Вряд ли в таком обществе может возникнуть хаос, который предсказывал Егор Федорович. Скорее всего, старик просто ошибался, поддавшись свойственному в его возрасте пессимизму при взгляде в будущее.
А может быть, ошибаюсь я? Да, в сознании жителей левой ветви не осталось слов «беспорядок» и «несправедливость». Но исчезли и слова «порядок» и «справедливость», заменились безликим понятием «норма».
А ведь ничто не меняется с такой легкостью, как нормы. То, что еще вчера было неприемлемым, сегодня становится естественным. И единственное, что удерживает любое общество от вымирания,– это моральные категории, а вовсе не нормы.
Мораль. Такая абстрактная, беспредметная и бесполезная, когда речь идет о статичной ситуации – тут нужны именно нормы. И абсолютно незаменимая в динамике, в ситуации, когда нормы меняются.
А ведь левой ветви будущего предстоит такое потрясение, которое не может не перевернуть все нормы с ног на голову. Что будет с этой реальностью, не имеющей морали и нравственности, а лишь правила и нормы? Так значит, прав был Егор Федорович?
Но разве есть будущее у правой ветви? Смогут ли его жители построить нормальное общество? Или так и останутся на стадии кланового феодализма?
Или это не так уж и плохо? Не знаю, как дело обстояло в настоящем Средневековье, но местные жители не выглядят грязными невежами. Они знакомы с достижениями медицины, не пренебрегают правилами гигиены, пользуются техникой. Конечно, это не тот уровень, которым обладает действительно развитое общество. Местные жители не вкушают блага цивилизации в полной мере. Но зато они избавлены и от многих ее недостатков.
Так значит «правое» будущее – идеальный вариант, утопия? Но смогут ли местные жители сохранить все это? Они уже сейчас поклоняются языческим богам, верят в духов и магию. Не одичают ли они совсем?
А может быть, все это – лишь следствие потрясений, происшедших здесь три века назад? И впереди – только светлое будущее?
Не знаю. Я не социолог и не психолог. Да и слишком много неизвестных факторов, слишком велико влияние случайностей.
Но даже будь этот мир хоть трижды идеальным, есть весомый довод, чтобы отказаться от такого варианта. В Данной ветви реальности Олег не выживет.
Как я могу сделать выбор, если так мало знаю? Как я могу выбрать будущее для всего человечества, если не могу выбрать будущее для одного человека? Как я могу выбрать, что лучше – сверхупорядоченное общество или разумная анархия, если я не могу решить, что важнее – жизнь моего друга или смысл его жизни?
За этими размышлениями я совсем потерял ориентацию во времени. Так что, когда грузовик остановился, я решил что мы уже приехали.
Однако вокруг темно, а до Москвы мы должны добраться только к утру. Я хотел заглянуть в кабину, спросить, что случилось.
Меня остановила тишина.
Тяжелая тишина, не имеющая никакого отношения к колебаниям воздуха. Звуки никуда не пропали, по-прежнему шумит ветерок в кронах, доносятся выкрики ночных птиц, матерится водитель, вылезая из кабины. Но все это хотя и не утратило ни громкости, ни четкости, однако доносилось сквозь плотную пелену. Пелену, сотканную из десятков взглядов.

ГЛАВА 18

Активировав тепловой сканер очков, я убедился в правильности своих ощущений – в синем мареве холодных кустов ярко алеют фигурки людей.
Теплые силуэты вырвались из кустов, пелена тишины разорвалась, раздираемая истошными завываниями. Видимо, это боевой клич, которым нападающие то ли хотят подбодрить себя, то ли напугать потенциальные жертвы. Второе вернее – вряд ли кого-то способен подбодрить пронзительный визг, переходящий в ультразвук. То ли нападающим поголовно прищемило дверью важные органы, то ли они сами боятся еще сильнее, чем остолбеневший шофер.
Вывалившаяся из кустов орда скрутила беднягу водителя. Несколько нападавших достали мотки веревки, принялись вязать плененного. Делали это они неграмотно, бессистемно, куда попало наматывая веревку и скрепляя ее хлипкими узлами. Шофера скорее замотали, чем связали, к концу процедуры несчастный стал похож на мумию.
Подошел пожилой воин. Должно быть, он здесь самый опытный, ибо основную фазу нападения благоразумно просидел в кустах. Критически осмотрев упакованного шофера, разбойник остался недоволен качеством узлов.
Он рявкнул, подробно объясняя молодежи, откуда у них растут руки. Затем легонько хлопнул шофера дубинкой, наглядно показывая салагам, что есть более простые и надежные способы обездвижить пленника. Шофер обмяк, шлепнулся на дорогу. Некоторое время он конвульсивно извивался, как тутовый шелкопряд в коконе.
