Иные же ценности бытия, в свою очередь, формируют особенности усилий, направленных на их достижение, поэтому в алгоритме таких действий просто нет места тем средствам, которые способен использовать «ближайший родственник» человека. Так что мерить способность кошки к орудийной деятельности обращением к тому стандартному набору, который традиционно предлагается обезьяне, по меньшей мере неразумно. В достижении своих целей кошка пользуется совершенно иными средствами, и, как бы парадоксально это ни звучало, главными из них оказываемся мы сами. Здесь уже говорилось о том, что она отчетливо осознает и свое право, и свою возможность непосредственной апелляции к человеку; и тот факт, что ее обращения не остаются не услышанными нами, формирует всю ее психологию. Словом, ей остается только сформулировать свой запрос к нам и удостовериться в точности его исполнения; бремя же понимания, равно как и бремя самого исполнения возлагается ею на нас.
Конечно, можно упорствовать на том, что разум может быть исключительно там, где существует развитая орудийная деятельность, другими словами, только там, где наличествует владение широким спектром самых разнообразных инструментов, будь то предметы, «в готовом виде» находимые в окружающей среде, или искусственно изготавливаемые из подручного материала вещи. Но этому можно противопоставить не оспоренное еще никем наблюдение, которое касается самого человека.
Да, он способен использовать в качестве средств достижения своих целей едва ли не все что угодно – от простого камня до компьютера и космического челнока, но ведь это относится только ко всему человеческому роду в целом. Каждый же отдельный его представитель в действительности умеет управлять лишь очень ограниченной совокупностью вещей из того общего их массива, который и составляет единый арсенал всей современной цивилизации.
Взять хотя бы автора этих скромных заметок. Если честно признаться, он не обладает искусством управления ни серпом, ни молотом, ни, может быть, даже простой палкой. И уж тем более вряд ли он сумел бы восторжествовать над той не обремененной излишней образованностью обезьяной, которой удалось посрамить уже известного нам профессора, а вместе с ним и весь ученый мир. Единственный доступный ему инструмент – это перо, но с помощью этого весьма своеобразного (и, согласимся, непростого) предмета ему все же удалось и построить дом, и воспитать сына, и запечатлеть (теперь уже для его детей) дорогие черты своей славной четвероногой любимицы.
Однако, признаем: не так уж и мало. Поэтому и скромное умение обращаться с чем-то одним может быть вполне достаточным для рядового обывателя.
Там же, где обнаруживается подлинное искусство, достигаются совершенно иные результаты. Гамлет бросает вызов дерзнувшим манипулировать им Гильдерстерну и Розенкранцу, предлагая для начала сыграть хотя бы на флейте, прежде чем пытаться играть им самим, – и те в смущении отступают. А вот славная героиня нашего повествования – играет. И еще какие ноктюрны! Причем не «на флейте водосточных труб», она затрагивает «заглушенные жизнию струны напряженной, как арфа, души» разделившего с нею кров человека, и каким-то непостижным образом извлекает из этой души то, что не удается иногда даже самым лучшим целителям и педагогам.
Конечно, всякий способен указать, что дело вовсе не в орудии как таковом, а в тех способностях, которые отпущены тому, кто прибегает к его использованию, – и будет абсолютно прав: построить дом и в самом деле можно не только с помощью топора или мастерка каменщика. На самом деле годится любое средство, ибо дарованные человеку таланты, подобно товарам на рынке, имеют свойство неограниченно «обмениваться» друг на друга. Поэтому и с помощью топора можно построить не один только дом, но и мировоззрение сына, и уважение близких. Все это результат того, что тайна любого творения скрывается отнюдь не в материале предмета и вовсе не в характеристиках орудий, но в собственной душе того, кто берет их в свои руки. А вот с душой – не все так просто:
«Есть творчество навыворот, и он
Вспять исследил все звенья мирозданья,
Разъял Вселенную на вес и на число,
Пророс сознанием до недр природы,
Вник в вещество, впился, как паразит,
В хребет земли неугасимой болью,
К запретным тайнам подобрал ключи,
Освободил заклепанных титанов,
Построил их железные тела,
Запряг в неимоверную работу;
Преобразил весь мир, но не себя,
И стал рабом своих же гнусных
Тварей.»
И невольно стает вопрос: да в самом ли деле человек обладает сознанием? Разум ли то, чем руководствуемся мы в своей повседневной деятельности? Всё ли мы понимаем сами, когда речь заходит об этой сложной материи?
Все наши представления в этой области основаны на обобщении только своего собственного интеллектуального опыта, между тем ясно, что любая другая, отличная от человеческой, организация психики обязана придавать какие-то свои, может быть, неожиданные и парадоксальные черты сознанию. Но тогда, говоря о разуме животных, правильней было бы подходить к нему как к иному, и вовсе не исключено, что к нему должны предъявляться те же критерии, какие мы бы стали предъявлять к инопланетянам.
Вообще говоря, принципиальная возможность существования какого-то иного разума, способного вступить в контакт с нами, давно занимает человека, но почему-то, задумываясь о нем, мы обращаем свой взгляд куда-то за пределы Солнечной системы, в дальний Космос.
