https://wodolei.ru/catalog/mebel/Ispaniya/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Но – мы уже говорили об этом – вечная пленница городской квартиры, она компенсирует свои утраты более глубоким проникновением в законы своего, неведомого никакому другому биологическому виду, окружения. Степень постижения внутреннего устройства этого сложного мира, его энергетических узлов, приводных ремней, передаточных шестеренок и так далее, с успехом заменяет ей меру пространственной экспансии всех тех, кто живет на воле. Меж тем стихии, которые управляют ее домом, – это не что иное, как чувства, привязанности, настроения всех тех, кто разделил с нею общий кров. Отсюда самым непосредственным образом следует, что то равновесие с внешним миром, о котором говорит биологическая наука, для прижившейся в человеческом жилище кошки – это (во многом, если не в главном) гармония человеческих отношений, что правят здесь.
Приспособление или, как говорится в ученых книгах, адаптация любого биологического вида к условиям внешней среды – это, во-первых, всегда приспособление к каким-то климатическим, геофизическим, химическим, любым другим, но обязательно материальным, иными словами, способным физически воздействовать на живую плоть факторам. Ведь биологическая эволюция, миллиардами лет развертывающаяся на нашей планете, просто не знает адекватного ответа ни на какое вневещественное воздействие на живое тело. Во-вторых, – это всегда изменение (любым видом биологических организмов) самого себя. Впрочем, правильней было бы сказать, что это – пассивная уступка давлению внешних мутагенных факторов, а не активная направленная перестройка собственной организации. Первым, кто занимает активное положение, оказывается только человек, но он, в отличие от животных, начинает «подгонять» среду своего обитания к особенностям своего строения.
Специфика же адаптации домашней кошки к быту человеческого жилища состоит как раз в том, что ей приходится приспосабливаться к действию внефизических, невещественных начал, а именно – к такой неуловимой чувствами животного таинственной материи, как психология человека. Именно эта – часто непостижная даже для него самого – дисциплина отныне становится тем основным фактором, который и определяет условия существования кошки в нашем доме. Но как-то переломить себя, приспосабливаясь к этому неосязаемому фактору нашей (теперь уже совместной) жизни, наша героиня, разумеется же, не в состоянии. Правда, в чем-то непроизвольно изменяется и она (здесь уже говорилось о мутации ее голоса), – но все же повторимся: на этом пути возможности биологической эволюции ограничены, поэтому в человеческом доме ей остается только одно – каким-то образом воздействовать на свою собственную среду, иными словами, на те таинственные отношения, что властвуют там.
Это невозможно? – скажут нам, – да, признаем и мы, действительно невозможно, но ведь в природе вообще очень много странного, иными словами, того, что явно противоречит ее же собственным законам. Однако все эти странности немедленно отходят куда-то на задний план, как только мы вспоминаем, что нами познано еще далеко не все, что управляет ею, да и сами законы – это во многом результат логической схематизации, мысленного упрощения окружающей нас действительности.
Но есть еще одно обстоятельство: дело в том, что гармония с окружающим ее миром в представлении этого симпатичного зверька в сущности мало чем отличается от нашего собственного идеала человеческих отношений, который мы сами хотели бы утвердить вокруг себя. Ведь ее мир во многом сводится именно к нам. А вот уже это решительно меняет все – и логику, и внутренние механизмы адаптационных процессов. Несмотря на то, что склонность к неприятию любых отклонений от привычного стереотипа в природе любой, не только домашней, но и бездомной и дикой кошки, – только у домашней есть ясное понимание того, что она может воззвать к какой-то властной силе, способной вмешаться в течение событий и изменить их ход. Это сознание самым решительным образом меняет весь образ ее поведения при столкновении со всеми формами того, что выходит за рамки обычного в доме прирученного ею человека. Ее протест из ранее скрытого, подавляемого где-то внутри себя, теперь становится явным, более того – демонстративным, если не сказать вызывающим. Еще бы, изучая нас в течение многих веков, это наблюдательное и весьма сметливое существо подмечает, что многие предпринимаемые ею демарши рассматриваются нами как нечто, подлежащее обязательному исполнению, и это обстоятельство не может не привести к тому, чтобы незаметно, исподтишка начать манипулировать нами. Да, все обстоит именно так, ибо, строго говоря, любое выражение недовольства – особенно если оно исходит от привилегированного члена семьи – есть форма известного давления на всех остальных.
