Обычаи и законы оказывались чужими. А мы были непригодны почти ни для какого дела, кроме войны.
– А теперь ты хочешь сделать это еще раз, но добровольно? – прищурился Чарли. – Покинуть ту жизнь, которую создал сам для себя?
– Рыбак-учитель. От этого я вполне могу отказаться.
– У нас с Уильямом положение гораздо лучше, чем у большинства, – сказала Мэригей. – Наши дети уже большие, а мы все еще достаточно молоды для того, чтобы начать все сначала.
Эми мотнула головой. Биологически она была нашей ровесницей; у них с Терезой были две дочери-подростка.
– Неужели вам неинтересно, какими вырастут ваши дети? Вы не хотите увидеть своих внуков?
– Мы надеемся, что они отправятся с нами, – ответила Мэригей.
– А если нет?
– Значит, нет, – вмешался я. – Многие дети уезжают из дома и начинают свою собственную жизнь.
– Но не многие родители, – возразила Эми. – Посмотрите, какую участь вы им предлагаете. Покинуть свой собственный мир, чтобы пойти следом за своими родителями.
– Как путешественники во времени. Как первопроходцы.
– Отвлекитесь на минутку от проблемы отцов и детей, – вмешался в разговор Чарли. – Неужели ты думаешь, что вам удастся завербовать сотню, а то и полторы, и при этом никто из них не отправится к ближайшему Человеку и не укажет на вас пальцем?
– Именно поэтому мы хотим, чтобы в этом пока что участвовали одни ветераны.
– Я просто не желаю видеть моего старейшего друга в тюрьме.
– А мы и так находимся в тюрьме, Чарли. – Я махнул рукой вокруг себя. – Мы не видим решеток только потому, что они находятся за горизонтом.

Глава 4

Собрание закончилось в полночь, после того, как я призвал к голосованию. Шестнадцать человек поддержали нас, восемнадцать были против, а шестеро воздержались. Поддержка оказалась даже больше, чем я рассчитывал.
Мы шли домой, с удовольствием вдыхая ночной воздух, почти не разговаривая друг с другом. Снег сыпал с небес, приятно хрустел под ногами.
Мы вошли через черный ход и сразу же увидели Человека. Он сидел за обеденным столом, потягивая чай. У огня грел спину тельцианин. Моя рука автоматически дернулась за отсутствующим оружием.
– Уже поздно, – сказал я Человеку, не сводя взгляда с фасеточного рыбьего глаза тельцианина. Тот помахал своей семипалой рукой; все четырнадцать суставов неприятно изогнулись.
– Мне нужно не откладывая поговорить с вами.
– Где дети?
– Я попросил их подняться наверх.
– Билл! Сара! – позвал я. – Что бы вы ни намеревались нам сказать, они имеют право это услышать. – Я повернулся к тельцианину. – Вечер доброй удачи, – произнес я на его языке. Мэригей повторила те же слова, правда, с лучшим произношением.
– Благодарю, – ответило существо по-английски, – но, боюсь, не для вас. – Оно было одето в черный плащ, который в сочетании с морщинистой оранжевой кожей составлял идеальный наряд для Хеллуина. Плащ несколько маскировал иноплеменника, скрывая осиную талию и огромный таз.
– Наверно, я стал совсем стариком, – сказал я Человеку. – Лори походила на одну из нас.
– Она такая и есть. Она не знала, что мы все слышали. На лестнице появились Билл и Сара в длинных ночных рубашках.
– Спускайтесь. Мы не собираемся говорить чего-нибудь такого, чего вам нельзя было бы услышать.
– Зато я собираюсь, – возразил Человек. – Возвращайтесь в постели.
Дети повиновались.
Неутешительно, но и неудивительно. Но они в любом случае могут подслушать.
– Это Антарес-906, – представил Человек тельцианина, – атташе по культуре на Среднем Пальце.
– Хорошо, – кивнул я.
– Вас интересует, почему он здесь?
– Не особенно. Но валяйте, сообщите.
– Он пришел сюда потому, что тельцианские представители должны присутствовать на любых переговорах, связанных с возможными путешествиями к тельцианским планетам.
– Какое это имеет отношение к культуре? – поинтересовалась Мэригей.
– Прошу прощения?
– Это атташе по культуре, – пояснила она. – Какое он имеет отношение к нашему намерению позаимствовать временной челнок?
– Понятие «культура» включает в себя и туризм. А кража не есть заимствование.
– Наш маршрут не имеет к ним никакого отношения, – сказал я. – Мы намереваемся идти прямо, прочь из плоскости галактики, и так же прямо вернуться обратно. Фактически это будет равнобедренный треугольник.
– Для этого вы должны были обратиться в соответствующие инстанции.
– Конечно. И начнем с вас, шериф. – Он запоздало прикрыл тыльную часть кисти руки, на которую было нанесено идентификационное клеймо.
– Вы могли начать с кого угодно. Мы коллективный разум.
– Но послали вы не любого. Вы послали единственного Человека в этом городе, который имеет оружие и занимается силовыми упражнениями.
– Вы оба солдаты. – Он приподнял полу куртки и показал нам большой пистолет. – Вы могли оказать сопротивление.
– Сопротивление чему? – спросила Мэригей.
– Требованию пойти со мной. Вы арестованы.

