vitra s20
Как любая пародия, как любая карикатура, он превращал предмет насмешки в нечто бесконечно нелепое. Отныне всякий, кто услышит рев Тигра, тут же вспомнит рев Чарли. «Какой дурашливый рев!» – станут говорить люди и боги.
Тигр повернулся к Чарли спиной и большими прыжками бросился прочь, и на бегу рычал и ревел, от чего толпа лишь смеялась еще сильнее. Бесконечно разъяренный, Тиф скрылся в своей пещере.
Паук поднял руки и резко их опустил.
Послышался раскатистый грохот, и вход в пещеру Тифа завалило камнями. Паук с довольным видом осмотрел проделанную работу, а Чарли продолжал петь.
Он пел песню Рози Ной и песню ее мамы. Он пел долгую жизнь миссис Ной и все счастье, какого она заслуживает.
Чарли пел о своей жизни, о жизни своих родных и друзей, и эти песни сплетались в паутину, в которую попала муха.
Мелодией и припевами он завернул муху в кокон, сделал так, что ей уже ни за что не улететь, и залатал паутину новыми нитями.
И вот песня приблизилась к естественному концу.
К немалому своему удивлению, Чарли сообразил, что получил огромное удовольствие, и в то же мгновение понял, чем будет заниматься до конца своих дней. Он будет петь людям. Нет, не великие магические песни, которые творят миры и переиначивают мироздание. Это будут лишь маленькие песни, которые, пусть хотя бы на миг, сделают людей счастливыми, заставят их двигаться в такт и ненадолго забыть свои заботы. А еще он знал, что страх останется с ним всегда, что страх сцены никуда не денется. Но Чарли понимал, что это – как прыгнуть в плавательный бассейн: неприятный холодок в первые несколько секунд, а после боязнь пройдет и все будет хорошо.
Разумеется, не так хорошо, как СЕЙЧАС. Так хорошо, как сейчас, никогда не будет. Но на его долю все равно хватит.
И вот он закончил. Чарли опустил голову, дав замереть последним нотам. Существа на горе перестали притоптывать, перестали хлопать в ладоши, перестали танцевать. Сняв зеленую фетровую шляпу отца, Чарли обмахнул лицо.
– Поразительно, – вполголоса пробормотал Паук.
– Ты бы тоже так смог.
– Сомневаюсь. Ну и каков конец сказки? Я почувствовал, как ты что-то сделал, но не мог бы сказать, что именно это было.
– Я все исправил, – ответил Чарли. – Для нас. Кажется. Я не совсем уверен…
И действительно не был уверен. Теперь, когда песня закончилась, ее магия быстро тускнела, как сон поутру. Он указал на заваленную пещеру.
– Это ты сделал?
– Ага, – отозвался Паук. – Решил, это самое малое, что я могу. Но рано или поздно Тигр прокопает себе дорогу наружу. Если честно, то даже жаль, что я не сделал чего похуже, чем просто захлопнуть за ним дверь.
– Не беспокойся, – ответил Чарли. – Я сделал. Кое-что гораздо хуже.
Он смотрел, как звери расходятся. Отца нигде не было видно, но это его не удивило.
– Пошли, – сказал он. – Надо возвращаться.
Паук отправился к Рози в часы посещений. Под мышкой он нес самую большую коробку шоколадных конфет, какая только нашлась в магазинчике при больнице.
– Это тебе, – сказал он, переступив порог.
– Спасибо. Да, знаешь, врачи сказали, что мама все-таки выкарабкается. Кажется, она открыла глаза и попросила овсянки. Врач сказал, это чудо.
– Разумеется! Твоя мать попросила еды. По-моему, это настоящее чудо.
Рози сердито шлепнула его по руке, но ее пальцы остались лежать у него на локте.
– Знаешь, – сказала она, помолчав, – ты, наверное, сочтешь меня дурочкой. Но там, в темноте, мне казалось, ты мне помогаешь. Я чувствовала, как ты не даешь подобраться ко мне зверю. Если бы ты не сделал того, что сделал, он бы убил нас.
