Множество, и ни одной достойной, кроме той, что он волновался за нее.
Куинн взял губную помаду, компакт-пудру, золотую ручку, солнцезащитные очки от «Паломы Пикассо» в красном футляре, тончайший льняной платочек, в уголке которого темно-розовым была вышита первая буква ее имени. Долго смотрел на кошелек Шелби, повертел его в руке, потом сказал себе, что переигрывает и лезет в чужие дела. И положил кошелек в сумочку, так и не заглянув в него.
В последний момент, когда Куинн уже собирался поздравить себя с этичным поведением, он нащупал плотную бумагу в отделении на молнии.
И поддался искушению.
Через час, заплатив штраф за превышение скорости на Пенсильванской платной автостраде, он вошел в дверь Тейтов, не дожидаясь, пока дворецкий откроет ее до конца, и устремился в гостиную.
— Где он? — без предисловий спросил Куинн, увидев только двух Тейтов и Джереми Рифкина, напоминавших статуи в ожидании голубей, которые прилетают на ночлег.
— Вы имеете в виду Паркера? — вежливо осведомился Сомертон.
— Да. — Куинн вдруг сообразил, что сжал кулаки. — Да, именно его я имею в виду, все правильно. Паркера Уэстбрука долбаного Третьего. Где он?
— О Боже, местное население обеспокоено, — заметил дядя Альфред, налив и подав Куинну скотч. — Вот, юноша, думаю, вам это не помешает.
Куинн покачал головой:
— Нет, спасибо.
— Значит, не помешает мне. — Дядя Альфред пошел назад, потягивая скотч.
— Сомертон, кажется, мистер Делейни чем-то расстроен, — заметил Джереми, словно только он догадался, что Куинн вот-вот взорвется. — О, пожалуйста, не дайте ничему случиться с нашей дорогой Шелби.
Куинн всмотрелся в лицо Сомертона и увидел только заботу о сестре. Он подозревал Сомертона, думал, что это он тот самый человек, хотел проверить все возможности, прежде чем стереть Уэстбрука в порошок.
— С Шелби все в порядке, — сообщил Куинн и увидел, что Сомертон успокоился. — Но у нее неприятности.
— О Боже мой! — воскликнул Джереми, всплеснув руками. — Я так и знал! Сомертон, разве я тебе не говорил? У нее неприятности. — Он посмотрел на Куинна. — Как же получилось, что у Шелби неприятности, мистер Делейни? Мы полагали, что она работает в первоклассном заведении.
— Это деньги? — спросил Сомертон. — Вы сказали, что мы не можем исправить ту ошибку с кредитной карточкой, но если дело в деньгах, если сестра в отчаянном…
— Дело не в деньгах. Между прочим, вы можете гордиться сестрой. Она каждый день ходит на работу, получает зарплату и не транжирит ее, как, видимо, ожидал от нее Уэстбрук. Но кто-то… — Куинн помолчал и продолжил: — В городе есть кто-то еще, кто следит за ней. А теперь ответьте мне, это вы послали следить за мисс Тейт еще одного телохранителя? Случайно, не частного сыщика?
— Это сделал я, Делейни, — сказал Паркер Уэстбрук Третий, по-театральному эффектно входя в комнату, как, видимо, делал при любой возможности. На нем был сшитый на заказ синий костюм в тончайшую белую полоску, девственно белела под старым школьным галстуком рубашка. Он щеголял загаром и улыбался, а у Куинна просто чесались руки стереть его в порошок.
— Паркер! — Сомертон подошел к нему и поздоровался. — Ты послал частного сыщика следить за Шелби? Но мы же договорились…
— Нет, — перебил его Уэстбрук, — ты договорился. Не я. Это была позорная капитуляция перед… перед вашим наемником, и я решил не иметь с этим ничего общего. Боже мой, Сомертон, я ее жених, а вы даже не сказали мне, куда она убежала. Поэтому я нанял собственных детективов. Высшего класса, с прекрасными рекомендациями. Они проследили Шелби до этого жуткого местечка под названием Восточный Вапанекен, где она работает в какой-то забегаловке, и это противоречит отчету вашего человека. У нее длинный рабочий день, вероятно, при минимальной зарплате.