В Пакстоне слишком мало преступников, чтобы устраивать настоящую тюрьму, но помещение с замками на дверях, естественно, было. Я находился в белой комнате без окон, где имелся матрас на полу и унитаз. Рядом с унитазом на стене висел умывальник, а в противоположном конце комнаты стоял складной стол. Никакого сиденья. В стол была встроена клавиатура, но она не работала.
В комнате, как в баре, пахло разлитым алкоголем. Видимо, они по каким-то причинам использовали для дезинфекции спирт.
Я заглядывал в участок в прошлом году и знал, что тут есть только две камеры для задержанных. Так что мы с Мэригей явили собой прилив преступности. (Вообще-то серьезных преступников не оставляли здесь даже на ночь, а прямо отправляли в настоящую тюрьму в Вимберли.)
Какое-то время я потратил на поиски ошибок в своих расчетах, а потом сумел заставить себя поспать несколько часов, несмотря на то, что освещение не выключалось.
Когда шериф открыл дверь, я увидел за его спиной солнечный свет; значит, было десять или одиннадцать часов. Он вручил мне белую картонную коробку, в которой оказалось мыло, зубная щетка и другие туалетные мелочи.
– Душ в холле, – сообщил он. – Когда будете готовы, прошу вас к себе на чай. – С этими словами он повернулся и удалился.
Душевых кабины оказалось две. В одной уже находилась Мэригей.
– Сказал он тебе что-нибудь? – спросил я, повысив голос, чтобы перекрыть шум воды.
– Только отпер дверь и пригласил на чай. Почему мы не догадались поступать так с детьми?
– Теперь уже слишком поздно начинать.
Я принял душ, побрился, и мы вместе отправились в кабинет шерифа.
Пистолет висел на вешалке у него за спиной. Все бумаги на столе были небрежно сдвинуты в угол, а посредине стоял чайник, тарелка с крекерами и баночки с джемом и медом.
Мы сели, и он налил нам чаю. У него был усталый вид.
– Я всю ночь пребывал в Дереве. – За время, прошедшее с тех пор, как в Центрусе наступило утро, он мог связаться с сотнями или тысячами Человеков. – Получил предварительное согласие.
– И на это потребовалась целая ночь? – удивился я.
– Для коллективного разума вы общаетесь не слишком быстро. – На этот счет я уже не раз посмеивался над моими коллегами-Человеками в университете. (Вообще-то физика была хорошим примером ограниченности Человека: отдельный Человек мог воспользоваться запасом знаний моих коллег, но он или она все равно не смогли бы ничего как следует понять, если не изучали предварительно физику.)
– Значительную часть времени заняло ожидание названных индивидуумов. Помимо вашего… вашей проблемы, нужно было принять еще одно решение, имеющее к ней отношение. Чем больше листьев, тем больше дерево.
Варенье оказалось из зеленики, кислой ягоды с пряным ароматом, которая сразу же мне понравилась; это оказалась одна из немногих вещей, которые произвели на меня приятное впечатление чуть ли не в первый же день после моего прибытия на Средний Палец. Я прилетел сюда глубокой зимой.
– Итак, вы решили повесить нас на городской площади? – бодро сказал я. – Или это будет простая тайная казнь?
– Если бы вас было необходимо убить, это уже было бы сделано. (Прекрасное чувство юмора).
– Тогда что же явилось предметом обсуждения? Он подлил себе чаю.
– Придется подождать. Мне потребуется одобрение Целого Дерева. – Это означало отправку сообщения на Землю и обратно, что должно было занять по меньшей мере десять месяцев. – Но предварительное согласие состоит в том, чтобы отослать вас с моего благословения. Дать вам временной челнок.
– Зато при этом, – подхватила Мэригей, – вы избавляетесь от полутора сотен опасных мятежников.
– И это еще не все. Уже сейчас каждый из вас представляет собой изумительный анахронизм. А только представьте себе, какую ценность вы обретете через сорок тысяч лет!
– Живые окаменелости, – сказал я. – Блестящая мысль.
Он на мгновение задумался: слово было незнакомым. В знакомом ему мире не имелось никаких настоящих окаменел остей.
– Да, и в строении тела, и в образе мыслей. В том смысле, в каком я сам связан со своим родоначальником. Я должен сам подумать об этом. – Мне показалось, что он имел в виду то, что на их языке означало «коллективное я».
– Вы сказали, что принималось два решения, – заметила Мэригей. – Связанных между собой.
– Второе решение – это как бы зеркальное отражение вашего. – Он улыбнулся. – Вы знаете, я очень люблю людей. Меня всегда очень печалило, когда я видел, как вы живете исковерканной жизнью.
– Исковерканной… нашим индивидуализмом? – решил уточнить я.
– Именно так! Неспособностью слиться с Деревом и разделить свою жизнь с миллиардами других.
– Ну что ж, нам предоставили выбор, когда увольняли со службы. У меня было более двадцати лет, чтобы пожалеть о том, что я не присоединился к вам, но пока что я по-прежнему рад, что не сделал этого.
– Да, у вас был выбор, и некоторые ветераны приняли другое решение.
– И сколько же их было? – поинтересовалась Мэригей.
– Вообще-то меньше одного процента. Но Человек был тогда для вас новым и странным. Дело в том, что с тех пор, как вам предложили выбор, прошла уже сотня лет – почти триста земных лет. Население Среднего Пальца дошло за это время до двадцати с лишним тысяч, а этого более чем достаточно для того, чтобы поддержать жизнеспособную генетическую базу. Так что я хочу снова предложить людям выбор.
– Любой желающий сможет стать вами? – Я имел твердое убеждение, сходное с предчувствием, что детям следует остаться со мной.
– Нет, это могут быть только несколько особей из поколения, те, кто пройдет тест на пригодность. И они, конечно, не станут по-настоящему мною: их генетическая структура будет неудовлетворительной. Но все равно, они окажутся листьями Дерева. – Он улыбнулся, и: выражение его лица не показалось мне снисходительным. – Для вас это звучит ужасно, не так ли? Вы называете нас «зомби».
– Мне представляется, вас уже и так достаточно на: этой планете. Не считая десяти миллиардов, или сколько вас там, на Земле. Почему бы не предоставить нас самим себе? Ведь первоначальный план был именно таков.
– Эта идея совместима с первоначальным планом, ^только гуманнее, чем он. Вы не видите этого, потому что вы слишком старомодны.
– Ну что ж, по крайней мере, у нас есть десять месяцев, чтобы привыкнуть к мысли. – (Чтобы убедить! Билла и Сару.)
– О, дело здесь не только в космическом корабле. Я могу забежать вперед: и если Целое Дерево не будет согласно, то воздействовать придется лишь на немногих людей. Но я знаю себя; я знаю Дерево. Никакой проблемы не будет.
– Но те, кто присоединится к вам, все же останутся человеческими особями? – спросила Мэригей. – Они смогут все так же жениться и иметь семьи?
На лице Человека появилось озадаченное выражение.
– Конечно, нет.
– Но будут ли они хотя бы способны на это? – добавил я.
– О, нет. Они должны будут согласиться на стерилизацию. – Он потряс головой. – Вы не понимаете, говорите, что меня больше, чем достаточно. На самом деле, это вас слишком много.

