итак, сначала из-за этих вещественных доказательств печальных с
торон жизни показалась хрупкая ручка в бежевой перчатке, ручка помахала
кому-то, из-за чьей-то спины и сбившегося набок цыганского платка, потом н
а верху лестницы возникло худенькое и некрасивое, крупное, с отчетливо н
арисованными глазами, бровями и губами лицо Саломеи, потом под нерасчетл
иво взятой в поездку золотисто-коричневой шубкой из каракульчи появила
сь ножка в туфельке с каблуком, как на бал, сантиметров в тринадцать. Явлен
ие богини! Ножка повисла над размазанной грязью перрона, и уже мой офицер
ский бушлат, выстояв, принял на себя эту хрупкую птичку с сумкой-ридикюль
чиком, которая на деле оказался скатертью-самобранкой. Косметика, две па
ры трусиков, ночная рубашка, тапочки, бутылка коньяку и пр. и пр.
Зачем описывать утро и день в провинциальной гостинице на серых простын
ях, когда под окном, внизу, проходят октябрьские демонстрации трудящихся
? Помню всё. Снова риторический вопрос: почему душа и в старости такая моло
дая? Может быть, ее молодость в контрасте с быстро стареющим телом и подтв
ерждает наше бессмертие? Наше бессмертие и, значит, существование Бога? О
на никогда не постареет и, отлетев, молодая, позолоченная вторым, уже вечн
ым, рождением, будет трепетать юной своей свежестью и ворковать, ничего н
е требуя, с другими, в слюдяных стрекозьих крыльях, юными душами.
Но не полезем дальше по вязким лестницам молодых воспоминаний. Если бы в
о мне возобладала сила романистики Ц о да, да, только университетской, пр
офессорской, Ц то самое время во имя сюжета и чистоты повествования пре
рвать этот рассказ и по контрасту устранить параллельные словесные гон
ки с классиком из Марбурга. О, этот знаменитый пробуксовавший роман с Идо
й Высоцкой. Какие остались слезы в дневниках и переписке! Но как переписк
а иногда и выдает. Черта с два я кого-нибудь бы оставил, если бы влюбился. Но
влюбиться в наше время ужасно трудно. А любовь иногда так быстро оплывае
т…
Чтобы в наше время «вызреть» к семейной жизни, надо хоть сутки прожить с л
юбимым существом и претенденткой на место жены в четырёх стенах. Как, ока
зывается, могут быть предусмотрительны элегантные молодые женщины, спу
скаясь, как облако со сказочно-театральных небес, с грязных подножек зап
леванного вагона. В элегантном ридикюльчике будущей оперной примадонн
ы, рядом с трусиками, тапочками и заячьей лапкой для пудры, хранились еще б
анка таллинских шпрот и банка сахалинской «бланшированной в масле» сай
ры, а в ночную рубашку была завёрнута бутылка коньяку. Саломея всегда зна
ла Ц о, этот поразительный женский, бабий, инстинкт! Ц что путь к сердцу м
ужчины лежит не через возвышенные разговоры, а через желудок. Ну что еще н
адо молодому офицеру, только что протолкавшемуся через подозрительный
взгляд гостиничной администраторши, дотошно рассматривающей паспорт е
го «жены»?
В качестве этнографической вехи времени для будущего: эти милые женщины
-портье в советское время почти добровольно исполняли роль полиции нрав
ов, хранительниц достижений морально-этического сыска. «А где же печать
о регистрации?» Ц вопрошал изучающий взгляд провинциальной халды с нам
отанным на голове безобразием похлеще париков придворных Людовика ХIV. «
Значит, блядь привёз!» Ц кричала каждая, выдающая весёлую молодость на т
анцплощадке и в привокзальном ресторане припудренная морщинка и склад
ка вдоль губ и на шее. Начиналась милая игра нравственного садизма по дав
но разработанному и опробованному сценарию. Однако тут ни он не вспылил,
ни примадонна не дрогнула.
Эти замечательные эпизоды «нравственного» прошлого были вполне типичн
ы. Подобному досмотру подвергались даже клиенты и гости клиентов кремле
вских поликлиник. В воспоминаниях второй жены Пастернака З.Н. Нейгауз ес
ть эпизод, который, пожалуй, стоит привести, исходя из двух соображений: не
кий блик типичных нравов и Ц новая женщина в судьбе поэта. Этот роман леж
ит далеко по времени за пределами темы. Поэт был, как и Пушкин, женолюбив. З.
Н. Нейгауз Ц Пастернак уверяет, что Ивинская, как и Лара из «Доктора Живаг
о», блондинка с серыми глазами, лишь внешний прототип, ей принадлежит «то
лько наружность», а вот судьба и характер списаны до мельчайших подробно
стей с нее, с Зинаиды Николаевны.
Итак однажды З.Н. приходит в больницу навестить тяжело больного мужа. Дал
ьше пусть говорит она сама, но здесь играют все детали: «Новая гардеробщи
ца, помогавшая мне раздеться, спросила, кто я такая. Я ей показала паспорт
и ответила: жена Пастернака. Она пожала плечами и сказала, что час тому наз
ад пришла женщина-блондинка и назвала себя тоже его женой. Гардеробщица
отнеслась ко мне подозрительно».
