Она повернулась. Бак стоял у стола — такой взъерошенный, словно только что побывал в эпицентре урагана. Его озабоченное лицо казалось осунувшимся.
— Простите меня. Теперь я вижу, что поторопилась с выводами. Вы поступили так, как должны были поступить.
— Кристин, ничто не изменилось.
— Я знаю. Ведь дядя Ярби… В сущности, он умер полтора года назад.
— Так вы останетесь?
Кристин беспомощно всплеснула руками. В глазах ее заблестели слезы.
— Мне некуда ехать… Бак обошел стол и взял ее за плечи. Гордость не позволила Кристин отвернуться, и она подняла к нему залитое слезами лицо.
— Вам есть где поселиться, ранчо теперь ваше, целиком ваше, — проговорил Бак каким-то странным, чуть хрипловатым голосом.
— Но не дом же…
— Все здесь будет ваше, — повторил Бак. — Если захотите. Мне показалось, вам тут понравилось.
— Да, но…
— Достаточно ли вы любите эту землю, чтобы за нее бороться? У Кристин подгибались колени; ей казалось, она не сможет вымолвить ни слова.
— Если я останусь, — проговорила она наконец, — то стану всего лишь еще одним представителем семейства, навязавшегося на вашу голову.
— Нет. Мы с вами будем компаньонами — как с Моссом до того, как он… стал слишком слаб. — Пока Бак произносил эти слова, внутренний голос кричал совсем другое: Нет, совсем не как с Моссом. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной не как компаньон, а как жена. Не знаю, как я смогу жить, если тебя не будет рядом.
Сам того не сознавая, Бак привлек ее к груди, руки его скользнули по спине Кристин. Она прильнула к нему и положила голову ему на плечо — такое крепкое, надежное.
— Кристин, прошу вас, останьтесь со мной.
Его слова эхом звучали в ее душе. Что он имеет в виду? Чтобы ответить, Кристин пришлось призвать на помощь все мужество.
— В качестве экономки? — спросила она так робко, что сама не узнала своего голоса.
— Да, если вы именно этого хотите.
— Думаю, слишком рано говорить о… чем-то другом.
Она отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза. Бак молчал так долго, что Кристин, не выдержав, отвела взгляд. Ее нижняя губа подрагивала, глаза снова наполнились слезами. Бак осторожно стер пальцем слезу с ее щеки. Ее кожа была мягкой и нежной, как пух па птичьей грудке, В этой столь хрупкой и в то же время такой сильной женщине воплощалось счастье, о котором он не смел даже мечтать. Бак мысленно молил Бога помочь ему — помочь найти нужные слова. Ой прожил жизнь среди грубых, неотесанных мужчин, а она, наверное, привыкла к приличному обществу и достатку. Ему же ради куска хлеба когда-то приходилось попрошайничать, драться, даже воровать. Он убивал, чтобы самому остаться в живых. Он бывал грубым, временами жестоким — таким его сделала жизнь. Как же заставить Кристин разглядеть в нем человека, истосковавшегося по любви, мечтающего любить и быть любимым? Человека, который, если понадобится, готов заслонить ее своим телом даже от стада взбесившихся быков…
— Не знаю, как лучше сказать… я понимаю, Кристин, для вас это слишком быстро… если вы никогда не захотите меня в таком качестве, я все пойму. Я не похож на мужчин, которых вы встречали в Висконсине. Мне никогда не доводилось жить в одном доме с женщиной… Да что там, у меня вообще не было дома, пока я не выстроил этот. Я даже не знаю, что нужно покупать…
— Вы все сделали правильно…
В душе Бака шевельнулась надежда, сердце забилось быстрее. Он должен как-то добиться, чтобы ей понадобился он сам, а не только его защита. Что бы подумала Кристин, узнай она, что с самого ее приезда Бак Леннинг каждую ночь подолгу лежит без сна и размышляет о ней? Он дошел до того, что мечтал, как когда-нибудь Кристин будет носить его имя, носить во чреве его детей…
— Только намекните, и Джилли в тот же день отвезет вас в Хелину или куда пожелаете. А я останусь здесь и буду бороться за нашу землю. — Бак с величайшим трудом произносил эти слова, которые, казалось, застревали у него в горле, но он считал, что обязан сказать то, что думает. — Я не хочу, чтобы вы остались только потому, что вам некуда деваться. Я хочу, чтобы вы оставались в «Аконите» потому, что ранчо теперь ваше, это теперь ваш дом — со мной или без меня.
— Вы же сказали, что ничто не изменилось. Когда я сюда ехала, то и не мечтала встретиться с дядей Ярби. Я остаюсь и постараюсь доставлять вам как можно меньше хлопот…
— Это будут самые приятные хлопоты! — выпалил Бак и тут же пожалел о сказанном: вдруг он все испортил?
Но Кристин улыбнулась.
Он почувствовал неимоверное облегчение. Ему даже показалось, что пол под ними покачнулся. Не задумываясь о том, что делает, Бак положил ей руки на плечи и привлек к себе.