– Э-э-э… Может, я и помог…
– Правда?
– Не знаю. Я тоже попал в беду и думал о тебе.
– В большую беду?
– В ужасную.
– Налей мне воды, ладно?
Он послушался.
– Чем ты на самом деле занимаешься, Паук?
– Занимаюсь?
– Какая у тебя работа?
– Любая, какая придет в голову.
– А я, наверное, останусь тут ненадолго. Медсестры говорят, на острове не хватает учителей. Мне бы хотелось видеть, что от моих усилий что-то меняется.
– Возможно, даже повеселишься.
– Если бы я осталась, что бы ты сделал?
– О! Ну, если бы ты осталась, уверен, я бы нашел, чем заняться.
Их пальцы переплелись. Крепко. Как морской узел.
– Как по-твоему, у нас получится? – спросила она.
– Думаю, да, – серьезно ответил Паук. – А если ты мне наскучишь, я просто уеду и займусь чем-нибудь еще. Поэтому не волнуйся.
– Ах это! – отмахнулась Рози. – И не подумаю волноваться.
Она действительно не волновалась. Под мягкостью в ее голосе притаилась сталь. Не нужно гадать, от кого она ее унаследовала.
Дейзи нежилась в шезлонге на пляже. Сперва Чарли подумал, что она дремлет на солнышке, но когда на нее легла тень, она сказала:
– Привет, Чарли. – Но глаза не открыла.
– Как ты узнала, что это я?
– От твоей шляпы пахнет сигарами. Ты скоро от нее избавишься?
– Нет, – отозвался он. – Я же тебе говорил. Это семейное наследство. Я планирую носить ее до самой смерти, а после завещать детям. Ну… Тебя оставили в полиции?
– Более-менее, – ответила Дейзи. – Мой начальник сказал, что в Лондоне приняли решение, дескать, у меня нервное истощение из-за переработок, поэтому меня отправляют в отпуск по болезни до тех пор, пока я не сочту, что оправилась и готова вернуться.
– Э-э-э… И когда это случится?
– Не знаю. Передай мне масло для загара.
– Через минуту. – В кармане у него была коробочка. Достав, он положил ее на подлокотник шезлонга. – Э-э-э… знаешь, – сказал он, – все жуткие слова, от которых так конфузишься, я уже сказал, когда ты была под дулом пистолета. – Он открыл коробочку. – Но это тебе. От меня. Понимаешь, Рози мне его вернула. Но если оно тебе не понравится, можем обменять. Выбрать какое-нибудь друroe. Скорее всего это даже не подойдет. Но оно твое. Если ты его примешь… и… м-м-м… меня.
Взяв коробочку, она вынула обручальное кольцо.
– Гм. Ладно, – сказала она. – Если, конечно, это не какая-нибудь хитрость, чтобы выманить у меня лимон.
Тигр беспокойно метался из стороны в сторону и раздраженно хлестал себя хвостом по бокам, расхаживая взад-вперед перед выходом из пещеры. Глаза его горели как изумрудные факелы в темноте.
– Целый мир и все в нем когда-то принадлежало мне, – бормотал Тигр. – Звезды и луна, сказки и солнце. Все было моим.
– Сдается, мой священный долг, – произнес голосок из глубины пещеры, – указать, что ты повторяешься.
Застыв на месте, Тигр беззвучно повернулся и стал красться в глубь пещеры, двигаясь плавно, точно меховой ковер на гидравлических амортизаторах. У обглоданной туши быка он остановился и тихонько, вкрадчиво сказал:
– Прошу прощения?
Внутри туши что-то завозилось. Из грудной клетки высунулся кончик носа.
– Собственно говоря, – ответил голосок, – я, так сказать, с тобой соглашался. Ничего другого я и не делал.
