оказался на поле. Он тоже нашел в земле крохотное углубление и зарылся в него.
Звуки боя доносились с вершины холма, но здесь, в этом месте, казалось, царила тишина. Хоснер и Мурад выжидали, словно испытывая друг друга. Два ночных прицела. Два глушителя и две превосходных винтовки. Молчаливые, невидимые и смертоносные.
Основной отряд ашбалов отстоял на сотню метров от внешней границы периметра, но несколько групп хорошо подготовленных саперов, способных проникнуть в тыл противника, просочились на позицию непосредственно под брустверами и завалом. Там они и притаились, бессловесные и замерзшие, вооруженные только ножами и пистолетами, обмазанные для маскировки грязью — так они ожидали той минуты, когда основные силы нанесут решающий удар. Будь у них гранаты, торпеды, ранцевые заряды — то есть все то, что положено иметь саперам, — они уже давно посеяли бы панику в рядах израильтян. Но никто и не предполагал, что придется штурмовать холм с целью взять заложников. И потому саперы чувствовали себя обманутыми, не готовыми к атаке и вовлеченными в нее какой-то хитростью или обманом. Они же не какая-то пехота. Они — профессионалы, элита любого пехотного подразделения. А ползти к вражеской линии впереди основного отряда равносильно самоубийству. Им ничего не оставалось, как ждать того момента, когда основные силы перейдут в итоговое наступление. Тогда они прыгнут в окопы израильтян и пустят в ход ножи и пистолеты. Вот если бы только сначала подстраховаться гранатами...
* * *
Добкин прыгнул и пролетел мимо двух изумленных арабов. Они упали и так и лежали — спинами на склоне, зарывшись пятками в оползающую глину и песок. Чуть придя в себя, ашбалы направили свои «АК-47» вниз и открыли огонь. Отдача автоматического оружия оказалась настолько сильной, что люди не удержались на склоне и сползли вниз по переднему скату бруствера, сметая наносы времени и оголяя первоначальную кладку.
Добкин в прямом смысле летел вперед. Он услышал хлопки выстрелов и свист пролетающих мимо пуль. Ноги его наконец коснулись земли, и генерал вновь с силой оттолкнулся и прыгнул. Сапоги задели кусты, раздался треск ломающихся веток. Генерал прыгнул еще раз, словно воздушный акробат на батуте, и вновь взлетел в воздух.
Зеленоватые светящиеся линии преследовали его. Казалось он кувыркается между длинными, мертвенно-бледными пальцами. Это парение в воздухе продолжалось, казалось, целую вечность. Над ним чернело звездное небо древней Месопотамии. А потом вершина холма размытым пятном пронеслась мимо, и ее сменил мерцающий Евфрат. Затем небо и земля снова поменялись местами. Краем глаза Добкин успевал уследить за зелеными фосфоресцирующими полосами, напоминающими лучи смерти в фантастическом кинобоевике, — они подбирались все ближе и ближе, преследуя его, а сухие звуки оружейного стаккато становились все громче по мере того, как к жуткому оркестру присоединялись новые и новые инструменты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61