— Вы не пожалеете, — пробормотал он сдавленным голосом. Кристин спрятала лицо у него на груди, отчего ее голос прозвучал приглушенно:
— Я знаю.
Она не поняла, как так вышло, что его руки соскользнули с ее плеч и обняли ее. Ей казалось, что ничего необычного не происходит, что это вполне естественно — стоять вот так, прижавшись к его большому сильному телу, и укрываться в объятиях его надежных рук. Ее руки сами собой обвились вокруг него, и Кристин еще крепче прижалась к Баку. Она вдыхала знакомый запах свежевыстиранной хлопковой рубашки, слышала гулкое биение его сердца. Бак наклонил голову и, легонько царапая ее щетиной, прижался щекой к щеке Кристин. Ей хотелось, чтобы эта минута длилась вечно. Хотелось остановить время и остаться с Баком навсегда. Но в глубине души девушка знала: он всего лишь проявляет сострадание, утешая ее в горе.
Глава 13
Бонни поставила на стол, за которым завтракала группа мужчин, кувшинчик сортового сиропа. Двое приезжих, сидевшие за дальним столиком, пили уже по второй чашке кофе. Бонни подала им блюдо оладий. Она уловила обрывки фраз.
— Незавидная участь — вот так кончить свой век. Старик был одним из первых, кто здесь поселился.
— Да-а, я, бывало, любил слушать, как старик рассказывал небылицы про прежние деньки.
Бонни возвращалась на кухню за тарелкой жареного мяса, но что-то, какое-то смутное чувство беспокойства, заставило ее задержаться у стола. Не хотелось верить, что речь идет, о том самом старике, который завтракал у них каждое утро и стал для них с братом почти родным.
— О ком вы говорите? — Бонни покосилась на пустующий стул, Она догадалась, каким будет ответ, еще до того как услышала его. У девушки засосало под ложечкой.
— О старом Клетусе.
— Что с ним? Он тяжело ранен?
— Я думал, вы знаете, мэм. Его убили прошлой, ночью.
— Кого? Клетуса Фуллера?
— Того старика, что приходил сюда каждое утро, а фамилии его я не знаю.
Бонни побледнела.
— О нет! Они не могли… — Она прижала ладонь к губам, глаза ее наполнились слезами. — Вы уверены?
— Да, мэм. Прошлой ночью его до смерти избили прикладом ружья или дубинкой. На бедняге живого места не осталось, но он сумел-таки выползти во двор и там умер.
— Леди незачем все это выслушивать. Незачем рассказывать все это леди, — вмешался железнодорожник с окладистой черной бородой. — Ты что, не видишь? У нее и так сердце разрывается!
— Такие вот дела. — Когда Бонни ушла на кухню, говоривший добавил, понизив голос: — Какой-то грязный подонок, трус, который только и может, что со стариком сладить, сломал ему ногу, а потом бил по голове так, что от лица ничего не осталось. По словам парня, который его нашел, похоже, что они сначала ушли, потом испугались, что старик может выжить, вернулись и проломили ему череп.
— Зачем кому-то понадобилось его убивать?
— В свое время старина Клетус был отличным колесным мастером.
— Вряд ли у него водились большие деньги, но, видно, кто-то позарился и на то, что у него было.
Один из собеседников задумчиво проговорил:
— Город теперь не тот, что прежде. Было время, когда приходилось бояться только индейцев. А теперь отовсюду ждешь неприятностей. Интересно, найдут они когда-нибудь того сукина сына, который избил Берии?
Кто-то презрительно фыркнул:
— С таким-то шерифом, как у нас, — вряд ли.
— И правда, прошла уже неделя, а о нем — ни слуху ни духу.
— Что-то сегодня нет того парня с серыми глазами, который обычно сидит за дальним столом.
— Говорят, он наемный убийца.
— Возможно. Но не думаю, что он стал бы избивать безногого калеку или старика, — не в его это духе, он не любит пачкаться. Такой бы просто выстрелил в голову — и дело с концом.
Бонни почти не слышала разговоров за столом. Несколько минут она тихонько плакала, потом вытерла глаза и умылась холодной водой. Тэнди — старый армейский повар, которого они наняли помогать, пока не поправится Берни, — отнес па столик блюдо с мясом, потом вернулся к плите и стал жарить оладьи на огромной чугунной сковороде.
Хлопнула входная дверь, и в кафе вошел Майк Бруза, а за ним — высокий и тощий неряшливого вида мужчина с ястребиным носом. Майк остановился у самой двери; его маленькие злобные глазки подозрительно оглядели всех присутствующих. Наконец взгляд его остановился на Бонни; глазки Майка похотливо заблестели.
— А вот и я, дорогуша. Доброе утро.
Бонни промолчала, только презрительно скривила губы и повернулась к нему спиной. В кафе воцарилось тягостное молчание. Майк и его спутник сели в дальнем конце того же стола, за которым двое приезжих с невозмутимым видом поглощали свои оладьи.
Майк явно пребывал в хорошем настроении. Он слишком громко смеялся и так же громко разговаривал со своим спутником, у которого на каждом бедре висело по кобуре.
