Поседатеть – поседеть.
Пословный – повинующийся по первому слову.
Посолонь (по солнцу) – поворот по солнцу, в направлении движения солнца.
Постановный – степенный.
Постать – статность, осанка; постатейно – статно, прямо, о достоинством; постатейно поет – поет как подобает.
Постель реки – русло реки.
Прибегище – пристань, причал для кораблей.
Приглубый – крутой (под водой) берег, под которым глубоко.
Приправить – приняться; приправитъ работы – приняться за работу.
Причеть – поэтические речи, распеваемые на Севере женщинами в торжественных случаях жизни.
Провещиться – говорить, высказываться (от слова «вещать»).
Прокурат – проказник, затейник, шутник.
Прохватиться – спохватиться.
Пружить, опружить – опрокидывать.
Прядень – пряжа.
Пых – дух; пых перевести – дух перевести.
Радеть – усердно желать, стремиться.
Радоница – родительский день, день поминовения усопших.
Разводье – время смены течений; лед в это время расходится, образуя проходы для судов.
Рангоут – общее название всех деревянных или стальных брусьев на судне (мачты, реи, стеньги, бушприт), на которых укреплены паруса.
Раньшина – небольшое поморское судно древнего типа, приспособленное для ранних весенних промыслов.
Реями ходить – лавировать.
Рождество – христианский праздник рождения Христа, 25 декабря по старому стилю.
Розный – рваный.
Ропака, ропаки – нагромождение льда, гряды стоящих по берегу льдин.
Рочить (мореходн.) – закреплять, привязывать; рочить шко ты – крепить шкоты.
Румпель – рычаг для управления судном.
Салма – пролив между островами или между островом и материком.
Сальница – сковородка с налитым в нее салом. В носок вставлялась льняная светильня.
Свеи – шведы.
Свестен – имеет вести, знает.
Свиль – винтообразно расположенные волокна в дереве, делающие его непригодным для обработки.
Сгорстать – схватить в горсть.
Семенов день, или Семен летопроходец – 1 сентября старого стиля, начало осени.
Сивер, или Север – северный ветер,
Сирин (от греческого слова «сирена») – в памятниках древнерусской письменности и в народных сказках фантастическая птица с женским лицом и грудью.
Скоморох – бродячий актер в Древней Руси.
Скорополучно – скоро и благополучно.
Сличные – схожие друг с другом, похожие лицом, одинаковые.
Сменный ветер – переменный ветер.
Соломбала – древний пригород Архангельска; здесь долго сохранялся старый быт.
Сполохи – северное сияние.
Сретеньев день – 2 февраля старого стиля, начало промыслов тюленя.
Сряжаться – собираться.
Стадный (от слова «стадо») – многий, многочисленный.
Становой – главный.
Старина, или старина – эпическая песня.
Статки – остатки, наследие, наследство.
Стекольный – Стокгольм.
Степень – ступень; стать на степени – стать на ступени; степенные – здесь: члены правления.
Столешница – дощатая поверхность стола, верхняя доска.
Страдники – бранное слово; буквально – крестьянин-бедняк, нанявшийся в работники на летнее время (в страду), последний бедняк в деревне.
Странный человек – странник.
Стреж – фарватер реки.
Строчное пенье, солевое – музыкальные термины у поморов.
Сувой, или токунцы – беспорядочное волнение при встрече противоположных течений, при встрече ветра и течения.
Суземы -дебри.
Сурядный – опрятный, порядочный, чистоплотный, правильный.
Сыгровка – репетиция.
Таланесть – талант, способность.
Такелаж – веревочная оснастка судна; стоячий такелаж– снасти, которые удерживают в надлежащем порядке мачты и прочие брусья, служащие для установки парусов: бегучий та келаж – снасти, посредством которых производится управление парусами.
Тана губа – тана фиорд.
Телдоса – деревянные щиты на дне, внутренняя обшивка палубного судна.
Тертуха – массажистка.
Тинок, или тинек – моржовый клык.
Титла вытвердить – выучить условные обозначения принятых в церковнославянском языке сокращений (от слова «титло» – надстрочный знак, обозначающий пропуск букв, сокращение, характерное для некоторых слов церковнославянского языка).
Тиун (стар.) – судья низшей степени.
Толкучие горы – беспорядочно расположенные горы.
Торосовитый – малопроходимый из-за скопления торосов – морских льдов.
Триодь цветная – собрание пасхальных песнопений в православной церкви,
Троицын день – начало лета на Севере; по церковному календарю – пятидесятый день после пасхи.
Трудники, или годовики – подростки, которых родители «по обещанию» отдавали на срок в Соловецкий монастырь, одновременно они обучались судостроительному мастерству.
Тулиться – прятаться, укрываться.
