В приемной они застали Паука, который сидел, держа растрепанный «Энтертейнмент уикли» с таким видом, будто действительно его читал.
Чарли тронул его за плечо, и Паук даже подпрыгнул, потом настороженно поднял глаза и, увидев брата, расслабился, но ненамного.
– Мне велели ждать здесь, – сказал он. – Потому что я не родственник и вообще никто.
– Тогда почему ты просто не сказал им, что ты и есть родственник? – в полном недоумении спросил он. – Или хотя бы врач?
Паук поглядел на него ошарашенно, ему явно было не по себе.
– Ну, такое нетрудно провернуть, если тебе все равно. Если не важно, что я сделаю или не сделаю, войти внутрь легко. Но сейчас мне не все равно и ужасно страшно… кому-то помешать или сделать что-то не так… Я хочу сказать… Что, если я попытаюсь, а мне откажут, а тогда… Что ты улыбаешься?
– Да так, – сказал Чарли. – Знакомо звучит. Давай же. Пойдем поищем Рози. – Знаешь, – обратился он к Дейзи, когда они пошли по выбранному наугад коридору, – есть два способа ходить по больнице. Или ты выглядишь так, будто тебе тут самое место… Вот видишь, Паук, белый халат на крючке; как раз твоего размера, надевай!.. Или нужно выглядеть настолько не на месте, чтобы никому в голову не пришло жаловаться на твое присутствие. И сестры, и санитары тогда предоставят разбираться кому-то другому. – Он начал напевать себе под нос.
– Что это за песня? – спросила Дейзи.
– Она называется «Желтая птица», – ответил Паук.
Чарли сдвинул на затылок фетровую шляпу, и они вошли в палату Рози.
Сидя в кровати, Рози читала журнал, и вид у нее был обеспокоенный. Увидев новоприбывшую троицу, она встревожилась еще больше. Посмотрела сперва на Паука, потом на Чарли, потом снова перевела взгляд на Паука.
– Вы оба очень далеко от дома забрались, – сказала она.
– Нас всех далеко занесло, – ответил Чарли. – Ну, с Пауком ты уже знакома. Это Дейзи. Она из полиции.
– В этом я уже не уверена, – ответила Дейзи. – Скорее всего я попала не в один, а в несколько переплетов.
– Это тебя я видела вчера ночью? Ты заставила полицию острова приехать в тот дом? – Рози осеклась. – О Грэхеме Хориксе что-нибудь слышно?
– Он в реанимации, как и твоя мама.
– Ну, если она придет в себя раньше него, – сказала Рози, – то боюсь, прикончит его своими руками. – И добавила жалобно: – Мне ничего не говорят о состоянии мамы. Только твердят, что оно очень серьезное и что скажут, как только будут знать что-то определенное. – Она посмотрела на Чарли ясным взглядом. – Она не такая плохая, как ты думаешь, честное слово. Надо только узнать ее получше. У нас была уйма времени поговорить, пока мы сидели запертые в темноте. Правда, она не такая плохая. Тут она высморкалась и продолжала:
– Кажется, они сомневаются, что она выкарабкается. Напрямую мне не сказали, но вроде как дали понять без слов. Странно. Я-то думала, она переживет что угодно.
– И я, – согласился Чарли. – Я считал, что даже если случится ядерная война, на Земле останутся только радиоактивные тараканы и твоя мама.
Дейзи наступила ему на ногу.
– Врачи уже установили, что причинило ей такой вред?
– Я им говорила. Там, в доме, был какой-то зверь. Может, всего лишь Грэхем Хорикс. То есть отчасти он был самим собой, отчасти кем-то другим. Она отвлекла его от меня, и он схватил ее…
Рози, как могла, объяснила все утром полиции острова, но о светловолосой женщине-призраке предпочла умолчать. Иногда разум под давлением сдает, и Рози решила, что лучше людям не знать, что и с ней вышло то же самое.
Рози умолкла. Она смотрела на Паука так, словно только что вспомнила, кто он.
– Я все еще тебя ненавижу, понимаешь?