Сегодня поиск проходит в двух ос­нов­ных на­прав­ле­ни­ях. Од­но из них ставит своей целью обнаружение материальных следов сознательной деятельности в далеких просторах Вселенной, ори­ен­ти­ром дру­го­го служат кос­ми­че­ские объ­ек­ты с бо­лее или ме­нее под­хо­дя­щи­ми ус­ло­вия­ми для воз­ник­но­ве­ния жиз­ни. В первом случае искомый разум должен быть, как го­во­рят ма­те­ма­ти­ки, на порядок, а то и на несколько выше земного, вернее сказать, того, который свойствен человеку. Это и понятно: ведь если прак­ти­че­ское столк­но­ве­ние с какой-то другой, внеземной, цивилизацией и воз­мож­но сегодня, то толь­ко в том слу­чае, ес­ли она сама вый­дет на кон­такт с на­ми. А это значит, что речь мо­жет ид­ти лишь о та­кой, ко­то­рая в со­стоя­нии пре­одо­леть все раз­де­ляю­щие нас пространственные барь­е­ры. Спо­соб­ность же к это­му пред­по­ла­га­ет высокий уро­вень раз­ви­тия, который да­ле­ко пре­вос­хо­дит воз­мож­но­сти не толь­ко современного человека, но, может быть, и са­мые сме­лые наши пред­став­ле­ния о способностях цивилизаций вообще. Сло­вом, в этом случае пред­по­ла­га­ет­ся субъ­ект, дос­тиг­ший ед­ва ли не вер­шин строе­ния всей мыс­ля­щей ма­те­рии. Во втором – мы имеем дело с прямо противоположным направлением исследований, ибо ана­лиз ус­ло­вий, при ко­то­рых воз­мож­но за­ро­ж­де­ние жиз­ни, ве­дет­ся на пре­дель­но низ­ком уров­не ор­га­ни­за­ции все­го жи­во­го.
Та­ким об­ра­зом, дистанция, разделяющая эти условные направления поиска, вмещает в себя прак­ти­че­ски всю линию эволюции, включая и тот теряющийся в неопределенно далеком будущем отрезок, который касается развития мыслящих существ и принято называть историей. Поэтому ме­ж­ду че­ло­ве­ком и обо­и­ми обо­зна­чен­ны­ми здесь по­лю­са­ми об­на­ру­жи­ва­ет­ся глу­бо­кая вре­мен­нбя про­пас­ть (в одном случае обращенная в далекое будущее, в другом – в прошлое).
Впро­чем, вре­мен­ной раз­рыв – во­все не един­ст­вен­ное, что разъ­е­ди­ня­ет нас и эти два полюса. Ме­ж­ду сознанием, построенным на какой-то другой основе, и че­ло­ве­ком ока­зы­ва­ет­ся еще и про­стран­ст­вен­ная безд­на, ведь ко­ор­ди­на­ты ве­ро­ят­но­го об­на­ру­же­ния ма­те­ри­аль­ных сле­дов прак­ти­че­ской дея­тель­но­сти ино­пла­нет­ных ци­ви­ли­за­ций и при­год­ных для зарождения жиз­ни ус­ло­вий вы­но­сят­ся на расстояния, исключающие возможность любой экспериментальной проверки. Прав­да, уче­ный мир, на­вер­ное, еще не рас­стал­ся до кон­ца с на­де­ж­дой об­на­ру­жить сле­ды жиз­ни на пла­не­тах Сол­неч­ной сис­те­мы, но что ка­са­ет­ся по­ис­ков вполне сформировавшегося ра­зу­ма, то все они (за ис­клю­че­ни­ем, ра­зу­ме­ет­ся, Зем­ли) дав­но вы­черк­ну­ты из спи­ска ве­ро­ят­ных мест его оби­та­ния.
Но по­че­му бы не пред­по­ло­жить возможность одновременного ­су­ще­ст­во­ва­ния сразу не­сколь­ких раз­лич­ных форм мыслящей материи в од­ной и той же области про­стран­ст­ва?
Са­ма по се­бе та­кая мысль ни­чуть не луч­ше, да и ни­чуть не ху­же мно­же­ст­ва дру­гих, и уже толь­ко по­это­му она име­ет, хо­тя бы не­ко­то­рое, пра­во на су­ще­ст­во­ва­ние. Но парадокс в том, что ес­ли воз­мож­ность со­су­ще­ст­во­ва­ния разных ци­ви­ли­за­ций и может быть при­знана, то толь­ко не для той час­ти мироздания, на ко­то­рую уже рас­про­стра­ни­лась по­зна­ва­тель­ная дея­тель­ность че­ло­ве­ка.