Турья гора – гора на западном берегу Белого моря.
Туск (отсюда – тусклый) – непрозрачное, тусклое небо.
Угор (от слова «гора») – возвышенный, гористый берег, не затопляемая приливом часть берега.
Удробел – оробел.
Упряг – мера рабочего времени в крестьянстве в прежнее время, от отдыха до отдыха, – примерно треть рабочего дня.
Усадить – украсть.
Устьяне – жители речного устья.
Утлый – ветхий.
Утренник – весенний или осенний мороз по утрам, до восхода солнца.
Ушкуйники, или ошкуйники (от слова «ошкуй»), ушкуйная голова – первоначально – промышленники на белого медведя; смелые, отчаянные люди. В Древней Руси ушкуйниками назывались ватаги новгородцев, которые в больших лодьях – ушкуях – ходили на дальние северные реки и занимались разбоем.
Фактория – торговая контора и склад купца за морем, в данном случае – на Груманте.
Хехена – гиена.
Черева – внутренности рыб.
Чернопахотные реки – реки, по берегам которых преобладало земледельческое население.
Читать по толкам – читать бегло, в отличие от чтения по слогам.
Чудь – чудское, финское племя, в древности населявшее северную Русь.
Чунка – детские санки с высокими побочинами и спинкой – кузовом.
Шаньга – ячменная лепешка на масле, сметане, с крупой.
Шаять – тлеть.
Шелоник – юго-западный ветер (с Шелони).
Ширша – деревня близ Архангельска.
Шкуна – вид морского парусного судна; строились на Севере в XVIII-XIX веках. На шкунах поморы плавали почти до наших дней.
Шнека – рыбацкое однопарусное судно на Мурмане, образец которого взят у древних норманнов. На шнеках поморы промышляли треску еще в начале XX века.
Шнява – род поморского судна, отличалось неповоротливостью.
Штевни, носовой и кормовой, – брусья, сдерживающие концы досок, образующих обшивку судна. Поморское название штевня -корч или упряг.
Этажиссе (простонар.) – возвышаешься, задаешься.
Этта – здесь.
Юрово – стадо морского зверя; юровщик – староста артели на промысле морского зверя, самый опытный мореход-промышленник.
Ягра – протянувшаяся от берега в море подводная отмель.
Ярь – медная окись, употребляемая в качестве зеленой краски.
«МОЕ УПОВАНИЕ В КРАСОТЕ РУСИ»
Б.В. ШЕРГИН (1893-1973)
Иметь счастье жить с ним в одной эпохе и не слыхать и не звать – это непоправимое несчастье.
Скульптор И. С. Ефимов
В. В. Шергин был талант драгоценный, многогранный. Вырос писатель из фольклора так же естественно и свободно, как вырастали сказители и всевозможные мастера бытового творчества. Вековая народная художественная традиция озарила нам в личности и творчестве Шергина едва ли не последнего певца классических былин и несравненного рассказчика, изящного художника народно-прикладного искусства и вдохновенного поэта-сказочника. Даже старинная народно-поэтическая речь у Шергина, как заметил Л. Леонов, «звучит свежо и звонко, как живое, только что излетевшее из уст слово».
Сыновняя любовь к Родине, слитая с влюбленностью в свою художественную тему, придала разностороннему творчеству и жизни Шергина удивительную цельность.
Трудной была его человеческая и творческая судьба. «С точки зрения, мира сего». – записал он в дневнике, – я из тех людей, каких называют «несчастными»». Но «сердце мое ларец, и положена была в него радость». Немалые жизненные испытания, выпавшие ему, не подавили и не опустошили, не ожесточили сердца. А творчество поднялось вдохновенным словом о радости. «В книгах моих, – признавался писатель, – нет „ума холодных наблюдений“, редки „горестные заметы“; скромному творчеству моему свойственно „сердечное веселье“».
И это была у Шергина не личная благая нирвана, а проснувшийся в душе животворный родник сокрытого, но вечно движущего творческого начала народной жизни, которому причастен коренной русский талантливый человек. Да и призвание прикоснулось к Шергину не соблазном самовыражения, выявления талантливости или особой манеры видеть и оценивать мир, окружавший его. «Неудобно мне склонять это местоимение "я", „у меня“, но я не себя объясняю. Я малая капля, в которой отражается солнце Народного Художества», – читаем в его дневнике.
Подобно музыкальному инструменту, его душа художника звучала почти исключительно под воздействием тех впечатлений, которые приходили из живой народной жизни. «Поверхностным и приблизительным кажется мне выражение – „художник, поэт носит с собой свой мир“. Лично я, например, не ношу и не вижу с собою никакого особого мира. Мое упование – в красоте Руси. И, живя в этих „бедных селеньях“, посреди этой „скудной природы“, я сердечными очами вижу и знаю здесь заветную мою красоту».