Белые лапки оттянули тонкую полоску засохшего мяса между двух ребер, открывая маленького зверька цвета грязного снега. Это мог быть мангуст-альбинос или изворотливый хорек в зимней шкурке. Глаза у существа были, как у крысы или стервятника.
– Я уже наизусть знаю. Целый мир и все в нем когда-то принадлежало мне, – заверещал он. – Звезды и луна, сказки и солнце. Все было моим. – Он ненадолго замолчал, а потом добавил: – И снова бы стало моим.
Тигр злобно на него уставился. Потом, без всякого предупреждения опустилась могучая лапа, разметав тушу на вонючие куски и придавив зверька к полу. Зверек завозился и заизвивался, но не сумел вывернуться.
– Ты жив… – прорычал Тигр, опустив морду, так что его гигантский нос почти касался крохотного носика зверька. – Ты жив лишь по моей милости. Понятно? Потому что в следующий раз, когда ты выведешь меня из себя, я откушу тебе голову.
– М-м-мф, – издал хорькоподобный зверек.
– Тебе ведь не понравится, если я откушу тебе голову, да?
– Ой! – выдавил зверек.
Глаза у него были бледно-голубые, как две льдинки, и блестели, пока зверек беспокойно елозил под гигантской лапой.
– Обещаешь быть паинькой? Обещаешь сидеть тихо?
– Крайне, – исключительно вежливо сказало грязно-белое существо, а после извернулось и запустило острые зубки в лапу Тигра.
Взревев от боли, Тигр махнул лапой, от чего зверек отлетел в сторону. Ударившись о потолок, он отпрыгнул на уступ, откуда грязно-белым мазком метнулся в самый конец пещеры, где потолок был таким низким, что почти смыкался с полом: такие места – отличное укрытие для маленьких зверьков, здесь большой зверь его не достанет.
Тигр подобрался так близко, насколько позволял ему рост.
– Думаешь, я не умею ждать? – спросил он. – Рано или поздно тебе придется выйти. Я-то никуда не денусь.
Тигр лег, закрыл глаза, и вскоре пещеру огласил вполне убедительный храп.
Приблизительно через полчаса этого храпа белый зверек выполз из-под камней и, перебегая из тени в тень, направился к большой кости, на которой еще осталась уйма вкусного мяса – если, конечно, вам не мешает запашок тухлятины, а зверьку он не мешал. Однако, чтобы добраться до кости, нужно было пройти мимо Тигра. Выждав еще несколько минут, зверек рискнул сделать пару шажков.
И когда он проходил мимо спящего Тигра, взметнулась передняя лапа, и на хвост зверька упал, пригвоздив его к полу, острый коготь. Вторая лапа легла твари на загривок. Огромная кошка открыла глаза.
– Откровенно говоря, нам, по всей видимости, никуда друг от друга не деться, – тяжело роняя слова, произнес Тигр. – Я прошу лишь приложить усилия. Мы оба должны постараться. Сомневаюсь, что мы когда-нибудь станем друзьями, но, возможно, научимся терпеть друг друга.
– Намек понял, – пискнул хорек. – Как говорится, против рожна не попрешь.
– Вот тебе и пример того, о чем я говорил. Тебе нужно научиться держать рот на замке.
– Нет худа без добра, – сказал зверек.
– Теперь ты снова выводишь меня из себя, – рявкнул Тигр. – Я же пытаюсь объяснить. Не зли меня, и я не откушу тебе голову.
– Ты все талдычишь: откушу тебе голову, откушу тебе голову. Когда ты употребляешь это выражение, его, наверное, следует понимать как «оторву голову»? То есть это метафора, подразумевающая, что ты станешь кричать на меня, возможно, даже сердито?
– Я откушу тебе голову. Раздавлю зубами. Прожую. Проглочу, – сказал Тигр. – Ни один из нас не может выйти отсюда, пока сын Ананси про нас не забудет. А поскольку тебя посадило сюда это отродье, то если я убью тебя утром, к вечеру ты скорее всего снова оживешь под каким-нибудь камнем в дальнем углу этой треклятой пещеры. Поэтому не зли меня.
