– Вряд ли вы сможете по-настоящему понять это. Это свойство человеческого существа.
– Я человеческое существо. – С технической точки зрения это было правдой. – Если вы хотите иметь еще детей, то вы можете взять их.
Это был, конечно, неотразимый аргумент.
– Благодарю вас, двух вполне достаточно. – Я вызвал на экран компьютера директорию.
– Вы могли бы сберечь столько времени для исследований…
– Я не провожу исследований. Я всего лишь скромный рыбак, который пытается преподавать кинематику вращения. Если, конечно, ему дают возможность просмотреть записи.
– Прошу прощения.
В дверь негромко постучали.
– Мастер Манделла…
Барил Дэйн, с последнего курса.
– Заходите, Барил.
Он взглянул на Человека.
– Я не хочу отнимать у вас время. Только, ну… В общем, я слышал о вашей идее путешествия во времени. А любой может в него отправиться?
– Нам придется вести отбор среди добровольцев. – Юн был не из лучших студентов, но я делал скидку на его домашние условия. Его мать была пьяницей, а отец жил в Филбине. – А тебе уже исполнилось шесть лет?
– В архимеде исполнится. Тринадцатого архимеда.
– Ты не опоздаешь. – До совершеннолетия ему оставалось еще шесть месяцев. – Нам понадобятся молодые люди. Что тебе удается лучше всего?
– Музыка. Я не помню, как это у вас, по-английски называется… чозедренг.
– Арфа, – подсказал Человек, глядя в сторону. – Сорокачетырехструнная магнетогармоническая неоарфа. Бог мой, я ненавидел ее стонущий звук.
– Посмотрим. Нам потребуются разнообразные таланты.
Хотя, пожалуй, людская музыка будет пользоваться приоритетом.
– Благодарю вас, сэр. – Он кивнул и отступил, как будто я все еще оставался его учителем.
– Дети уже знают, – сказал Человек. – Я удивлен.
– Хорошие новости быстро расходятся. – Я выдвинул громко скрипнувший ящик, вынул стило и блокнот И притворился, что переписываю что-то с экрана.

В классной комнате было душно. Я немного приоткрыл окно и сел на стол. Все двенадцать студентов были на месте.
Симпатичная девочка за передней партой подняла руку.
– Скажите, мастер, на что это похоже – оказаться в тюрьме?
– Прата, за столько лет, проведенных в школе, ты должна была узнать все, что следует знать о тюрьме. – Ответом послужил легкий смешок. – Это просто-напросто комната без окон.
– Вы испугались, мастер? – Это Модеа, мой лучший ученик.
– Конечно. Человек нам не подотчетен. Меня могли запереть навсегда и заставить есть те помои, которые и вы, и они называете едой. – Они снисходительно улыбнулись моей старомодности. – Или же могли казнить меня.
– Человек не стал бы этого делать, сэр.
– Полагаю, что вы знаете их лучше, чем я. Но шериф достаточно прозрачно намекнул, что это вполне в их силах. – Я поднял над головой свой конспект. – Давайте отвлечемся ненадолго от этой темы и вспомним, что нам известно о большом «I», моменте инерции.
Это была трудная тема. Кинематика вращательного движения не поддается интуитивному усвоению. Я не забыл, сколько неприятности имел с ней в недавнем прошлом, ближе ко Дню Ньютона. Дети ходили на уроки, записывали то, что я им говорил, но большинство из них делало это «на автопилоте». Потом они заучивали наизусть свои записи, надеясь со временем сложить из них единую картину. А некоторые и не надеялись. (Я подозревал, что трое совершенно безнадежны, и мне придется вскоре поговорить с ними.)
Урок кончился. Пока ученики одевались, Гол При высказал наконец общее беспокойство.
– Мастер Манделла, а если Человек позволит вам забрать космический корабль, то кто будет нашим преподавателем? Учителем математической физики?
Я на мгновение задумался, взвешивая возможности.
– Вероятно, Человек, если такой специалист найдется в Пакстоне. – Лицо Гола слегка напряглось. Ему приходилось заниматься у моего соседа по кабинету. – Хотя я постараюсь поискать. В Центрусе есть множество людей, которые могли бы вести эти занятия, если, конечно, у них внезапно появится стремление жить на границе.
– А вы могли бы вести занятия на корабле? – спросила Прата. – Если мы тоже улетим?
Выражение ее лица было загадочным и несколько двусмысленным. Спокойно, парень: она лишь немного старше твоей дочери.
– Конечно. Это единственное, на что я способен.

Вообще-то мне могли поручить заготавливать рыбу для «Машины времени». Вероятно, она должна была стать основой рациона, а я хорошо умел пользоваться косарем.
Вернувшись домой после занятий, я не пошел прямо на причал. Не было никакой спешки. День был ясным и холодным, Мицар озарял небо голой энергетической синевой, похожей по цвету на электрическую дугу. Я решил дождаться Билла из школы.
