«Вы думаете, мне инт
ересно подхватить вашу старую кошмарную нечисть? Меня это совершенно не
интересует.»)
Подростки-хулиганы Рок-энд-Ролла штурмуют улицы всех наций. Они врывают
ся в лувр и плескают кислотой в лицо Моне Лизе. Они открывают зоопарки, при
юты для умалишенных, тюрьмы, рвут водоводы отбойными молотками, вышибают
полы из уборных пассажирских самолетов, пулями гасят маяки, подпиливают
лифтовые кабели, оставляя один тоненький проводок, превращают канализа
ции в водопроводы, швыряют акул, скатов, электрических угрей и кандиру в п
лавательные бассейны (кандиру Ц это такая маленькая рыбка, вроде угря и
ли червяка, примерно четверть дюйма в толщину и два в длину, предпочитающ
ая определенные реки Бассейна Большой Амазонки с дурной репутацией, она
прошмыгнет вам в хуй или в сраку, а женщине Ц в пизду faute de mieux, и закрепится там
острыми шипами, по каким именно соображениям Ц неизвестно, поскольку н
икто никогда не вызывался пронаблюдать жизненный цикл кандиру in situ), в водо
лазных костюмах таранят Королеву Мэри, что на всех парах направляется в
Гавань Нью-Йорка, играют в «кто первый зассыт» с пассажирскими самолета
ми и автобусами, врываются в больницы в белых халатах, прихватив с собой п
илы, топоры и скальпели в три фута длиной; вышвыривают паралитиков из бар
окамер (передразнивая их удушья, валяясь по полу и закатывая вверх глаза),
делают уколы велосипедными насосами, отсоединяют искусственные почки,
распиливают женщину напополам двуручной хирургической пилой, загоняют
стада визжащих поросят в Обочину, они срут на пол Организации Объединен
ных Наций и подтираются соглашениями, пактами, договорами.
Самолетами, автомобилями, на лошадях, верблюдах, слонах, тракторах, велос
ипедах и паровых катках, пешком, на лыжах, санях, костылях и на палочке вер
хом туристы штурмуют границы, требуя с несгибаемым авторитетом убежища
от «невыразимых условий, создавшихся в Свободии», а Торговая Палата тщет
но пытается остановить этот потоп: «Пожалуйста, успокойтесь. Это просто
несколько ненормальных, кои из ненормального же места вырвались.»

ХОСЕЛИТО

А Хоселито, писавший плохие, классово-сознательные стихи, начал кашлять.
Немецкий доктор кратко обследовал Хоселито, касаясь его ребер длинными
нежными пальчиками. Врач, к тому же, был концертным скрипачом, математико
м, гроссмейстером и Доктором Международной Юриспруденции, с лицензией н
а практику в уборных Гааги. Врач махнул рукой, окинув отрешенным взглядо
м смуглую грудь Хоселито. Он взглянул на Карла, улыбнулся Ц улыбка одног
о образованного человека другому Ц и воздел бровь, говоря без слов:
«Алзо тля такофо клупофо крестьянина мы толшны испекать употрепления с
лофа, не так ли? Иначе он опосрчтся от страха. Кохел и слюна Ц опа слова кат
ки, я тумаю?»
Вслух же он произнес: «Это катарро де лос пульмонес.»
Карл поговорил с врачом снаружи, под узким навесом, а капли дождя отскаки
вали от мостовой и мочили ему брючины, думая, скольким же людям он это гово
рит, а в глазах врача Ц лестницы, веранды, лужайки, проезды, коридоры и ули
цы всего мира… душные немецкие альковы, бабочка липнет, распластавшись,
к потолку, тихая зловещая вонь уремии просачивается из-под двери, пригор
одные газоны под звук поливального распылителя, в спокойной ночи джунгл
ей под неслышными крыльями комара-анофелеса. (Примечание: Это не фигура р
ечи. Комары-анофелесы действительно бесшумны) Скромный дом призрения в
Кенсингтоне, весь в толстых коврах: жесткий парчовый стул и чашка чаю, гос
тиная в духе шведского модерна с водяными гиацинтами в желтой вазе Ц сн
аружи фарфорово-голубое небо с плывущими облаками, под плохими аквареля
ми умирающего студента-медика.