– Да, конечно, – пискнул белый зверек. – Ладно. Что ни день…
– Если ты сейчас скажешь «то доллар», – взревел Тиф, – я выйду из себя, и последствия будут серьезные. Поэтому. Не говори. Ничего. Понятно?
В пещере на краю света ненадолго воцарилась тишина, которую наконец прервал вкрадчивый голосок:
– Абсо-ненно.
Он начал было говорить «о-у-у-у-ой!», но шум внезапно оборвался.
Не стало слышно ничего, кроме треска перемалываемых зубами костей.
Одного не пишут в книжках про гробы (ведь тем, кто их покупает, так гробы не продашь): на самом деле они довольно удобные.
Мистер Нанси своим был чрезвычайно доволен. Теперь, когда все веселье закончилось, он вернулся в свой гроб и уютно там задремал. Время от времени он просыпался, вспоминал, где находится, а после переворачивался на другой бок и засыпал снова.
Могила, как уже не раз говорилось, отличное место, а еще уединенное, и в ней великолепно отдыхается. Шесть футов под землей – лучше не бывает. Еще лет двадцать, решил мистер Нанси, а тогда подумаем о том, не пора ли вставать. Когда начались похороны, он приоткрыл один глаз. Из могилы ему прекрасно было слышно… И Каллианну Хигглер, и ту дамочку Бустамонте, и третью, худышку, не говоря уже о большой орде внуков, правнуков и праправнуков – все они пели, и завывали, и выплакивали глаза по покойной миссис Дунвидди.
Мистер Нанси подумал было, не высунуть ли через дерн руку, чтобы схватить за коленку Каллианну Хигглер. Ему хотелось проделать нечто подобное с тех самых пор, как лет тридцать назад он посмотрел фильм «Кэрри». А теперь, когда представился случай, он поймал себя на том, что вполне способен устоять перед искушением. Честно говоря, ему просто было лениво. Она только завопит, у нее случится инфаркт, она помрет, а тогда проклятые Сады Успокоения станут еще более людными, чем сейчас.
Да и вообще, к чему трудиться? У него есть дела поважнее: надо лежать и видеть сны. «Через двадцать лет, – подумал он. – Может, через двадцать пять». К тому времени у него, наверное, уже появятся взрослые внуки. Всегда интересно посмотреть, какими вырастают твои внуки.
Он слушал, как у него над головой все завывает и завывает Каллианна Хигглер. А потом она вдруг перестала рыдать и объявила:
– Тем не менее она прожила хорошую жизнь, к тому же долгую. Когда она ушла от нас, ей ведь было сто три года.
– Сто четыре! – произнес раздраженный голос из-под земли рядом с мистером Нанси.
Протянув нематериальную руку, мистер Нанси резко постучал по боку новенького гроба рядом со своим.
– Тихо, женщина! – рявкнул он. – Кое-кто тут пытается поспать!
Рози ясно дала понять Пауку, что ему полагается подыскать себе постоянную работу, такую, на которую нужно вставать утром и куда-то идти.
Поэтому однажды утром, за день до того, как Рози выписали из больницы, Паук встал рано и отправился в городскую библиотеку. Там он вошел в библиотечный компьютер, заскочил в Интернет и – очень тщательно – опустошил оставшиеся счета Грэхема Хорикса, которые полиция нескольких континентов еще не сумела найти. Он устроил так, чтобы в Аргентине продали племенной конный завод. Потом купил маленькую, уже существующую компанию, подарил ей все деньги и подал заявление о присвоении ей статуса благотворительного фонда. Затем послал по электронной почте письмо от имени Роджера Бронштейна, в котором нанял адвоката управлять делами фонда и предложил, что адвокату, возможно, следует найти мисс Рози Ной, еще недавно проживающую в Лондоне, а в настоящее время отдыхающую на Сан Андреасе, и нанять ее Творить Добро с большой буквы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Тигр повернулся к Чарли спиной и большими прыжками бросился прочь, и на бегу рычал и ревел, от чего толпа лишь смеялась еще сильнее. Бесконечно разъяренный, Тиф скрылся в своей пещере.