Я согрел чайник и просмотрел новости. Информация передавалась из Центруса, так что наша история стала известна, но была спрятана в разделе провинциальных новостей и имела перекрестные отсылки к рубрикам «ветераны» и «Земля». Ну и прекрасно. Я не хотел получить слишком много вопросов до тех пор, пока У нас не появятся ответы на них.
Я попросил включить любое произведение Бетховена и молча слушал, глядя на озеро и лес. Наверняка придет время, когда я буду считать сумасшедшими тех, кто решил променять эту жизнь на аскетическую строгость и однообразие бытия на космическом корабле.
Да, было время, когда я – мы – питали романтические иллюзии насчет жизни на границе. Мы прибыли сюда, когда Мэригей была беременна Биллом. Но с тех пор место сильно разрослось и стало подобием Центруса, только без его удобств. А более удаленных мест, где можно было бы жить, не было. Не существовало никакого демографического давления (по крайней мере, в том масштабе, о котором имело бы смысл говорить). И никаких культурных предпосылок, опираясь на которые можно было бы обосновать переезд еще куда-нибудь.
Одной из бесполезных вещей, которые я запомнил со школы, был тезис Тернера. А он гласил, что американский характер был сформирован стремлением к границе, которая всегда удалялась и всегда сохраняла свою притягательную силу.
От этой мысли меня ненадолго бросило в дрожь. Не были ли наши помыслы проявлением этого самого стремления?
Временной версией мечты, погибшей задолго до моего рождения. Хотя она привела моего отца вместе со всем моим семейством – в микроавтобусе «Фольксваген», чье ржавое тело было сплошь разрисовано цветами, – на побережье Тихого океана, а затем на север, на Аляску. Где мы обнаружили сляпанные на скорую руку в подражание пограничным факториям лавки, где подавали кофе латте и капуччино.
Вполне возможно, что из всего десятка миллиардов душ, населявших этот угол Галактики, только Мэригей и я имели какое-то призрачное осознание американского понятия границы. И Чарли, и Диана, и Макс были рождены в месте, которое все еще именовалось Америкой, но это было вовсе не то место, о котором рассуждал Фредерик Джексон Тернер, и его единственная «граница» проходила на расстоянии бесчисленных световых лет и столетий, где мужчины и женщины вели беспричинную борьбу с непостижимым врагом.
Появился Билл, мы надели передники и перчатки и отправились на причал. Обрабатывая первые два перемета, мы двигались в почти полном молчании, обмениваясь лишь необходимыми односложными словами. Билл казнил рыб с таким пылом, что дважды всадил косарь глубоко в деревянный стол.
– Ну как, тебе наговорили гадостей насчет родителей – тюремных пташек?
– Пташек? А, заключенных в тюрьму… Да они в основном считали, что это очень забавно. Похищение космического корабля и все такое прочее – как в кино.
– Похоже, что мы его все-таки получим.
– Наша историчка, Человек, сказала: она думает, что дадут. Они могут заменить этот корабль на более новый; пригнать его с Земли через коллапсар. И никакой реальной потери. – Он с силой рубанул лезвием по рыбе. – Для них.
Его намек был достаточно ясен.
– Но потеря может быть реальной для тебя. Если ты не отправишься с нами.
Он мгновение смотрел на корчившуюся безголовую рыбу, затем отрубил ей хвост и бросил ее в морозильник.
– Есть вещи, которые я не могу сказать по-английски. Возможно, в нем нет для этого слов.
– Продолжай.
– Ты сказал: «Может быть потеря для тебя». Или же ты мог сказать: «Будет потеря для тебя». Но ничего среднего между этими двумя значениями.
Я замер, держа леску в руках и пытаясь разобраться в грамматике.
– Я не понимаю. «Может» говорится, если речь идет о будущем, о чем-то находящемся под сомнением. Он выплюнул фразу на стандартном языке:
– Та meey a cha! «Meey» говорят, когда результат сомнителен, но решение принято. Не «ta loo a cha» или «ta lee a cha», означающее то же самое, что и Ваше «может быть» или «будет».
– Я никогда не был силен в языках.
– Наверно, да. Но дело не в этом, не в этом, не в этом… – Он сердито стиснул челюсти, лицо покраснело. Казнил еще одну рыбу и прицепил голову на крюк. – Независимо от того, какой будет результат, вы сделали это. Вы объявили всему миру: «Черт с ними, с Биллом и Сарой». Вы идете своим собственным путем. Позволит вам Человек или нет, но намерение у вас именно такое.
– Это очень резко. – Я закончил разделывать рыбину – Вы можете отправиться с нами. Я хочу, чтобы вы были с нами.
– И что ты предлагаешь? Бросить все! Большое спасибо.
Я внутренне напрягся, чтобы говорить спокойно.
– Вы могли бы рассмотреть это как возможность.