Как всё же женщина понимает женщину! Плечико не теперешней птички, с хруп
кими, лишенными кальция от бесконечных промываний костями, каким оно ста
ло сейчас Ц иногда касаясь, я содрогаюсь от его бесплотности, оно выскал
ьзывает из рук и ощущений, Ц итак, покрытое нежной каракульчой плечико с
овсем не птички твердо отодвинуло от окошка администратора армейский б
ушлат, плохо сидящий на страстном молодом офицере. И здесь знаменитый фо
кусник Кио или сегодняшний иллюзионист Давид Копперфильд не смогли бы, н
аверное, добиться большего психологического изменения в обстановке. По
ка армейский бушлат в не находящей разрядки злобе сжимал кулаки, магичес
ким образом щёлкнул замочек всё на том же бездонном, как сундук волшебни
ка, ридикюльчике. Ту-ту-ту Ц появилась, блистая типографской краской и ш
урша фольгой свежая московская шоколадка с брендом «Гвардейский», тут ж
е мелькнула какая-то средняя, в типичной валютной раскраске тех времен, б
умажка, встроенная именно меж теми криминальными страницами паспорта, г
де должен был стоять тот самый, как божественная субстанция, ш
тамп, который казенным синим цветом объединяет мужчину и женщину, разреш
ая им совместное местонахождение в гостиничном номере. Как известно лиш
ь бумажка и чернила узаконивают соитие. Надо, что именно в это самое время
энергичное офицерское естество, видимо, стимулированное бюрократическ
ой преградой, уже давно подпирало брючный ремень. Может быть, именно это о
бстоятельство так раззадоривало младший комсостав, что он еле удержива
лся, чтобы не швырнуть, как гранату на полигоне, что-нибудь тяжелое в окош
ечко строгой администраторши. Какие изменения в жизнях и судьбе могли бы
тут возникнуть! Но, о чудо, за окошечком, в святилище нравственности и мор
али все волшебным образом переменилось. Никаких молний! Только благосло
вляющий елей волнами нисходил из кельи нравственности и благонравия. А в
месте со снисходительным вздохом: «Понятно, дело молодое» возник и завет
ный ключ на чугунной, чтобы прожигала карман, бляхе. Что делает офицер, как
только в дверях номера за ним и его спутницей поворачивается в моссельп
ромовском замке ключ? Правильно!
Офицер уже сбросил на пол свой мокрый бушлат и теперь покрасневшими паль
цами пытается оторвать единственную пуговицу, скорее декоративную, неж
ели скрепляющую две полы золотисто-коричневой шубки. «Не торопись, Алеш
ечка, я сама» Ц и тут же последовал практический урок: пуговица-то пугови
цей, а существовали, оказывается, еще внутренние крючки, которые ладно де
ржали всё сооружение. Ах, не доходя до наверняка скрипучей койки, да прямо
на мокром бушлате, да на шубе, которую тоже можно было бы бросить, как рань
ше говорили, в подножье страсти! Но женщины всё знают, всё предвидят и веду
т игру к иным, ведомым только им, результатам. Как же аккуратно Саломея выс
кользнула из объятий, как необидно отстранилась, и, снова каким-то манове
нием волшебности, на краешке письменного стола Ц с обязательной принад
лежности каждого номера провинциальной гостиницы, подразумевающей, чт
о, любой приезжий пишет романы, письма или, по крайней мере, высунувши язык
, сочиняет финансовые отчеты Ц на этом столике возник самый желанный в м
ире натюрморт.
На казенном, снятом с кровати полотенце, появилась баночка шпрот, донско
й салат, тоже в банке, но уже с открытой крышкой, лимон, два стакана, один Ц
подпасок обязательного, как и стол в номере, графина, а другой Ц из коллек
ции бытующего в комнате же умывальника и предназначавшийся для зубной щ
етки.
Боже мой, какой это был пир, какое замечательное и торжественное утро со с
тучащим за окном по жестяному подоконнику дождем! Страсть на сытый желуд
ок, да еще подкрепленная дозой коньяка, пахнущей лимоном, Ц совершенно д
ругая, нежели второпях и вразброс, где небрежность и нетерпение маскирую
тся под неизбежность. Какое утро, какой сонный день, со спяще-покойной гол
овой на твоем плече, с обжигающим шею чужим дыханием, с провалами сна и бод
ростью, заканчивающейся полётом и опять сном, с разговорами шепотом и с б
рошенным возле постели вафельным полотенцем.
Уже давно под окном прошла демонстрация, волоча над головами волглые лоз
унги и мокрые флаги, пожалуй даже попритихла музыка и тише стали пьяные м
ужские голоса и женские призывные взвизгивания, пора было собираться на
свадьбу к моему кнопке-сержанту.