Паук поднял руки и резко их опустил.
Послышался раскатистый грохот, и вход в пещеру Тифа завалило камнями. Паук с довольным видом осмотрел проделанную работу, а Чарли продолжал петь.
Он пел песню Рози Ной и песню ее мамы. Он пел долгую жизнь миссис Ной и все счастье, какого она заслуживает.
Чарли пел о своей жизни, о жизни своих родных и друзей, и эти песни сплетались в паутину, в которую попала муха.
Мелодией и припевами он завернул муху в кокон, сделал так, что ей уже ни за что не улететь, и залатал паутину новыми нитями.
И вот песня приблизилась к естественному концу.
К немалому своему удивлению, Чарли сообразил, что получил огромное удовольствие, и в то же мгновение понял, чем будет заниматься до конца своих дней. Он будет петь людям. Нет, не великие магические песни, которые творят миры и переиначивают мироздание. Это будут лишь маленькие песни, которые, пусть хотя бы на миг, сделают людей счастливыми, заставят их двигаться в такт и ненадолго забыть свои заботы. А еще он знал, что страх останется с ним всегда, что страх сцены никуда не денется. Но Чарли понимал, что это – как прыгнуть в плавательный бассейн: неприятный холодок в первые несколько секунд, а после боязнь пройдет и все будет хорошо.
Разумеется, не так хорошо, как СЕЙЧАС. Так хорошо, как сейчас, никогда не будет. Но на его долю все равно хватит.
И вот он закончил. Чарли опустил голову, дав замереть последним нотам. Существа на горе перестали притоптывать, перестали хлопать в ладоши, перестали танцевать. Сняв зеленую фетровую шляпу отца, Чарли обмахнул лицо.
– Поразительно, – вполголоса пробормотал Паук.
– Ты бы тоже так смог.
– Сомневаюсь. Ну и каков конец сказки? Я почувствовал, как ты что-то сделал, но не мог бы сказать, что именно это было.
– Я все исправил, – ответил Чарли. – Для нас. Кажется. Я не совсем уверен…
И действительно не был уверен. Теперь, когда песня закончилась, ее магия быстро тускнела, как сон поутру. Он указал на заваленную пещеру.
– Это ты сделал?
– Ага, – отозвался Паук. – Решил, это самое малое, что я могу. Но рано или поздно Тигр прокопает себе дорогу наружу. Если честно, то даже жаль, что я не сделал чего похуже, чем просто захлопнуть за ним дверь.
– Не беспокойся, – ответил Чарли. – Я сделал. Кое-что гораздо хуже.
Он смотрел, как звери расходятся. Отца нигде не было видно, но это его не удивило.
– Пошли, – сказал он. – Надо возвращаться.
Паук отправился к Рози в часы посещений. Под мышкой он нес самую большую коробку шоколадных конфет, какая только нашлась в магазинчике при больнице.
– Это тебе, – сказал он, переступив порог.
– Спасибо. Да, знаешь, врачи сказали, что мама все-таки выкарабкается. Кажется, она открыла глаза и попросила овсянки. Врач сказал, это чудо.
– Разумеется! Твоя мать попросила еды. По-моему, это настоящее чудо.
Рози сердито шлепнула его по руке, но ее пальцы остались лежать у него на локте.
– Знаешь, – сказала она, помолчав, – ты, наверное, сочтешь меня дурочкой. Но там, в темноте, мне казалось, ты мне помогаешь. Я чувствовала, как ты не даешь подобраться ко мне зверю. Если бы ты не сделал того, что сделал, он бы убил нас.