Двое крупных разбойников подхватили замотанное тело и потащили его в глубь леса. Один, самый молодой, закинул руку на борт грузовика, собираясь залезть внутрь. Я уже приготовился сбросить его и пытался сообразить, что лучше сделать после этого: иммобилизовать всех присутствующих или спасаться бегством, атакуя только тех, кто попадется на пути.
Вряд ли я смог бы вывести из строя всех. Если бы они были вооружены только дубинками – шансы имелись бы. Но у некоторых на поясе болтаются бластеры. Одного или двоих я успею убить до того, как они сообразят вытащить оружие. Но обезоружить всех я не могу, не хватит каких-то секунд. Мой бластер мне тоже поможет мало. Причина та же – не успею я поразить всех. Единственный выход – бежать.
Впрочем, судьба решила дать мне возможность поваляться в кузове еще немного и подождать более удачного момента – вдруг удастся смотаться незаметно.
– Эй, Игнат, куда полез, бабуин недоделанный? – окликнул пожилой разбойник.
– Да я это... – замялся молодой.– Хотел помочь добычу до лагеря дотащить.
– А чего ее тащить? Сейчас машину заведем и прямо по просеке домчим,– вмешался разбойник, стоящий поодаль. Он махнул рукой в сторону. Я перевел взгляд в указанном направлении и действительно увидел просеку, выходящую на дорогу.
– Сдается мне, что Игнат хотел добычу не до лагеря дотащить, а до своего схрона, –заявил мужик, у которого вместо одного глаза зиял темный провал.
Игнат отошел от машины и принялся неубедительно оправдываться – мол, ничего подобного и не думал, а хотел лишь помочь.
Из-за спин остальных высунулся низенький, щуплый и шустрый мужичонка. Он уставился черными бегающими глазенками на Игната, пощипал и без того жиденькую растительность на подбородке и, довольно ухмыляясь, заявил:
– А я вот думаю, что ты как раз хотел урвать кусок больше, чем заслужил. Тебя ведь и раньше в таком подозревали. Нехорошо у своих тырить.
Игнат покраснел – то ли оттого, что его раскрыли, то ли разгневанный несправедливым обвинением. Разумеется, этого никто не видел, кроме меня,– освещение недостаточное. Впрочем, и я могу лишь догадываться о цвете лица Игната, через тепловой сканер это выглядит с точностью до наоборот – когда горячая кровь приливает к голове, спокойный красный огонь теплого Лица сменяется белым сиянием.
– Ну-ка, Федька, повтори, что ты сказал! – взревел Игнат.
Щуплый проворный Федька пошевелил длинным носом, почесал щуплый ус и снова уставился на Игната черными бусинками глаз.
– Я говорю, что ты у своих тыришь. Крыса ты, Игнат.
– Это кто тут крыса? Ты на себя посмотри – сам мыша вылитая!
Щуплый Федька обиделся сравнению с грызуном.
– Я, может, и похож на мышу, но у своих не тырю! – Федька еще раз пошевелил носом и мстительно добавил: – А еще я во сне под себя не хожу.
Игнат взревел, как раненый мамонт, и понесся на Федьку, угрожающе размахивая дубиной. Шустрый Федька юркнул за чью-то спину, Игнат хотел последовать за ним, однако был сбит с ног сразу двумя обрушившимися на него дубинами.
Удары были не сильные, только чтобы остановить. Уже через несколько секунд Игнат приподнялся на локтях, ошалело завертел головой, пытаясь сообразить, что же его опрокинуло. Увидев хмурые лица коллег, он сразу поник – понял, что за крысятничество придется расплачиваться.
– Ребят, вы чего? – жалобно заблеял он, пытаясь закосить под дурачка.
– Сам знаешь чего,– последовал хмурый ответ.– Крысятничаешь, значит?
Дубинка по плавной дуге медленно поднялась вверх. Игнат как зачарованный проводил ее глазами, даже не пытаясь подняться. Достигнув верхней точки параболы, дубинка на мгновенье зависла, после чего обрушилась вниз, с глухим хрустом пробивая череп.
Голова Игната мотнулась назад, стукнулась о плотный грунт дороги и выпустила лужу густой жидкости – горячей, но быстро отдающей тепло.
Игнат еще жив, еще шевелится, хотя тепловой сканер показывает: его тело холодеет почти так же быстро, как и лужа под его головой.
Парень застонал, попытался ползти. Его сознание начало проясняться после удара, и первое, что он осознал,– что жить ему осталось несколько минут.
Впрочем, столпившиеся над телом решили, что и несколько минут – слишком много. А может быть, им просто стало жалко Игната, и они решили добить его, чтобы не мучался.
Сразу три дубинки взметнулись вверх и обрушились на Игната. Две стукнулись одна об другую – уж слишком близко столпились разбойники над телом своего товарища. Зато третья дубина глубоко вошла в грудную клетку, промяв ребра. Игнат закашлялся, изо рта вырвалась струйка крови.
Один из разбойников потянулся к поясу, где висит бластер, но второй остановил его руку со словами:
– Побереги заряды.