Олицетворением красоты Руси стали для Шергина талантливые и просто мастеровитые люди -кормщики и корабелы-строители, резчики и живописцы, сказители и рыбаки и другие художники повседневной жизни. Он застигал их в разгар душевного веселья, и в пору печали и горестных утрат, и во время постигших их драматических, а нередко и трагических обстоятельств. И везде он умеет увидеть в них самое характерное, интересное, непреходящее. Как художник он искренне любовался их колоритными фигурами, причем и читателя он заставлял любоваться ими. Его изображение естественно. Все смотрится необыкновенно свежо и сильно: и эпический образ мастера, И плеск морской волны, которая на камень плеснет и с камня бежит, сияние солнца и жемчужные нюансы неба и воды – все воспринимается словно впервые, все видится как бы написанным на золотистом перламутре.
Очарование произведений Шергина усиливается еще и тем, что он не знал разлада или, точнее, даже просто различия между историей и современностью, между прошлым и настоящим. «То, что было „единым на потребу“ для „святой Руси“, есть и нам „едино на потребу“, – писал он. – Физическому зрению все примелькалось, а душевные очи видят светлость Руси. И уж нет для меня прошлого и настоящего». Он умел видеть и изображать прошлое столь живо и непосредственно, словно сам воочию наблюдал картины народной жизни минувших веков. «Живая жизнь содержала наш „старый“ быт», – говорил он. И даже в древних книгах «замечал только картины живой жизни, старался увидеть живых людей».
Но в отличие, например, от Бажова, который проблему прошлого сопоставлял прежде всего с социальной драмой народа, Шергин поэтизировал проявления обыкновенной, повседневной жизни старой Руси, ее бытового творчества, в которых выражались яркая художественная одаренность русского народа и его нравственное своеобразие. «Любовь к родной старине, к быту, к стилю, к древнему искусству и древней культуре Руси и родного края – вот что меня захватывало всего и всецело увлекало», – вспоминал он.
Для писателя всегда было сомнительным мнение, что память народа донесла до нашего времени все самое ценное, самое отборное. Многое из драгоценного достояния прошлого, полагал он, забылось и останется безвестным. Но это отнюдь не поднимало в Шергине бесплодных сетований и сокрушений. То, что влекло его к народной древности, было началом светлым и оптимистичным. Он был убежден в том, что многое проходит, но вечное остается. Вечная связь времен крепка, и древний опыт прочно оседает в душе. То, что одухотворяло и живило прекрасные формы народной культуры, вовсе не ушло вместе с исчезновением ее вещественного облика, оно вечно и живо и «является и нашей жизнью и нашим дыханием».
Отыскивая это вечно живое, что связует современность с историей, Шергин и вглядывался в народные характеры, к которым его влекли прежде всего черты, не зависящие от времени. «Обращая мысленный взор в прошлое, – говорил он, -…я люблю соглядать там „жизнь живую“, то, что не умрет. К такому „прошлому“, вечно живому, я люблю приникать, думая о своей родине».
И как исследователь великой реки прежде всего устремляется к ее истокам, так и писатель с радостью и открытостью сердца ищет эти вечные творческие ростки, которые заложены в народном искусстве, в характерах талантливых мастеров его северной родины.
Кажется, сама жизнь обернулась поразительным парадоксом, представив нам художника, чье детство и юность прошли едва ли не в XVII веке, устои которого так прочно сохранялись в поморских деревнях и посадах. Он никогда не восстанавливал прошлое, как археолог или реставратор. Он писал только то, что видел собственными глазами. Древняя красота пришла к нему из любви и знания настоящего. «Любовь к древнерусской красоте породила во мне Северная Русь… Я с детства, с самой ранней юности, – вспоминал Шергин, – стал искать эту красоту в красоте родного Севера».
– 1 -
Борис Викторович Шергин родился 16 (28) июля 1893 года в городе Архангельске, в семье именитого корабельного мастера и морехода. Отец писателя, Виктор Васильевич, «берегам бывалец, морям проходец» и необыкновенно мастеровитый человек, был талантливым рассказчиком. Он умел, вспоминал писатель, «виденное и пережитое, слышанное и читанное… пересказать так, что оно навсегда осталось в памяти у нас, его детей». Дар изустного рассказчика, как и страсть к бытовому мастерству, перенял у отца и Борис. Рассказы же Виктора Васильевича, человека, который любил жизнь и людей и всерьез учил этому сына, отразились во многих произведениях Шергина («Отцово знанье»).
Во многом такого же склада была и мать писателя, Анна Ивановна (урожденная Старовская), происходившая из семьи потомственных архангелогородских кораблестроителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64