– Возможность для вас. Мне через десять лет будет… что-то около тридцати; чуть больше, или чуть меньше, а все, кого я знаю, кроме вас, будут мертвы уже сорок тысяч лет. Это не возможность. Это приговор. Почти смертный приговор.
– Для меня это граница. Единственная оставшаяся.
– Ковбои и индусы, – негромко сказал он, вновь принимаясь за рыбу. Я не стал добавлять «пакистанцы»
Я понимал, что нормальным был он, а не я, даже по меркам моей собственной давно погибшей культуры. Мэригей, и я, и другие ветераны Вечной войны не раз перескакивали вперед во времени, обычно зная, что по возвращении единственными живыми нашими современниками будут те люди, вместе с которыми они совершили это путешествие.
И через двадцать лет после окончания войны это все еще являлось для меня важнейшим из понятий: настоящее – всего лишь иллюзия и, хотя жизнь продолжается, любая жизнь – это просто парок от дыхания на ветру. На следующий день этой посылке суждено было оказаться оспоренной, причем со стороны совершенно неожиданного оппонента.

Глава 6

Три раза в течение длинного года я должен был представать перед Дианой для одной примитивной медицинской процедуры. Ни один Человек и никто из людей, рожденных на протяжении нескольких последних столетий, не болел раком, но у некоторых из нас, ископаемых, не существовало генов, подавляющих это заболевание. И потому Диане периодически приходилось заглядывать нам туда, где, как мы это называли, не светило солнце.
Стена ее кабинета, находившегося наверху, в куполе, поначалу сверкала металлом. В то время из-за полукруглой формы комнаты в ней была очень странная акустика. Диана могла что-то говорить тихим шепотом, стоя в дальнем конце комнаты, а вам казалось, будто она говорит вам прямо в ухо. Чарли, Макс и я вытащили несколько стоек и панелей из склада позади пожарного депо и сделали почти квадратную комнату. На стенах в милом беспорядке висели картины и голограммы, которые я старательно пытался изучать, пока она вводила зонд мне в прямую кишку.
– Твой маленький приятель вернулся, – сказала она. – Предраковые изменения. Я возьму образец, чтобы отослать на исследование.
Когда она вынимала зонд, я почувствовал странное ощущение – оно прошло очень быстро, но у меня перехватило дух – облегчение, легкую боль и дрожь, наподобие эротической.
– Ты знаешь порядок. Я дам тебе пилюлю, ничего не ешь двенадцать часов, потом примешь ее, и еще через два часа наполнишь желудок. Хлеб, картофельное пюре. – Она подошла к стальной лабораторной раковине, держа на вытянутых руках змеевидный эндоскопический зонд. – Приведи себя в порядок и оденься, пока я займусь этим.
Она должна была отослать клетки моего организма в Центрус; там составят пилюлю, наполненную механическими микрофагами, запрограммированными на то, чтобы пообедать моим раком, а затем выключиться.
Это было лишь мелкое неудобство и не шло ни в какое сравнение с лечением рака кожи: ее окрашивали каким-то составом, от которого кожа долго горела и зудела, как после сильного ожога.
Мэригей и я должны были постоянно обследоваться на предмет возникновения рака, как, впрочем, и все, кто в былые времена на госпитальной планете Небеса перенес замену какой-нибудь части тела. Теперь Человек сможет позлорадствовать.
Я присел возле стола, когда Диана уже закончила упаковывать пакет. Она тоже села и по памяти написала адрес.
– Я заказала пять штук; этого должно с головой хватить на десять лет. Исследование – это простая формальность: я была бы очень удивлена, если бы твой рак хоть как-то изменился по сравнению с первым анализом.
– Но тем не менее ты все равно будешь это проверять?
– Да. Я такая же сумасшедшая, как и ты.
Я рассмеялся, но она не поддержала меня. Она поставила локти на стол, оперлась подбородком о кулак и посмотрела на меня.
– Я никогда больше не буду беспокоить тебя по этому поводу, Уильям, но как твой доктор я должна сказать.
– Думаю, что я знаю, о чем ты будешь говорить.
– Скорее всего. Весь твой амбициозный план – это всего лишь сложный ответ на функциональное расстройство, вызванное посттравматическим стрессом Я могла бы подобрать тебе таблетки…
– Все это ты уже предлагала мне в прошлом. Благодарю, но все же не надо. Я не верю в изгнание нечистой силы химическими методами.
– Чарли и я убегаем с вами по той же самой причине. Надеемся оставить позади наших призраков, чтобы отдохнуть. Но мы не оставляем детей.
– Мы тоже. Если только они сами не захотят остаться.
– Они захотят. И вам предстоит потерять их.
– У нас есть десять месяцев на то, чтобы убедить их. Она кивнула.
– Конечно. Но если ты сможешь уговорить Билла лететь с нами, то я позволю тебе воткнуть, сам знаешь, что, в мою задницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32