— При минимальной зарплате, — повторил, содрогаясь, дядя Альфред и сопроводил эти слова хорошим глотком скотча.
Сомертон посмотрел на Куинна,
— Мне казалось, вы говорили…
Куинн взмахнул рукой, отметая слова Уэстбрука. Черт побери, этот тип заставил его оправдываться.
— Это прекрасное место, мистер Тейт. Дело поставлено хорошо, и всего в двух кварталах от дома, где мисс Тейт живет в квартире с мисс Василковски. Я стал завсегдатаем ресторана, кроме того, поселился напротив мисс Василковски, поэтому мисс Тейт находится под моим наблюдением и защитой двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.
— Двадцать четыре-семь, — повторил дядя Альфред, направляясь к столику с напитками. — Все под контролем. Люблю таких, как он. Он мачо, а, Джереми?
— Да, дядя Альфред. — Джереми закатил глаза. — Настоящий мачо. Я весь горю.
Куинн слушал этот короткий обмен репликами, собираясь с мыслями. В основном эти мысли вращались вокруг желания дать Уэстбруку пинка под зад, чтобы он вылетел в одно из этих огромных — от пола до потолка — окон тейтовского особняка, но он овладел собой и обуздал свои инстинкты, хотя очень сожалел об этом.
— Я хочу, чтобы их отозвали, Уэстбрук. — Куинн сосредоточил внимание на этом человеке, пытаясь не замечать дядю Альфреда, который держал графин с бренди возле уха и приговаривал:
— Все под контролем. Все под контролем.
— Нет, — ответил Уэстбрук, скрестив руки на груди и самодовольно ухмыльнувшись. Что-что, а отличить самодовольную ухмылку от простой Куинн умел.
— Послушайте, Уэстбрук. Сегодня утром я засек вашего человека. Это заняло у меня десять секунд. Этот парень слился с местным пейзажем, как зебра с красным холстом. Как вы полагаете, сколько пройдет времени, прежде чем мисс Тейт догадается, что кто-то приставил к ней соглядатая?
Куинн не упомянул о письме, не стал бы упоминать о нем ни за что на свете. Во-первых, Сомертон тут же помчался бы в Восточный Вапанекен и сам препроводил бы сестру домой, чего меньше всего хотела Шелби, а также Куинн. Во-вторых, что-то было в этом письмеце фальшивое, слишком претенциозное, слишком бьющее в точку, и он решил выяснить, кто за ним стоит. В-третьих, Куинн надеялся, что это Паркер Уэстбрук Третий. Как же он надеялся, что это Уэстбрук!
Он очень не хотел, чтобы это были завсегдатаи, единственные его другие подозреваемые, явно не сомневавшиеся, что Шелби слышала их разговор об устранении мэра. Шелби имела множество достоинств, и девять десятых из них были чудесны, но по ее лицу можно было бы читать даже во мраке ночи. По тому, как она улыбалась им, как смотрела на них, завсегдатаи не могли не догадаться, что она знает об их замысле. Или мечте. Куинн не очень-то верил, что они занимаются чем-то еще, кроме мечтаний. И вообще — Амелия Бробст? Это смехотворно.
— Паркер, по-моему, я должен настоять. — Подбородок и голос Сомертона слегка дрожали. — У меня есть основания доверять мистеру Делейни, и пока все шло хорошо. Подключив своих телохранителей, частных детективов или что вы там еще так неуклюже сделали, вы только спровоцируете Шелби. Узнав о вашем поступке, она может продолжить свое… свое приключение. Никто из нас не хочет этого, правда?