«Шнапса, я думаю, фрау Ундершнитт.»
Врач разговаривал по телефону Ц перед ним лежала шахматная доска. «Дово
льно серьезное поражение, я считаю… разумеется, не имея случая заглянуть
во флюороскоп.» Он снимает коня, потом задумчиво ставит на место. «Да… Оба
легкие… вполне определенно.» Кладет трубку и поворачивается к Карлу. «Я
наблюдал, как эти люди поразительно быстро излечиваются от ран, с узкой с
ферой охвата заражением. Виноваты всегда легкие… пневмония и, конечно же
, Старая Верная.» Врач хватает Карла за хуй, подскакивая и грубо, по-кресть
янски, фыркнув. Его европейская улыбка независима от проказ ребенка или
животного. Он гладко продолжает говорить на своем бестелесном английск
ом, жутко лишенным акцента. «Наша Старая Верная Бацилла Коха.» Врач щелка
ет каблуками и склоняет голову. «Иначе они размножат свою глупую крестья
нскую жопу до самого моря, не так ли?» Он взвизгивает, сунувшись лицом под
самый нос Карлу. Карл отступает в сторону, а за ним Ц серая стена дождя.
«Неужели нет никакого места, где его могли бы вылечить?»
«Мне кажется, есть нечто вроде санатория,» он вытягивает из себя это слов
о с двусмысленной непристойностью, «в Районной Столице. Я запишу вам адр
ес.»
«Химическая терапия?»
Его голос падает во влажном воздухе фальшиво и тяжело.
«Кто может сказать. Все они Ц глупые крестьяне, а хуже всех крестьян Ц та
к называемые образованные. Этим людям следует препятствовать не только
учиться читать, но и учиться разговаривать. Нет нужды не давать им думать;
об этом позаботится природа.»
«Вот вам адрес,» прошептал врач, не разжимая губ.
Он уронил свернутую пилюлей бумажку Карлу в ладонь. Его грязные пальцы, л
оснящиеся от пластилина, задержались у Карла на рукаве.
«Остался еще вопрос моего гонорара.»
Карл сунул ему скомканную банкноту… и врач растворился в серых сумерках
, потрепанный и вороватый, как старый торчок.
Карл увидел Хоселито в большой чистой комнате, полной света, с отдельной
ванной и бетонным балконом. И ведь не о чем говорить в этой холодной пусто
й комнате, водяные гиацинты растут из желтой вазы и фарфорово-голубое не
бо с плывущими облаками, страх то пропадает, то появляется в его глазах. Ко
гда он улыбался, страх улетучивался маленькими кусочками света, загадоч
но таился в высоких прохладных углах комнаты. А что я могг сказать, чувств
уя смерть вокруг себя и маленькие расколотые образы, что лезут перед сно
м в голову?
«Завтра меня отправят в новый санаторий. Приезжай меня навестить. Я там б
уду один.»
Он закашлялся и проглотил конфетку с кодеином.
«Доктор, я понимаю, то есть, мне дали понять, я читал и слышал Ц сам я не отн
ошусь к медицинской профессии Ц и даже не пытаюсь делать вид Ц что конц
епция санаторного лечения в большей или меньшей степени вытеснена, или,
по крайней мере, весьма определенно дополнена химической терапией. Соот
ветствует ли это истине, по вашему мнению? То есть, я хочу сказать, Доктор, п
ожалуйста, будьте со мной откровенны, как человек с человеком, как вы отно
ситесь к химической терапии по сравнению с санаторным лечением? Вы ее пр
иверженец?»