Впрочем, признаем: это ведь далеко не самый плохой вид манипуляции нами, гордыми «царями природы». В сущности, мы даже должны быть благодарны ей за нее, ведь все преследуемые кошкой цели ограничиваются только одним – покоем нашего дома, гармонией тех отношений, которые связуют всех его обитателей. Словом, ее идеал не так уж далеко расходится с тем, который воспитывает в нас самих и наша собственная вера («Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение»), и наша собственная философия. Может быть, смутное осознание именно этого обстоятельства и дает ей право на требовательность, а нас, опекаемых ею, обязывает к неукоснительной исполнительности.
Полно, к ней ли? Ведь любая исполнительность предполагает некоторую долю насилия над самим собой, здесь же наивные грезы домашней кошки о гармонии ее маленького мира вступают в стройный консонанс со светлой мечтой самого человека о том, что еще совсем немного – и вот:
Кто-то на плечи руки положит,
Кто-то ясно заглянет в глаза.
И мгновенно житейское канет,
Словно в темную пропасть без дна,
И над пропастью медленно встанет
Семицветной дугой тишина.
И вот уже естественный отбор, который осуществляет сама природа, как-то незаметно начинает сливаться с тем, который направляется человеком, и все это вместе – и с кошкиной мечтой о домашнем уюте, и с вечным сном ее умного покладистого хозяина о светлом переустройстве нашего общего мира…
Словом, что хорошо моей кошке, как говорят математики, «по определению» не может быть плохо для меня самого: ее интересы в конечном счете полностью совпадают с моими. И пусть иногда меня раздражает ее настойчивость, я всякий раз тут же ловлю себя на мысли о том, что, моя маленькая добрая питомица с ее золотой (по краям серебряной, в самой серединке бриллиантовой) душой в действительности оказывает, может быть, самую верную службу мне, – и я встаю-таки с места, чтобы благодарно подчиниться ее настояниям…
Но взглянем на этот предмет несколько шире.
Одни говорят, что движущие силы истории – производительные силы и производственные отношения. И это правда; редкая теория выдерживает экзамен десятилетий – эта же так до конца и не опровергнута полутора веками самой жесточайшей критики самых лучших умов. Другие ехидно замечают, что если бы нос древней египетской царицы Клеопатры был бы чуточку иным, совершенно другой стала бы вся история Европы. И в этом тоже своя правда: человеческие страсти – материя, зачастую куда более могущественная, нежели совокупная мощь самой современной индустрии.
Вся наша цивилизация время от времени испытывает какие-то потрясения – часто чудовищные, которые ставят на грань выживания целые народы. Что именно является их причиной – независимые ли от человека противоречия, сугубо людские ли пристрастия, – составляет предмет дискуссий поколений и поколений историков, политологов, экономистов, философов. Часть объясняющих факторов лежит прямо на поверхности вещей, часть еще только подлежит выявлению какими-то будущими исследователями и аналитиками. Но как бы то ни было, сегодня мы можем утверждать, что природа войн и революций изучена нами достаточно хорошо. А вот кто изучал природу мира? Почему, несмотря ни на какие противостояния и кровопролития, народы все-таки не теряют способности жить в согласии друг с другом?
В чем его причины – в печальном ли опыте ушедших поколений, который закреплялся в каких-то запретах, завещанных нам этическими догматами, и вероучительными откровениями? Да, конечно, и в нем – но лишь отчасти. Ведь вся история нашей цивилизации – это некий сплав бесконечного множества самых разнообразных ингредиентов; едва ли ее скрытые механизмы могут быть описаны лишь ограниченным их перечнем и уж тем более действием какой-то одной единственной причины.
Многое здесь не постигается ни рациональным научным мышлением, ни интуитивными озарениями, которые лежат в основе религиозной веры и искусства. И среди этого – наша не расторжимая ничем связь с окружающей природой. Дети природы, все мы – независимо от цвета кожи, языков, исповеданий, заблуждений – неотделимы от нее; и подлинные цели существования разумного существа на этой планете в действительности составляют собой лишь часть некоторого единого, так еще и не открывшегося нам смысла бытия всего того, одним из атомов чего является наша большая Солнечная система.
В прошлом столетии великий наш соотечественник профессор А.Л.Чижевский, биофизик и археолог, основоположник так называемой гелиобиологии (кстати, тот самый, именем которого названа известная «люстра») сделал удивительное открытие. Его существо заключается в том, что многое в биосфере Земли, включая и ритмы человеческой жизни, со всеми ее взлетами и падениями, и даже всей нашей истории с ее разрушительными военными конфликтами и кровопролитными революциями, совпадает с ритмами дыхания большого Космоса. Дух этого открытия, каким-то таинственным образом, если и не предсказывается одним из его юношеских стихотворений, то во всяком случае перекликается с ним.