У него за спиной на диване радостно захлопал в ладоши Джереми.
— О, Сомертон, ты так проницателен. Ну разве он не проницателен, а? Я изучал словарь, надеясь пополнить свой словарный запас, и это одно из моих лучших новых слов. Проницательный — обладающий способностью предвидеть. Поистине чудесное слово. Паркер, а вот вы непроницательны. О Боже! Это правильная форма слова? Мне следовало бы…
Куинн, помалкивая, наблюдал, как красивое лицо Уэстбрука приняло цвет перезрелой хурмы. Глянув через плечо Сомертона, он резко бросил: — Заткнись, чертов педик!
То, что случилось потом, многие годы оставалось любимой картинкой в книге воспоминаний Куинна.
Сомертон, проявлявший силу только в своем ударе слева в теннисе, сжал кулак, развернулся… и дал Паркеру Уэстбруку Третьему прямо в зубы.
Дядя Альфред громогласно выражал свое одобрение, пока Сомертон прыгал по комнате, прижимая нанесшую удар руку ко рту, посасывая костяшки и всхлипывая.
Джереми, отнюдь не лишившийся чувств, оставил один глаз открытым, чтобы знать, закончилась схватка или предстоит второй раунд.
Именно Куинну пришлось бы поднимать Уэстбрука, отряхивать его и отправлять восвояси.
Конечно, если бы он был хорошим человеком. Но поскольку в этот момент Куинн повел себя не как хороший человек, он просто наблюдал, как Уэстбрук встал, отряхнул одежду, а затем достал носовой платок, поняв, что у него разбита в кровь губа.
— Только… только зная, что вскоре стану членом этой семьи, — сказал он, промокая нижнюю губу, — я готов забыть об этом инциденте, Сомертон.
Сомертон несколько раз важно кивнул.
— Да, уж будь любезен, Паркер. И уволь этих проклятых сыщиков. Я не шучу.
— Тебе лучше прислушаться к этому пареньку, — посоветовал дядя Альфред, подавая Сомертону кубики льда, завернутые в льняную салфетку, чтобы тот приложил их к разбитым костяшкам. — Мы, Тейты, порочны до мозга костей. Не можем гарантировать тебе безопасность, если ты снова оскорбишь маленькую женщину, потому что он — наша маленькая женщина.
Затем дядя Альфред обратился к Куинну:
— Возвращайтесь и охраняйте нашу Шелби, Делении. И постарайтесь, чтобы она не скучала. — Он подмигнул. — Вы меня поняли?
— Да, сэр, — ответил Куинн и покинул особняк, горя желанием вернуться к Шелби, чтобы вместе пообедать во время ее перерыва.
Куинну очень понравилось его небольшое путешествие на Мейн-лейн.
Глава 24
— Ты не сказал мне, удалось ли тебе что-нибудь узнать про завсегдатаев, — напомнила Шелби, когда они с Куинном пешком возвращались домой по окончании ее смены. — Я, правда, не очень-то верю, что здесь что-то не так. Это у завсегдатаев-то? И потом — мэр? Нет, это уж слишком нелепо.
Июньская ночь была звездной, над Восточным Вапанекеном висела полная луна, озаряя их путь домой и освещая поднятое к Куинну лицо Шелби.
А вид у нее был встревоженный.
Куинн обнял Шелби за талию и прижал к себе, и так они ступали по растрескавшемуся тротуару, усаженному молчаливыми — и уже дважды ставшими объектами судебного разбирательства — свидетелями последней и самой неудачной идеи покойного мужа Амелии: посадить тенистые деревья вдоль городских улиц. Деревья выросли, тень давали прекрасную, но их корни вздыбили тротуары во всем Восточном Вапанекене — от края до края. Однако неровные тротуары служили достаточной причиной, чтобы пройтись, держась за руки или обнимая молодую женщину жестом защитника за талию.