Индейское лицо врача с признаками больной печени было непроницаемо, как
лицо банкомета.
«Полностью современная, как видите,» Ц он обводит комнату жестом лиловы
х от дурного кровообращения пальцев. «Ванна… вода… цветы. Весь чох.» Он за
вершил выражением на кокни с торжествующей ухмылкой. «Я напишу вам письм
о.»
«Вот это письмо? В санаторий?»
Голос врача доносился из страны черных скал и огромных бурых лагун, масл
яно переливавшихся на поверхности. «Мебель… современная и удобная. Вы та
к и находите, разумеется?»
Карл не мог разглядеть санатория из-за фальшивого фасада с зеленой лепн
иной, который венчала хитрая неоновая вывеска, мертвая и зловещая на фон
е неба в ожидании темноты. Санаторий был, по всей видимости, построен на ог
ромном известняковом мысе, о который волнами разбивались приливы цвету
щих деревьев и щупальцев лоз. В воздухе висел тяжелый запах цветов.
Комманданте сидел за длинными деревянными козлами под решеткой, заплет
енной лианами. Он абсолютно ничего не делал. Он взял письмо, протянутое ем
у Карлом, и шепотом прочел от начала до конца, пальцами левой руки читая у
себя по губам. Потом наколол письмо на шип над парашей. Потом начал что-то
списывать с конторской книги, полной цифр. Он все писал и писал.
В голове у Карла мягко взрывались расколотые образы, и в неслышном паден
ии он выскальзывал из себя. Ясно и резко с огромного расстояния он видел с
амого себя сидящим в столовой. Передоз гарриком. Его старуха трясет его и
подносит к самому носу горячий кофе.
Снаружи старый наркуша в костюме Деда Мороза продает рождественские бр
елоки. «Боритесь с туберкулезом, народ,» шепчет он своим бестелесным тор
чковым голосом. Хор Армии Спасения, состоящий из искренних, гомосексуаль
ных футбольных тренеров, поет: «В Сладком Грядущем».
Карл вплыл обратно в свое тело, мусорных призрак, по которому земля плаче
т.
«Я мог бы его подкупить, конечно.»
Комманданте постукивает по столу одним пальцем и мычит «Пробираясь до К
алитки». Далеко, затем настойчиво близко Ц что-то вроде сирены в тумане,
за долю секунды до скрежещущего грохота.
Карл наполовину извлек банкноту из кармана брюк… Комманданте стоял воз
ле огромной стены шкафчиков и сейфов. Он взглянул на Карла, глаза больног
о животного потухли, умирая внутри, безысходный страх отражал лик смерти
. В этом цветочном запахе, с банкнотой, наполовину вынутой из кармана, Карл
а охватила слабость, спирая дыхание, останавливая ток крови. Он оказался
в громадной воронке, кружась спиралью вниз, к черной точке.
«Химическая терапия?» Вопль выплеснулся из его плоти сквозь пустые разд
евалки и казармы, затхлые отели курортов и призрачные, кашляющие коридор
ы туберкулезных санаториев, бормочущий, отхаркивающийся серый запах во
ды из-под грязной посуды Ц запах ночлежек и Домов Престарелых, гигантск
ие, пыльные таможенные сараи и склады, сквозь разломанные портики и разм
азанные арабески, железные писсуары, протертые до толщины листка бумаги
струями мочи миллионов педиков, заброшенные и заросшие сорняками уборн
ые с затхлым запахом говна, вновь превращающегося в почву, торчащий дере
вянный фаллос на могиле вымирающих народов, жалобный, как листва на ветр
у, через широкую бурую реку, по которой плывут целые деревья с зелеными зм
еями в ветвях, а грустноокие лемурывысматривают берег поверх громадной
равнины (крылья стервятников шелестят в сухом воздухе). Путь усыпан рван
ыми гондонами, пустыми пульманами из-под гаррика и тюбиками конского во
збудителя, выжатыми досуха, как костяная мука на летнем солнцепеке.