Глава 5

Прямо из тюрьмы я отправился в университет. Моя лекция начиналась в 14.00, а я любил приходить в «лавку» за час до занятий, чтобы еще разок просмотреть конспекты и иметь возможность поговорить со студентами, если бы у них появилось такое желание. К тому же в это время в преподавательской столовой подавали горячий ленч.
Именовать это заведение университетом было, конечно, проявлением мании величия, несмотря даже на то, что здесь давали дипломы по двум дюжинам специальностей. Оно представляло собой десяток стоявших кружком бревенчатых домов, соединенных между собой крытыми переходами. Мой физический корпус состоял из двух лабораторий, двух маленьких аудиторий и аудитории побольше, которую мы делили с химиками и астрономами. На втором этаже (на самом деле это был всего лишь высокий чердак) находился склад учебных материалов и два небольших кабинета.
Я делил кабинет с Человеком и Джинн Сильвер. Джинн не была на собрании, потому что уехала в Центрус на свадьбу сына, но я был почти уверен, что она окажется на нашей стороне.
Она не испытывала ни малейшей любви к Человеку вообще и, в частности, к тому из них, с которым ей приходилось встречаться в этом кабинете.
Когда я, быстро выхлебав тарелку супа в столовой, вошел в кабинет, он находился там. Это было странно: занятия у него проходили с утра, и обычно он здесь не болтался.
Он смотрел в окно.
– Знаете, – сказал он без всяких предисловий, – мы ожидали, что вы будете одним из первых, кто сможет присоединиться к нам. А вовсе не первым, кто с нами расстанется.
– Именно так все и было. – Я сел и уставился на мой экран. – На какую-то микросекунду у меня возник такой соблазн. Но затем здравомыслие все же вернулось.
– Шутки в сторону. Вам нужно некоторое время, чтобы обдумать преимущества нашего общества.
– Я не шучу, – ответил я, подняв на него взгляд. – Для меня это было бы нечто вроде смерти.
– Смерть вашей индивидуальности. – Он произнес последнее слово очень медленно, с едва уловимым оттенком презрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32