— Люблю, когда жратву мне подает смазливая девчонка. Смотри-ка, она миленькая, как пестрый щенок. Дорогуша, — обратился он к Бонни, — поджарь-ка мне полдюжины яиц. Я голоден, как лось во время гона.
— Ты и выглядишь так же, — отрезала Бонни. Обернув ручку кофейника полотенцем, она принялась разливать кофе мужчинам за соседним столом.
Ее громкий голос, полный сдерживаемого гнева, был слышен каждому. Майк загоготал, но никто больше не издал ни звука. Бонни ушла на кухню.
— Хотите, чтобы я его обслужил, мисс? — предложил Тэнди, За неделю, что он проработал с Бонни, он очень привязался к этой девушке, живущей в постоянной тревоге. Повар снял со сковороды оладьи и выложил их горкой на блюдо.
— Нет. Я сама его обслужу, когда дойдут руки.
Злость на головорезов Форсайта — за то, что они сделали с Клетусом, затуманила сознание Бонни. Отчасти это помогало притупить скорбь, но гнев притуплял также здравый смысл и инстинкт самосохранения.
— Эй ты, вертихвостка! — взревел Майк. — Принеси мне кофе! Если мне придется самому идти за ним на кухню, ты поцелуешь меня за труды!
Бопни не обратила на Майка внимания и подошла к двоим мужчинам, сидящим на другом конце стола.
— Принести вам еще чего-нибудь? На нашей вывеске написано: «Ешьте, сколько хотите».
— Спасибо, мэм, мне больше ничего не нужно. Вот разве что еще чашечку кофе… — ответил старший с заметным техасским акцептом.
— А вам, сэр?
Бонни посмотрела сначала на одного незнакомца, потом на другого и подумала, что они выглядят почти как отец и сын. Длинные седые усы старшего обрамляли крупный рот с резко очерченными губами. Младший на вид показался ей ее ровесником.
— А я бы, пожалуй, съел еще оладьев, уж больно хороши.
— Как видите, мэм, у моего приятеля организм еще молодой, растущий. — Старший усмехнулся, и на его смуглом лице обозначились морщины.
— Попрошу Тэнди, чтобы испек еще порцию. Послышался голос Майка:
— Детка, мне начинает надоедать, что ты мной пренебрегаешь!
— Очень рада — Если мне повезет, то тебе совсем тут надоест, и ты уберешься восвояси, — парировала Бонни.
В зале снова стало тихо, не слышалось даже звяканья посуды. Бопни опять обернула ручку кофейника полотенцем и еще раз подлила кофе обоим незнакомцам. Потом повернулась, собираясь возвратиться на кухню. И тут Майк Бруза, подавшись вперед, ухватился за ее юбку.
— Кажется, ты меня не слышишь, сладкая! Налей-ка мне кофе.
— Отпусти мою юбку, ты, кусок конского навоза?
— Эй, не смей так разговаривать с парнем, который собирается занять место старины Дела! Не думаю, что он вернется. Но пускай это тебя не тревожит, я уж прослежу, чтобы к тебе никто не приставал… кроме меня.
— Дубина, у Дела Гомера не было никакого места, так что тебе и занимать нечего! Хватит портить воздух в моем заведении, убирайся и забирай с собой своего приятеля!
Физиономия Майка покрылась багровыми пятнами.
— Ну-ну, дорогуша, — произнес он с пугающей мягкостью в голосе, — не стоит мне дерзить, советую подсластить язычок. Старина Дел за тебя не заступится, сегодня утром он сел на поезд и уехал в Боузмен. Тебе понадобится другой защитник.
Бонни взорвалась, не в силах более сдерживаться:
— Ты, трусливая душонка, ты себя имеешь в виду? Да я скорее приму помощь от бешеной собаки! Когда-нибудь в этом городе найдутся приличные люди и повесят всех мерзавцев вроде тебя, тех, кто забивает до смерти беззащитных стариков! А заодно вздернут и любителя прибирать к рукам чужие земли.
— Попридержи язык, девка. Тебе следует знать, кто в этом городе хозяин.
— Не ты же! Даже такой мерзавец, как Форсайт, и тот не доверит тебе серьезного дела. А теперь отпусти мое платье. Майк уставился на Бонни похотливым взглядом.
— А ты меня заставь!
— Что ж, если ты так хочешь…
Все еще держа в руках кофейник, Бонни повернулась к Майку и окатила его с головы до ног струей дымящегося кофе. Бруэа. взревел, подскочил и отдернул руку.
— Ах ты, сука!
Несколько мужчин одновременно вскочили с мест, но Бонни не видела ничего, кроме багровой от боли и злости физиономии Майка. Она запустила в его голову кофейником. Майк пригнулся — кофейник ударился о стену, и остатки горячего кофе окатили спину Майка. Раздался такой громогласный вопль, что, казалось, задрожали стекла в оконных рамах. Бруза метнулся к Бонни.
— Не прикасайся к ней.
Бруза обернулся на голос и увидел прямо перед собой дуло шестизарядного револьвера в руке седого техасца.
— Только шевельнись, и я тебя убью.
Младший из техасцев стремительным движением приставил револьвер к ребрам спутника Майка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50