«Моя мебель.» Лицо комманданте пылало металлом во вспышке настойчивост
и. Глаза его погасли. По комнате повеяло озоном. «Новиа» бормотала над сво
ими свечками и алтарями в одном углу.
«Все это Ц Трак… современный, отличный…» он идиотски качает головой и р
аспускает слюни. Желтый кот тянет Карла за штанину и выбегает на бетонны
й балкон. Мимо проплывают облака.
«Я мог бы вернуть свой депозит. Начните мне какое-нибудь маленькое предп
риятие где-нибудь.» Он кивает и улыбается, как заводная игрушка.
«Хоселито!!!» Мальчишки, играющие на улице в мяч, гоняющие быков и рассекаю
щие на великах, поднимают головы, когда это имя со свистом проносится мим
о и медленно тает вдали.
«Хоселито!… Пако!… Пепе!… Энрике!…» Жалостливые мальчишеские крики плыву
т в теплой ночи. Знак Трака ворочается ночным зверем и вспыхивает синим п
ламенем.

ЧЕРНОЕ МЯСО

«Мы друзья, да?»
Юный чистильщик обуви натянул свою фарцовую ухмылку и заглянул снизу в м
ертвые, холодные, подводные глаза Моряка Ц глаза без следа тепла, похоти,
ненависти или какого бы то ни было чувства, подобных которым мальчишка н
е только ни разу в жизни не испытывал в себе, но и ни у кого не видел, одновре
менно холодные и напряженные, безличные и хищные.
Моряк наклонился и дотронулся пальцем до внутренннего сгиба локтя маль
чишки. Он заговорил мертвым, торчковым шепотом:
«С такими венами, как у тебя, Пацан, я бы за всю оттянулся!»
Он рассмеялся, черный насекомый смех, казалось, служивший некоей непости
жимой функцией ориентации, вроде писка летучей мыши. Моряк засмеялся три
жды. Потом остановился и завис неподвижно, вслушиваясь в себя. Он нащупал
неслышную частоту мусора. Лицо его разгладилось, будто высокие скулы обл
ил желтый воск. Он выждал полсигареты. Моряк умел выжидать. Но глаза его го
рели отвратительным сухим голодом. Он медленным полуоборотом обернул с
вое лицо, полное контролируемой чрезвычайности, срисовывая только что з
ашедшего внутрь человека. «Жира» Терминал сидел там, прочесывая кафе пус
тым взглядом перископа. Когда глаза его наткнулись на Моряка, он коротко
кивнул. Только оголенные нервы мусорной болезни засекли это движение.
Моряк протянул мальчишке монету. Он перетек к столику Жиры своей дрейфую
щей походочкой и уселся. Долго они сидели в молчании. Кафе было встроено в
один бок каменного пандуса у подножия высокого белого каньона, сложенно
го из кирпича. Лица Города вливались внутрь по-рыбьи молча, испятнанные п
орочными пристрастиями и насекомыми похотями. Освещенное кафе было вод
олазным колоколом с порванным кабелем наверх, медленно оседавшим в черн
ые пучины.
Моряк полировал ногти о лацканы пиджака из горной шотландки. Сквозь блес
тящие желтые зубы он насвистывал песенку.
Когда он шевелился, миазмы плесени исходили от его одежды, затхлая вонь о
пустевших раздевалок. Он изучал свои ногти с фосфоресцентным напряжени
ем.
«Тут ништяк, Жира. Могу раздобыть двадцать. Аванс нужен, конечно.»
«Со свисту, что ли?»
«Ну не в кармане же у меня два десятка яиц. Говорю тебе Ц оно уже в натуре с
тудень. Напрячься чуток Ц и готово.» Моряк рассматривал ногти, как лоцию.
«Ты же знаешь, я всегда доставляю.»
«Давай тридцать сделаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16