Сошлись – и грозно тучи стали
Над помрачненною Землей.
Зарницы, как мечи из стали,
Рубили тучи синевой.
Проникся воздух жгучей думой.
В удушливо-последний миг
Мир человеческий, угрюмый,
Как бы в беспамятстве, затих.
А небо ждало приговора,
Когда карающая власть
Ему велит сломать опоры
И страшной тяжестью ниспасть.
Одной из частных форм общей ритмики того, что, собственно, и можно объединить понятием готового вынести приговор неба, предстает солнечная активность. Оказалось, что в жизни народов, населяющих нашу планету, играют роль не только те (политические экономические, идеологические, любые другие) противоречия, которые существуют между ними, но и готовое испепелить нас светило.
Но ведь Солнце – это что-то вроде тяжелой артиллерии природы, меж тем в любом арсенале главенствующие позиции занимает вовсе не она. Словом, ритмика согревающей нас звезды – это всего лишь один из бесчисленного множества других несопоставимых своими размерами и масштабом влияния факторов, и каждый из них, оставаясь до поры незамечаемым нами, по-своему воздействует на всех нас. А что если воздействие хотя бы некоторых из них согреть еще и теплым ответным человеческим чувством?..
Есть некоторая странность исторического анализа – ему, как правило, подвергается только то, что способно возмутить воинственность, пассионарность народов, подвигнуть их к вражде и раздору; причины войн, мятежей, революций подвергаются самому пристальному исследованию. Однако воздействиями не одних же только возбуждающих причин определяется механика нашего совместного бытия; параллельно с ними обязаны – вот так же, тысячелетиями и тысячелетиями – действовать и какие-то успокаивающие умиротворяющие начала, – в противном случае все человечество уже давно бы сошло с ума.
Меж тем именно оно-то своим недовольным мырканием и гонит меня в постель: ведь одним из этих – тысячелетиями цивилизующих и умиротворяющих всех нас – начал как раз и предстает то удивительное четвероногое племя, к которому относится маленькая добрая героиня нашего повествования…
Глава 5. О значении слов
В которой говорится о тех богатствах, что хранятся в душе героини, и читатель узнает, как щедро она делится ими с признательным ему автором
«Бессонница. Гомер. Тугие паруса.»
Правда, Гомер – это, конечно же, так – что-то вроде попытки изящной литературной вышивки на бесхитростной канве повествования. А если уж совсем честно, – то и просто желание щегольнуть некоторой литературной образованностью; на самом-то деле у меня в руках то ли история военного кораблестроения, то ли описание Ютландского боя, но в остальном все правильно:
«Я список кораблей прочел до середины».
Она, как бы обнимая меня чисто вымытой лапкой, лежит на моей руке и время от времени своим влажным холодным носиком тычется в плечо, громко и часто сопит и, не умолкая ни на минуту, на всю спальню трещит и трещит о чем-то своем: «Голова его – чистое золото; кудри его волнистые, черные, как ворон…»
Насчет золота все, конечно, правильно, но в остальном она мне немножко льстит: мои черные кудри давно уже стали седыми, да и кудрями, если по совести, они никогда не были, так себе – жесткая прямая проволока…
Но что-то не дает сосредоточиться, отвлекает от книги. Прислушиваюсь к ней: «Его левая рука у меня под головой…»
Ну, положим, это совсем не левая, а наоборот; она ведь и сама не любит лежать у стенки, и даже когда я пытаюсь уложить ее слева, моя кошка упорно (здесь уже было сказано, что она – страшный бюрократ) возвращается на «свое!» место. Но какой же может быть спрос с простой, пусть и очень сметливой (Умница) беспородной кошки? Впрочем, что это?!
«Его правая рука гладит меня…»
Она бессовестно врет, до неузнаваемости искажая первоисточник – у царя Соломона совсем ведь не так: «Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня». Ну да ладно, в конце концов каждый мурлычет о своем; и потом, я готов присягнуть в этом на чем угодно, она никогда не читала «Песни песней» (впрочем, стоит ли удивляться, если мне приходилось встречать даже людей, никогда не державших ее перед глазами).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36


А-П

П-Я