харчевни,
таверны, а в начале ХХ века рестораны, кафе. На самом верху Ц графский зам
ок, небожители; зимой, надо полагать, и в нём, в его каменных норах, залах и г
лубоких застенках для должников и врагов, было не тепло.
Но судя по документам и свидетельствам, ни Ломоносова, ни Пастернака эти
самые верхние этажи жизни в юности особо не интересовали, оба чувствовал
и свою социальную предопределенность. Один Ц из настороженной еврейск
о-русской прослойки интеллигенции, несущий на себе долгие годы некотору
ю истеричность родителей и боязливую замкнутость уклада; другой Ц подл
инно крестьянский сын глухого Белого Поморья, самозванно, чтобы повысит
ь свой социальный статус, называвший себя то дворянином, то поповичем. И о
ба Ц во времена своей юности еще не догадывались, как, близко подойдя, соп
рикоснутся с обжигающе-холодной вершиной власти. Ну, один, «следуя общем
у обычаю ласкати царям», будет эту власть, по словам Радищева, «нередко не
достойную даже гудочного бряцания», восхвалять и поднимать во имя прагм
атических задач науки: то ему нужны деньги на физическиё опыты Ц а раньш
е, как и теперь, близость к власти означала близость к бюджетному финанси
рованию, Ц то нужна химическая лаборатория, и она была построена в фанта
стические даже для наших дней сроки и снабжена лучшими в мире приборами
и аппаратурой. А сколько пришлось написать надписей для фейерверочных т
оржеств, искренних, с полётом и парением, од, не в честь то быстро, то ни шатк
о ни валко сменявших друг друга шести монархов, а во славу их предка или пр
едшественника, единственного и неповторимого Петра Первого. А другой вс
е-таки прямых контактов с самым высшим эшелоном власти не имел, но иметь х
отел страстно, до умопомрачения, жаждал задушевных бесед. Тоже, между про
чим, писал своеобразные полуоды к датам Ц три поэмы к разным юбилеям Пер
вой русской революции: «905-й год», «Лейтенант Шмидт» и «Спекторский» и пан
егирики Ленину: «Высокая болезнь» и «Люди и положения». Как трудно у твор
цов понять, когда это поэтическое парение искренно, а когда нажевано, нам
ято до степени искренности, но в обоих случаях безукоризненно.
Один писал форменные доносы на коллег по Академии, правда на воров и семе
йственников. Однако похоронили его с государственным почетом и по госуд
арственному регламенту при огромном стечении знатного и подлого народ
а. Другой в неловком телефонном разговоре со Сталиным все же не отбил в 30-х
годах Мандельштама, проявил, видимо, и уклончивость и осторожность, и с эт
им чувством вины ушел в переделкинскую землю. Из старых друзей его хорон
ил народный артист СССР Борис Ливанов, с которым он был в конфликте, а писа
тели и коллеги выразили соболезнование через сообщение Ц скончался, де
скать, член Литературного фонда. Потому что из элитного Союза советских
писателей он был за передачу за рубеж «Доктора Живаго» дружно выдворен.
Но дачу у вдовы не отобрали.
Улица Steinweg от перекрестка возле церкви поднимается вверх, к ратуше. Это Бро
двей и Восьмая авеню Марбурга. Впрочем, продолжаясь и продолжаясь, улица
эта имеет несколько названий. Следующее за Steinweg называется Neustadt Ц здесь сос
редоточены самые дорогие магазины и рестораны, ателье, бары и кафе город
а. Но представить себе все это, не видя, сложно. Только удивительно изобрет
ательные немцы смогли втиснуть в совершенно средневековые коробки сов
ременную начинку: электрические провода, газовые и электрические печи, с
овременные кухни с гулом стиральных и посудомоечных машин, холодильник
ов и электронных печей. Но это все внутри, вместе с игрушечными кабинами л
ифтов, с камерами слежения у входных дверей и тревожной сигнализацией. С
наружи, начиная со второго этажа, картина полного и определенного средне
вековья. Чуть просевшие крошечные окна, низкие этажи, деревянные констру
кции по стенам, «когтистые» крыши, крытые серым шифером. Кажется, сейчас о
ткроется окно, и белокурая красавица с пышным корсажем, отодвинув горшок
красной герани, пошлет возлюбленному воздушный поцелуй. «Лети, лети, леп
есток, через Запад и Восток, через Север, через Юг…»
Кавалера в добротных башмаках и белых чулках внизу нет, кавалер сегодня
сплошь в джинсах и кожаных куртках. Кавалер внизу, в магазине, покупает ди
скетку для компьютера.
Мы странные, русские люди… Воспитанные в материальной скудости, мы до си
х пор не можем опомниться от своего экономного детства. При виде магазин
ов глаза у нас разбегаются. Здесь на улице, как было сказано, располагаютс
я самые лучшие и самые дорогие в Марбурге магазины, не исключено, что мног
ие занимают эти места уже не один десяток лет. Сколько же нам, русским, все
го надо! Даже занятые вроде бы возвышенным делом, мы не можем отвести глаз
от роскошных и подробных витрин. Но здесь я убыстряю шаг.