Это и в самом деле парадокс, ведь если принципиальная возможность такого сожительства развившихся на разных основах форм сознательной жизни и существует (а между тем нам не известен ни один фундаментальный закон природы, который запрещал бы это), то она должна быть признана для любой области ма­те­ри­аль­но­го ми­ра. У нас ведь нет ни­ка­ких ос­но­ва­ний ут­вер­ждать уникальность, ис­клю­чи­тель­но­сть уже по­знан­ной на­ми его час­ти. Однако мысль о возможности су­ще­ст­во­ва­ния ка­ко­го-то ино­го ра­зу­ма в са­мой не­по­сред­ст­вен­ной бли­зо­сти от че­ло­ве­ка и уж тем более о том, что жизнедеятельность его носителя, не соприкасаясь с нами, может буквально пронизывать собою весь мир, единственными хозяевами которого мы видим только самих себя, вызывает чуть ли не инстинктивное отторжение. Иными словами, сознание человека готово отвергнуть ее даже без обсуждения.
Впрочем, какие-то причины тому существуют: ведь ес­ли бы нечто (пусть даже отдаленно) похожее на сознательную деятельность кого-то чужого, притаившегося в нашем доме по имени Земля или в ее ближайших доступных наблюдению окрестностях, имело место, то че­ло­век уже дав­но сумел бы об­на­ру­жить ее следы. Однако ничего похожего до сих пор не было и нет. Поэтому тот факт, что мы не за­ме­ча­ем ни­ка­ких стран­но­стей ни в ос­во­ен­ных на­ми рай­онах пла­не­ты, ни в обо­зри­мых ок­ре­ст­но­стях ближнего Космоса, красноречиво свидетельствует о том, что ни о каком взаимопроникновении разумов не может быть и речи.
Но вот именно здесь-то и уме­ст­но за­дать­ся во­про­сом: дей­ст­ви­тель­но ли есть стро­гая логическая связь между этим фактом и выводом, который утверждает наше одиночество, в самом ли деле одно закономерно вытекает из другого? Ведь, наверное, в любом языке мира выражение «не замечал» отнюдь не равнозначно суждению «не существует», так почему язык науки должен быть отличен от них.
Впрочем, не будем интриговать, ответ на этот вопрос вполне очевиден любому, чья мысль способна развертываться вне колеи сложившихся интеллектуальных стереотипов: на самом деле здесь только видимость стройного обоснования, иллюзия нерасторжимой логической связи – и не более того.
Вдумаемся, что значит обнаружить существование другого разума?
Очевидно, что речь может идти только о каких-то материальных следах его жизни, о видимых результатах его воздействия на окружающую среду. Слово «материальных» здесь означает – поддающихся регистрации с помощью наличествующих в распоряжении человека физических приборов.
Конечно, оставляемые кем-то следы – это всего лишь косвенное свидетельство существования; но ведь прямые доказательства – вещь крайне редкая даже там, где нет вообще никаких сомнений. Вот, может быть, самый известный пример: верующий человек нисколько не сомневается в бытии Бога, но представить доказательства, которые ни при каких обстоятельствах не могут быть оспорены никем из атеистов, он не в состоянии; но ведь и атеист не в силах решительно никакими доводами опровергнуть убеждения первого. Вот так и существуют две тысячелетиями конфликтующие друг с другом духовные традиции, а ведь если бы прямые свидетельства существовали, давно бы уже восторжествовала какая-то одна из них. Точно так же верующего в разум животных зоопсихолога вполне убеждают получаемые им и его коллегами факты, но ни один из этих фактов не в силах убедить скептика; как, впрочем, и верующий в одни лишь рефлексы скептик не способен представить неоспоримые доказательства своей собственной правоты.
Вот так и здесь остается полагаться только на косвенные улики.
Однако и это обстоятельство не исчерпывает трудности понимания. Ведь мы не знаем, в чем именно может проявиться ма­те­ри­аль­ная дея­тель­но­сть иных ци­ви­ли­за­ций, а следовательно, нам со­вер­шен­но не­ясно, что же нуж­но ис­кать. Ведь для то­го, что­бы что-то найти, не­об­хо­ди­мо хо­тя бы при­бли­зи­тель­но пред­став­лять се­бе какие-то его характеристики. Здесь же – как в старой сказке: «Пойди туда, не знаю, куда, отыщи то, не знаю, что».
Наша научная мысль раз­ви­ва­ет­ся на ос­но­ве зем­но­го опы­та, а это значит, что и пред­став­ле­ние об ином разуме может быть составлено толь­ко пу­тем распространения всех тех признаков, которые характерны нашей же собственной жизни, нашей собственной практике, на чью-то чужую действительность. Но вот правильно ли это? Попробуем вообразить, какое представление о нас, людях XXI века, и о нашей цивилизации могли бы составить, скажем, строители первых египетских пирамид, если бы им вдруг пришло в голову распространить на нас основные закономерности своего опыта? Думается, вряд ли им удалось бы нарисовать себе точный портрет нашего времени. А ведь мы стоим перед той же самой задачей: определить черты, может быть, не на века, и даже не на тысячелетия опередившей нас цивилизации. Между тем признано, что развитие разума идет с ускорением, поэтому один и тот же временной интервал вмещает в себя все большую и большую сумму перемен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36