– Э-э-э… Может, я и помог…
– Правда?
– Не знаю. Я тоже попал в беду и думал о тебе.
– В большую беду?
– В ужасную.
– Налей мне воды, ладно?
Он послушался.
– Чем ты на самом деле занимаешься, Паук?
– Занимаюсь?
– Какая у тебя работа?
– Любая, какая придет в голову.
– А я, наверное, останусь тут ненадолго. Медсестры говорят, на острове не хватает учителей. Мне бы хотелось видеть, что от моих усилий что-то меняется.
– Возможно, даже повеселишься.
– Если бы я осталась, что бы ты сделал?
– О! Ну, если бы ты осталась, уверен, я бы нашел, чем заняться.
Их пальцы переплелись. Крепко. Как морской узел.
– Как по-твоему, у нас получится? – спросила она.
– Думаю, да, – серьезно ответил Паук. – А если ты мне наскучишь, я просто уеду и займусь чем-нибудь еще. Поэтому не волнуйся.
– Ах это! – отмахнулась Рози. – И не подумаю волноваться.
Она действительно не волновалась. Под мягкостью в ее голосе притаилась сталь. Не нужно гадать, от кого она ее унаследовала.
Дейзи нежилась в шезлонге на пляже. Сперва Чарли подумал, что она дремлет на солнышке, но когда на нее легла тень, она сказала:
– Привет, Чарли. – Но глаза не открыла.
– Как ты узнала, что это я?
– От твоей шляпы пахнет сигарами. Ты скоро от нее избавишься?
– Нет, – отозвался он. – Я же тебе говорил. Это семейное наследство. Я планирую носить ее до самой смерти, а после завещать детям. Ну… Тебя оставили в полиции?
– Более-менее, – ответила Дейзи. – Мой начальник сказал, что в Лондоне приняли решение, дескать, у меня нервное истощение из-за переработок, поэтому меня отправляют в отпуск по болезни до тех пор, пока я не сочту, что оправилась и готова вернуться.
– Э-э-э… И когда это случится?
– Не знаю. Передай мне масло для загара.
– Через минуту. – В кармане у него была коробочка. Достав, он положил ее на подлокотник шезлонга. – Э-э-э… знаешь, – сказал он, – все жуткие слова, от которых так конфузишься, я уже сказал, когда ты была под дулом пистолета. – Он открыл коробочку. – Но это тебе. От меня. Понимаешь, Рози мне его вернула. Но если оно тебе не понравится, можем обменять. Выбрать какое-нибудь друroe. Скорее всего это даже не подойдет. Но оно твое. Если ты его примешь… и… м-м-м… меня.
Взяв коробочку, она вынула обручальное кольцо.
– Гм. Ладно, – сказала она. – Если, конечно, это не какая-нибудь хитрость, чтобы выманить у меня лимон.
Тигр беспокойно метался из стороны в сторону и раздраженно хлестал себя хвостом по бокам, расхаживая взад-вперед перед выходом из пещеры. Глаза его горели как изумрудные факелы в темноте.
– Целый мир и все в нем когда-то принадлежало мне, – бормотал Тигр. – Звезды и луна, сказки и солнце. Все было моим.
– Сдается, мой священный долг, – произнес голосок из глубины пещеры, – указать, что ты повторяешься.
Застыв на месте, Тигр беззвучно повернулся и стал красться в глубь пещеры, двигаясь плавно, точно меховой ковер на гидравлических амортизаторах. У обглоданной туши быка он остановился и тихонько, вкрадчиво сказал:
– Прошу прощения?
Внутри туши что-то завозилось. Из грудной клетки высунулся кончик носа.
– Собственно говоря, – ответил голосок, – я, так сказать, с тобой соглашался. Ничего другого я и не делал.
Белые лапки оттянули тонкую полоску засохшего мяса между двух ребер, открывая маленького зверька цвета грязного снега. Это мог быть мангуст-альбинос или изворотливый хорек в зимней шкурке. Глаза у существа были, как у крысы или стервятника.