— По-моему, они просто любят поговорить, — успокоил Куинн Шелби, а может, и не слишком успокоил. Ведь когда человек получает письма с угрозами, чтобы обрести хоть подобие покоя, нужно хотя бы выяснить, кто их посылает. — Но вообще-то никогда не знаешь наверняка, — добавил он, считая не лишним это маленькое «сомнение».
Шелби кивнула, глядя под ноги.
— Сегодня я очень много об этом думала, — призналась она Куинну. Шелби не сказала ему, о каких разнообразных вещах ей сегодня пришлось размышлять, ни о том, как нервничала и до сих пор нервничает. — Об их проблемах, конечно. Уверена, если бы им удалось собрать денег на мемориал, то мэр Бробст разрешила бы поставить его в парке.
— Правда? — Куинн сдержал улыбку.
И как он раньше не догадался? Поставьте перед человеком вроде Шелби Тейт проблему, и самым естественным способом ее разрешения станет сбор средств. Возможно, даже благотворительный бал.
Он попытался представить себе завсегдатаев на балу. Лысеющих или с длинными, лохматыми кудрями. С раздутыми от пива животами. С головы до ног в татуировках. А когда они попросят оркестр сыграть какую-нибудь ветеранскую мелодию, заметно будет, что у них отсутствует не один зуб. Нет. Этого Куинн не мог вообразить.
Он предложил другое решение.
— Полагаю, они могли бы устроить, например, распродажу мотоциклов. Но, Шелли, понадобится уйма пирожных и печенья, чтобы получить сумму, необходимую для памятника.
— Для стены, — поправила его Шелби. — Сегодня днем я разговаривала с завсегдатаями. Они хотят стену, разделенную на две части. Одна — для тех, кто служил, вторая — для тех, кто умер. Ты знал о том, что в той войне такой город, как Восточный Вапанекен, где живет около четырех или пяти тысяч, потерял шесть человек? А еще тридцать семь служили. По-моему, это поразительно и печально.
— Печально, но не удивительно, — возразил Куинн. — Были призваны ребята, не ходившие в колледж, а работавшие на местных фабриках и заводах. Убежден: было больше сыновей, которые пошли по стопам своих отцов, чем тех, кто мог получить отсрочку из-за колледжа. Ты права, Шелли, правы и завсегдатаи. Им нужен памятник.
«Если только кто-то из них не послан тебе загадочное письмо», — мысленно добавил он,
— Рада, что ты согласен. Тогда купишь билет на наш ужин?
— На что? Меня не было всего полдня. Я что-то пропустил?
Они уже дошли до их дома, и Шелби посмотрела на ступеньки, ведущие к двери, потом на Куинна.
— Ой, я и забыла. Гарри, которого, разумеется, простили, сегодня вечером в гостях, и меня попросили не возвращаться раньше десяти. Хочешь поговорить здесь? — Шелби указала на ступеньки.
— Почему бы и нет, но наверху у меня в холодильнике нас поджидает холодное пиво.
Шелби улыбнулась.
— Хорошо, — отозвалась она, и Куинн понял, что это ответ совсем на другой вопрос. На вопрос, стоявший между ними почти с самого начала, — тот, на который Шелби частично ответила сегодня утром.
У него в квартире она уселась на диван, скинула лодочки и, поджав под себя длинные нога, наблюдала, как он достает из холодильника две бутылки пива, а потом запоздало хватает из горки единственный высокий стакан, украшенный мелкими синими птичками в типичном стиле миссис Бричта.
Шелби была не совсем уверена в правильности своих поступков, не до конца сознавала, зачем вот-вот собиралась это сделать. Она только знала, что наслаждается, находясь здесь, с Куинном, непринужденно болтая, ощущая себя на грани между умиротворяющим чувством, что не нужно вести себя хорошо, и желанием вести себя как можно хуже, — во всяком случае так, как не подобает обрученной даме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35