Стоит ли описывать русскую свадьбу, много раз уже выплеснутую на литерат
урные страницы и киноэкран? Здесь всегда, конечно, есть мотивы для сатири
ческого осмеяния: и какие-нибудь излишества в нарядах жениха и невесты, и
стол с незамысловатым меню и обильем главного напитка всех русских свад
еб Ц самогона, для женщин кокетливо подкрашенного свекольным соком. Сва
дьба как свадьба, на окраине промышленного города, где создавались знаме
нитые дизельные двигатели и двигатели космических кораблей.
Эта свадьба, наверное, ничем не отличалась от десятка тысяч других. Я и сей
час ее вижу в ясных и выпуклых подробностях. Прежде всего Ц невеста, почт
и того минимального роста, который оставлял её у последней черты в разря
де еще не карлиц, а просто очень низеньких женщин. Моему помкомвзвода нуж
но было проявить особое рвение, чтобы отыскать где-нибудь на танцах или н
а здешних мещанских вечеринках или по переписке именно такую миниатюрн
ую пташку. Но ему повезло: эта сидела с ним за одной партой. Невеста была од
ета в белое, топорщащееся на бёдрах платье, похожее своим крахмальным ра
злетом на балетную пачку, на голове у неё фата и цветочки, а на ножках, для к
оторых подошли бы только пионерские сандалии, Ц туфли на высочайшем ка
блуке, но на два, наверное, размера больше. Одна свалилась во время общей п
ляски, когда невеста, со всем рвением молодой женщины, желающей показать
себя, выкрикивала частушку: «Мой милёнок маленький, маленький удаленьки
й…» и слишком остервенело притопнула ножкой.
Своего доблестного сержанта я впервые увидел в штатском: костюм, белая р
убашка, воротник которой подпирал, натирая шею, красный галстук, Ц а его
до изумления пьяные глаза никак не объясняли вполне ясных и осмысленных
движений. Он только старался не открывать рот, будто боялся, что не справи
тся с внутренним давлением, и из его сожженного хмелем нутра хлынет нару
жу чистая самогонка. Но кто и в чем может упрекнуть человека в такой день!

Я, естественно, тоже зацепил стопку и Саломея, выдавая свои первородные п
ривычки, тоже цапнула розовый лафитничек. Самогон мягко, как первый снег
на ещё не вполне остывшую землю, лёг на первоначальный утренний и дневно
й коньяк. А какой божественной сытости и деревенской прелести стоял пере
д нами холодец! Ах, это столь любимое мною меню русской кухни, еще без майо
неза, но с роскошным винегретом, селедкой, закованной в кольчугу из рогат
ого лука, с разварной картошкой, политой постным маслом (по-нынешнему, рас
тительным) и посыпанной последним приветом из огорода Ц резаным укропо
м! А эти куски мяса, а хрусткая квашеная капуста с постным маслом (ныне рас
тительным) и без, цельные соленые огурчики, плотные как из резины, наконец
, грибы Ц маслята и других сортов Ц в деревянных мисках, алюминиевых пло
шках, в любой занятой у соседей посуде, куриные ножки и гузки, ломти розово
го свежепросоленного сала, нежного, словно сливочное масло, и какой-нибу
дь один-два из магазинных деликатесов Ц отдельная или любительская кол
баса, чуть ли не задохшаяся, пока добиралась на перекладных, в душных ваго
нах, в заплечных мешках прямо из Москвы, и какая-нибудь дефицитная, красно
го революционного цвета, рыба. Как богат, сытен и обилен русский стол, а пр
и этом мы не говорим еще о скоблянке с присушенной на огромной сковороде
картошкой, о блинах политых топленым маслом или густой, как вар, сметаной,
о гороховом и молочном киселе, которые можно резать ножом, об отварных, с с
олёным огурцом, почках, о жаренной с репчатым луком и томленой в сметане п
ечёнкой, о пирогах с мясом, капустой, грибами, о жареных в масле пирожках с
яйцами и зеленым луком, о кислых щах, которыми отпаивают гостей по утрам, о
морсе, заводском и собственном пиве, о компоте, взваре из сушеных груш или
яблок и, наконец, о чае «для дам» с покупным, ядовитой расцветки, кремовым
тортом и собственной выпечкой Ц коврижкой, хворостом, кренделями.
Ну, разве батон, банка шпрот и банка сайры Ц еда на целые сутки для двоих м
олодых людей с пылом юности, взыскующим требовательной энергии, озабоче
нных друг другом? Свадебный стол пришелся донельзя вовремя. Как же всё эт
о уминалось под истошные крики «Горько!» и знакомые песни, которые играл
приглашенный красавец-баянист. «Играй, мой баян, да скажи всем друзьям, от
важным и смелым в бою, что, как подругу, мы Родину любим свою!» Наш замечате
льный сержант-жених позволял себе под эти баянные рыдания стопочку за с
топочкой белого, как невинная слеза ребенка, самогона, а раскрасневшаяся
, с маками на щеках, невеста прихлебывала из гранёного, зеленого стекла, бо
кальчика настоящее магазинное винцо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35