Внизу в аптеку я еще вернусь, потому что надо купить карбонат кальция в та
блетках. Обязательно в таблетках, у нас почему-то продается только в поро
шке. Это, практически, мел, больные, находящиеся на гемодиализе, должны с п
ищей принимать его постоянно: под действием растворов и препаратов каль
ций вымывается из костей и они становятся хрупкими и ломкими. Преследующ
ая всех диализников новость, когда они сменой через день встречаются, эт
о сломанная у кого-то из них рука или нога, иногда шейка бедра Ц это самое
страшное. Такого больного упаковывают в стационар. Больше всего я боюсь
подобной травмы у Саломеи и всегда, когда она хочет встать на табуретку, ч
тобы достать из кухонного шкафчика кастрюлю или какую-нибудь банку, бра
нюсь: «Попроси, я тебе достану. А если упадешь?» Поэтому внимательно слежу
за тем, что она принимает. Но как противно столовой ложкой с пищей глотать
заполняющий рот и гортань порошок, здесь Саломее всегда хочется пропуст
ить очередь. Вот поэтому карбонат кальция в таблетках Ц неизменное зада
ние для всех наших знакомых и моих аспирантов, выезжающих за рубеж.
Довольно быстро я поднимаюсь наверх. Здесь бы смотреть и смотреть русско
му любопытному глазу на внутреннее состояние, сосредоточенность нельз
я разменивать на пустое визионерство. Хорошо бы задержаться возле огром
ного антикварного магазина: я сам собираю недорогой фарфор с фигурками л
итературных героев. Хорошо бы покопаться в литографиях и плакатах, выста
вленных в другой витрине, и выбрать что-нибудь для дачной мансарды. Я почт
и бегом прохожу мимо одежды, обуви, парфюмерии, женского белья, сувениров
и даже книг. На мгновение замираю возле бара, в котором, как я знаю, вечером
толпится молодежь. Не там ли? Но этого установить невозможно. В качестве и
сточника новой цепи ассоциаций я уже заранее выбрал кафе «Фетер», но оно
выше. Я не могу удержаться и останавливаюсь только возле магазина с обор
удованием для кухни. Это моя слабость. Но наши слабости часто проистекаю
т из необходимости.
Для друзей, сослуживцев, знакомых я придумал изысканную легенду Ц какой
я кулинар, хороший хозяин и на все руки мастер. Я всем внушил, что когда я ре
жу морковку и тушу на плите мясо, я сосредоточиваюсь и размышляю над вопр
осами истории литературы. Когда покупаю моющие средства и калгон для сти
ральной машины, когда хожу по рынку и отбираю овощи и мясо, Ц я изучаю жиз
нь. Когда веду на даче электропроводку и сажаю на зиму на огороде чеснок, к
огда еду в питомник за рассадой помидоров, когда делаю грядки, Ц это лишь
физические упражнения, держу себя в тонусе. Когда глажу белье и тряпкой о
бтираю корешки книг, Ц думаю о возвышенном, в этот момент в голову приход
ят мои лучшие мысли.
Я обманываю всех, когда говорю, что дома за письменным столом писать не мо
гу, а моя стихия Ц положив листок на подоконник в кухне и приглядывая за к
астрюлей с молоком, которое вот-вот должно закипеть, или на ходу, на листо
чках блокнота в метро, стоя в очереди в аптеке, сочинять свои статьи, и даж
е этот роман я напишу, ожидая поезд на вокзале. Я ненавижу всё это междудел
ье, испытывая стресс от того, что одно надо немедленно прекратить и тут же
начать другое. С каким наслаждением я строил бы из себя большого писател
я или крупного ученого, чтобы жена стучала в дверь моего кабинета, прежде
чем подать стакан чаю с молоком или на блюдечке протертое яблоко. Но кто-т
о должен творить, а кто-то обслуживать жизнь и создавать условия.
Как обычно у нас было? Саломея в гостиной разучивает партию или занимает
ся с аккомпаниатором, ее надо везти на примерку или на репетицию. Вечером
она идет на приём в венгерское посольство, потому что летом будет петь в Б
удапеште, а идти одной неудобно. В день спектакля ей надо съесть что-нибуд
ь легкое, а после спектакля поплотнее. И не дай Бог в день спектакля её раз
будить: ты уходи в институт на свои лекции, когда хочешь, главное, не стукн
и чашкой о блюдце на кухне, не скрипни дверью, хоть вылетай в форточку. А те
м временем белье должно быть постирано, выглажено и разложено по шкафам,
цветы, которые вчера прислали из театра, подрезаны, пыль вытерта, чашки вы
мыты, торт Ц в холодильнике, на случай если заглянет кто-нибудь из коллег
, в комнатах порядок и уют. Пропущу ад, который всегда нагоняют в дом помощ
ницы, поклонницы, домработницы, лучше, по возможности, все делать самому. И
ли я не умею всё организовать?