– Я уже наизусть знаю. Целый мир и все в нем когда-то принадлежало мне, – заверещал он. – Звезды и луна, сказки и солнце. Все было моим. – Он ненадолго замолчал, а потом добавил: – И снова бы стало моим.
Тигр злобно на него уставился. Потом, без всякого предупреждения опустилась могучая лапа, разметав тушу на вонючие куски и придавив зверька к полу. Зверек завозился и заизвивался, но не сумел вывернуться.
– Ты жив… – прорычал Тигр, опустив морду, так что его гигантский нос почти касался крохотного носика зверька. – Ты жив лишь по моей милости. Понятно? Потому что в следующий раз, когда ты выведешь меня из себя, я откушу тебе голову.
– М-м-мф, – издал хорькоподобный зверек.
– Тебе ведь не понравится, если я откушу тебе голову, да?
– Ой! – выдавил зверек.
Глаза у него были бледно-голубые, как две льдинки, и блестели, пока зверек беспокойно елозил под гигантской лапой.
– Обещаешь быть паинькой? Обещаешь сидеть тихо?
– Крайне, – исключительно вежливо сказало грязно-белое существо, а после извернулось и запустило острые зубки в лапу Тигра.
Взревев от боли, Тигр махнул лапой, от чего зверек отлетел в сторону. Ударившись о потолок, он отпрыгнул на уступ, откуда грязно-белым мазком метнулся в самый конец пещеры, где потолок был таким низким, что почти смыкался с полом: такие места – отличное укрытие для маленьких зверьков, здесь большой зверь его не достанет.
Тигр подобрался так близко, насколько позволял ему рост.
– Думаешь, я не умею ждать? – спросил он. – Рано или поздно тебе придется выйти. Я-то никуда не денусь.
Тигр лег, закрыл глаза, и вскоре пещеру огласил вполне убедительный храп.
Приблизительно через полчаса этого храпа белый зверек выполз из-под камней и, перебегая из тени в тень, направился к большой кости, на которой еще осталась уйма вкусного мяса – если, конечно, вам не мешает запашок тухлятины, а зверьку он не мешал. Однако, чтобы добраться до кости, нужно было пройти мимо Тигра. Выждав еще несколько минут, зверек рискнул сделать пару шажков.
И когда он проходил мимо спящего Тигра, взметнулась передняя лапа, и на хвост зверька упал, пригвоздив его к полу, острый коготь. Вторая лапа легла твари на загривок. Огромная кошка открыла глаза.
– Откровенно говоря, нам, по всей видимости, никуда друг от друга не деться, – тяжело роняя слова, произнес Тигр. – Я прошу лишь приложить усилия. Мы оба должны постараться. Сомневаюсь, что мы когда-нибудь станем друзьями, но, возможно, научимся терпеть друг друга.
– Намек понял, – пискнул хорек. – Как говорится, против рожна не попрешь.
– Вот тебе и пример того, о чем я говорил. Тебе нужно научиться держать рот на замке.
– Нет худа без добра, – сказал зверек.
– Теперь ты снова выводишь меня из себя, – рявкнул Тигр. – Я же пытаюсь объяснить. Не зли меня, и я не откушу тебе голову.
– Ты все талдычишь: откушу тебе голову, откушу тебе голову. Когда ты употребляешь это выражение, его, наверное, следует понимать как «оторву голову»? То есть это метафора, подразумевающая, что ты станешь кричать на меня, возможно, даже сердито?
– Я откушу тебе голову. Раздавлю зубами. Прожую. Проглочу, – сказал Тигр. – Ни один из нас не может выйти отсюда, пока сын Ананси про нас не забудет. А поскольку тебя посадило сюда это отродье, то если я убью тебя утром, к вечеру ты скорее всего снова оживешь под каким-нибудь камнем в дальнем углу этой треклятой пещеры. Поэтому не зли меня.