Первый на секунду задумался, потом кивнул – мол, правильно говоришь, нечего по пустякам заряды тратить. После этого он с силой ударил ногой в тяжелом ботинке в бок умирающему.
Зрелище завораживало, парализовывало. И одновременно кричало о том, что нужно действовать. Вот только как именно действовать?
Прекратить жестокое избиение? С этим я уже опоздал. Да и не мог успеть, Игнат был обречен после первого же удара.
Может быть, напасть на разбойников, пока они заняты? Перебью их и пойду выручать шофера. Я уже был готов привести в исполнение этот план, но вдруг услышал крик:
– Эй вы, там! Что за шум-то? Почему грузовик к лагерю не гоните?
Голос звучал с той стороны, куда уволокли шофера. Видимо, лагерь расположен именно там.
– Погоди, сейчас пригоним! – зычным басом отозвался один из разбойников. Он вскинул дубинку, намериваясь ударить уже мертвое тело. Секунду помедлил, повернулся к щуплому Федьке, который из-за широких спин пытался рассмотреть ход избиения.
– Ну-ка, Федька, отгони грузовик к лагерю... Только после этого разбойник шмякнул занесенной дубиной.
Щуплый недовольно пошевелил носом: наблюдение за экзекуцией доставляло ему огромное удовольствие. То ли садист по натуре, то ли чем-то ему крепко досадил Игнат. Однако возражать он не посмел и направился к машине. На секунду я запаниковал – в лагерь мне сейчас совсем не хочется. Конечно, чуть позже надо заглянуть на огонек, выручить шофера и транспортное средство. Но желательно сделать это позже, когда у меня будет четкий план.
Прежний план – выскочить и перебить тех, кто сейчас здесь,– уже не пройдет. Момент упущен, большинство разбойников потеряли интерес к избиению трупа и начали расходиться. Лишь несколько отморозков увлеченно колотят останки Игната.
Пока разбойники стояли тесной группой, у меня был шанс накрыть их шквальным огнем. Но теперь этот номер не пройдет. Да еще и Федька, который направляется к машине,– у него на поясе тоже болтается бластер. Уж не знаю, за что такому щуплому досталась привилегия носить оружие – лишь немногие из нападавших имеют что-то серьезнее дубинок. Может, он великолепно стреляет, поэтому и получил бластер?
Не знаю и не хочу проверять.
Сбежать тоже вряд ли удастся. Внимание разбойников уже не приковано к трупу. Если буду вылезать из кузова, велика вероятность быть замеченным.
Или все-таки доехать до лагеря?
А что потом? Можно открыть огонь в тылу врага, понадеявшись на эффект неожиданности, верный бластер и русское авось. Самое простое решение и потому очень привлекательное. Но я этого делать не буду. За последние дни я сделал много глупостей, сознательно или подсознательно опираясь на штампы из боевиков.
Однако сейчас я слишком хорошо понимаю: то, что сейчас пришло в голову, слишком уж по киношному. Я не настолько помешан на фильмах, чтобы всерьез думать, будто все обязательно завершится хэппи-эндом.
Правда, я знаю, что до момента Развилки доживу. Но теперь уже не уверен в этом на сто процентов. Во-первых, если возможно скрыть в архивах такое глобальное событие, как наступление Развилки, то уж данные о такой мелочи, как моя жизнь, легко могут быть скорректированы. Правда, я до сих пор так и не понял, кому и зачем понадобилось изменять сведения о Развилке. Но в любом случае ни одному предсказанию уже нельзя доверять.
А во-вторых, вокруг фактора Развилки формируется область неопределенности. Так что я не могу наверняка знать, доживу ли я до утра или нет.
Значит, побоище в лагере разбойников отменяется. Не лучше ли проникнуть туда, потихоньку вылезти и по-тихому провернуть диверсию? Но этот вариант опять заставляет надеяться на русский авось. Я и сейчас не могу быть уверен, что в состоянии незаметно выбраться из кузова. А в тылу врага шансов еще меньше.
Значит, самое разумное сейчас – скрыться в лесной чаще, пока у меня еще есть такая возможность. А уж потом строить планы по освобождению плененного шофера.
Я по-пластунски переполз к противоположному борту кузова, пробираясь между тюками и ящиками. Мысленно осмотрев свою позицию со стороны, я решил, что шансы скрыться незамеченным достаточно велики. Под прикрытием груза я перемахну через бортик и нырну в придорожные кусты. Грузовик стоит близко к обочине и надежно прикрывает меня своим корпусом от ненужного внимания.
Однако не все бывает так гладко, как задумывается.
Передняя часть тела удачно перевалила за борт кузова, а вот нога воспротивилась, зацепившись за край борта.
Вместо того чтобы перекувырнуться и мягко приземлиться на землю, я шлепнулся, и очень даже неудачно.
Шею не сломал, хотя очень боялся этого все те несколько долей секунды, которые летел вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61