Вот откуда у меня такая страсть к кухонным агрегатам, к электропечкам, ко
фейным и посудомоечным машинам, к электрическим блинницам, фритюринцам,
к лукоЦ и сырорезкам, к миксерам, грилям, печам «свч», к пароваркам, ножам
и шумовкам из нержавеющей стали, к сковородкам с непригорающим тефлонов
ым покрытием, к соковыжималкам, к стеклянной огнеупорной и «небьющейся»
посуде, ко всему, что легко чистится, моется, удобно и легко складируется,
а главное, экономит мое время. Боже мой, какое это счастье Ц свободное, пр
аздное время. Насколько прав блестящий экономист Маркс, затоптанный нын
е (ему приписали еще и политическое исследование), утверждая, что свободн
ое время Ц основное богатство человека. Только отсюда возникает искусс
тво. И, что еще важнее, Ц сама жизнь, даже, если хотите, ее страдания.
Ну что же, внимательно разглядим тесно заставленную витрину с бытовыми п
риборами и разными хозяйственными приспособлениями. На несколько мину
т отложим в сторону проблемы двух знаменитых русских поэтов. Купить, мож
ет быть, ничего не удастся, но почему бы не пожить в прелестном мире фантаз
ии собственного и бытового совершенства? Как всё блестит, манит и перели
вается! Какую обещает вкусную, нарядную и почти беззаботную жизнь. Какие
приспособления для резки чеснока и какие тёрки для сыра! А почему нет спе
циального дозатора для кормления моей собаки Розы? Почему еще не изобрел
и автомата для протирки книжных полок, и чтобы он, кроме книг, обтирал и чи
стил от пыли каждую безделушку, разные вазы, чаши и чашечки, подаренные бл
агодарными поклонниками или растроганным жюри на вокальных конкурсах,
японские и таиландские куклы, венки лавровые и те, где каждый листик выпо
лнен из металла и прикреплен пружинкой? А почему отсутствует прибор, кот
орый чистит от жира газовую плиту и стерилизует мусорное ведро, вынимая
старый, с мусором, пакет и вставляя из кассеты новый? Определенно руки у пр
офессора, если принюхаться, пахнут кухонным жиром и тем почти неуловимым
для классификации приторным до тошноты ароматом, который остается посл
е мытья посуды. Но почему, профессор, нужно всегда вспоминать только о пло
хом?
Насладился видом сверкающей витрины? Умилился? Увидел свою жизнь в ином
измерении? Удовлетворись этим, насыть свой взор этими прекрасными Ц рез
ультат изощренного ума ленивого человечества Ц предметами и успокойс
я: твоя жизнь до самой смерти, одинокой и печальной, не изменится. Пороха у
тебя не хватит, чтобы ее изменить. А какая бездна людей на этом свете живет
вообще без внутреннего удовлетворения и без любви! Угомонись. Будь счас
тлив даже испытаниями и теми счастливыми минутами, что уже были дарованы
тебе Богом.
Это особенность предлекционного времени. Только идиот может думать, что
хороший преподаватель двадцать лет читает по истлевшим конспектам и за
писям. Как надо не любить и не уважать себя, чтобы даже одну фразу повторит
ь так же, как ты ее сформулировал и произнес в прошлом году. Ну что же, иногд
а понимаешь, что больше можно и не читать, не искать ничего нового до смерт
и, до последней лекции, на ближайшие пять-семь, десять лет хватит и нарабо
танного, но инстинкт жизни и, пожалуй, уважение к себе заставляют искать и
находить новые обороты, идеи или хотя бы их озвучивать. Остановиться Ц з
начит погибнуть, твердо дать себе понять, что впереди пусто, надежд больш
е никаких. Потом эта страсть к интеллектуальному и духовному движению пр
евращается в автоматизм. В предлекционное время отодвигаешь в сторону д
аже желание пожалеть себя и себе же посочувствовать.
Подлая жалость разъедает тебя постоянно. Ну, почему же другие, даже в боле
е почтенном возрасте, весело и красиво живут, пьют пиво, когда хотят, уезжа
ют, когда хотят, в отпуск и командировки, бросают одних жен, потом других, б
росают престарелых родителей и не занимаются детьми-наркоманами. А ты н
е можешь бросить и, главное, забыть Ц чтобы ничего в тебе не шелохнулось,
не возникло никаких в душе неудобств Ц старую, когда-то знаменитую бабу
и зажить с новой, молодой и развратной, пожить ради себя? Слабак, размазня,
несовременный человек. Или сознаешь, что кормишься, интеллектуал и учёны
й, от ее духовных щедрот? Вот время Ц бабы стали сильнее и умнее мужчин. А м
ожет быть, это просто единственное, за что ты в этом холодном и жестоком ми
ре смог зацепиться, слабый, рефлектирующий человек?
А улица всё ползет по скале вверх. Собственно, впереди осталось два объек
та:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35