– Да, конечно, – пискнул белый зверек. – Ладно. Что ни день…
– Если ты сейчас скажешь «то доллар», – взревел Тиф, – я выйду из себя, и последствия будут серьезные. Поэтому. Не говори. Ничего. Понятно?
В пещере на краю света ненадолго воцарилась тишина, которую наконец прервал вкрадчивый голосок:
– Абсо-ненно.
Он начал было говорить «о-у-у-у-ой!», но шум внезапно оборвался.
Не стало слышно ничего, кроме треска перемалываемых зубами костей.
Одного не пишут в книжках про гробы (ведь тем, кто их покупает, так гробы не продашь): на самом деле они довольно удобные.
Мистер Нанси своим был чрезвычайно доволен. Теперь, когда все веселье закончилось, он вернулся в свой гроб и уютно там задремал. Время от времени он просыпался, вспоминал, где находится, а после переворачивался на другой бок и засыпал снова.
Могила, как уже не раз говорилось, отличное место, а еще уединенное, и в ней великолепно отдыхается. Шесть футов под землей – лучше не бывает. Еще лет двадцать, решил мистер Нанси, а тогда подумаем о том, не пора ли вставать. Когда начались похороны, он приоткрыл один глаз. Из могилы ему прекрасно было слышно… И Каллианну Хигглер, и ту дамочку Бустамонте, и третью, худышку, не говоря уже о большой орде внуков, правнуков и праправнуков – все они пели, и завывали, и выплакивали глаза по покойной миссис Дунвидди.
Мистер Нанси подумал было, не высунуть ли через дерн руку, чтобы схватить за коленку Каллианну Хигглер. Ему хотелось проделать нечто подобное с тех самых пор, как лет тридцать назад он посмотрел фильм «Кэрри». А теперь, когда представился случай, он поймал себя на том, что вполне способен устоять перед искушением. Честно говоря, ему просто было лениво. Она только завопит, у нее случится инфаркт, она помрет, а тогда проклятые Сады Успокоения станут еще более людными, чем сейчас.
Да и вообще, к чему трудиться? У него есть дела поважнее: надо лежать и видеть сны. «Через двадцать лет, – подумал он. – Может, через двадцать пять». К тому времени у него, наверное, уже появятся взрослые внуки. Всегда интересно посмотреть, какими вырастают твои внуки.
Он слушал, как у него над головой все завывает и завывает Каллианна Хигглер. А потом она вдруг перестала рыдать и объявила:
– Тем не менее она прожила хорошую жизнь, к тому же долгую. Когда она ушла от нас, ей ведь было сто три года.
– Сто четыре! – произнес раздраженный голос из-под земли рядом с мистером Нанси.
Протянув нематериальную руку, мистер Нанси резко постучал по боку новенького гроба рядом со своим.
– Тихо, женщина! – рявкнул он. – Кое-кто тут пытается поспать!
Рози ясно дала понять Пауку, что ему полагается подыскать себе постоянную работу, такую, на которую нужно вставать утром и куда-то идти.
Поэтому однажды утром, за день до того, как Рози выписали из больницы, Паук встал рано и отправился в городскую библиотеку. Там он вошел в библиотечный компьютер, заскочил в Интернет и – очень тщательно – опустошил оставшиеся счета Грэхема Хорикса, которые полиция нескольких континентов еще не сумела найти. Он устроил так, чтобы в Аргентине продали племенной конный завод. Потом купил маленькую, уже существующую компанию, подарил ей все деньги и подал заявление о присвоении ей статуса благотворительного фонда. Затем послал по электронной почте письмо от имени Роджера Бронштейна, в котором нанял адвоката управлять делами фонда и предложил, что адвокату, возможно, следует найти мисс Рози Ной, еще недавно проживающую в Лондоне, а в настоящее время отдыхающую на Сан Андреасе, и нанять ее Творить Добро с большой буквы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42