Паук промолчал, но на лице у него возникло жалкое выражение, и он перестал походить на врача: теперь он был похож на человека, который позаимствовал чей-то висящий за дверью белый халат и беспокоится, как бы его не раскусили. А в тон Рози вкрались мечтательные нотки.
– Вот только… – начала она и, помолчав, продолжила: – Вот только когда я была в темноте, мне казалось, что ты мне помогаешь. Не подпускаешь ко мне зверя. Что у тебя с лицом? Сплошные царапины.
– Зверь, – объяснил Паук.
– Знаешь, – сказала Рози, – теперь, когда вы стоите бок о бок, видно, что вы совсем не похожи.
– Я из нас красивый, – сказал Чарли, и Дейзи во второй раз наступила ему на ногу.
– Ей-богу! – пробормотала она и чуть громче добавила: – Чарли? Нам нужно кое о чем поговорить. Давай выйдем. Сейчас же.
Они вышли в коридор, оставив Паука в палате.
– В чем дело? – спросил Чарли.
– В чем дело что? – откликнулась Дейзи.
– О чем нам нужно поговорить?
– Ни о чем.
– Тогда что мы тут делаем? Ты же ее слышала. Она его ненавидит. Нельзя было оставлять их наедине. Она, наверное, сейчас убивает его голыми руками.
Дейзи поглядела на него с таким выражением, с каким Иисус посмотрел на человека, который объяснил ему, что у него скорее всего аллергия на хлебы и рыб, поэтому не мог бы Он сварганить салат с курицей: в ее взгляде мешались жалость и почти бесконечное сострадание.
Приложив палец к губам, она потянула его к двери. Он заглянул в палату: не похоже, чтобы Рози убивала Паука. Скорее уж напротив.
– О! – сказал Чарли.
Они целовались. Если назвать это так, вам простится, если вы решите, что это был обычный поцелуй: сплошь губы и кожа, ну, может, немного соприкосновения языками. Но вы не заметили, как он улыбается, как светятся у него глаза. А после, когда поцелуй закончился, он выпрямился, как человек, который только что открыл для себя искусство стояния на ногах и овладел им лучше, чем кто-либо сумеет за грядущие столетия.
Чарли снова оглянулся на коридор и обнаружил, что Дейзи беседует с несколькими врачами и полицейским, с которым познакомилась вчера вечером.
– Что ж, мы всегда считали его дурным человеком, – говорил Дейзи офицер полиции. – Откровенно говоря, такое поведение встречается лишь у иностранцев. Местные до такого просто не опускаются.
– Ну разумеется, – согласилась Дейзи.
– Очень. Очень благодарен, – продолжал он, хлопая Дейзи по плечу с таким видом, что она даже заскрипела зубами. – Эта дамочка спасла женщине жизнь, – сказал он Чарли, хлопнув вдобавок по плечу и его тоже, а после удалился с врачами по коридору.
– Что тут стряслось?
– Грэхем Хорикс умер, – объяснила она. – Более или менее. И для мамы Рози как будто надежд уже нет. Так, во всяком случае, врачи говорят.
– Понимаю, – сказал Чарли и задумался. А когда кончил думать, принял решение: – Ты не против, если я чуток поболтаю с братом? Кажется, нам с ним надо поговорить.
– Я все равно собиралась возвращаться в отель. Проверю свою почту. Потом скорее всего придется много извиняться по телефону. Надо же выяснить, есть ли у меня еще карьера.
– Но ведь ты же героиня, так?
– Сомневаюсь, что мне платят именно за это, – не без тщеславия отозвалась она. – Приходи ко мне в отель, когда закончишь.
Паук и Чарли шли по залитой утренним солнцем главной улице Уильямстауна.
– Знаешь, а у тебя по-настоящему крутая шляпа, – сказал Паук.
– Ты правда так думаешь?
– Ага. Дашь померить?
Чарли снял и протянул Пауку зеленую фетровую шляпу. Надев ее, Паук поглядел на свое отражение в витрине, но поморщился и отдал шляпу Чарли.
– М-да, – разочарованно протянул он. – Но на тебе смотрится.
Чарли сдвинул шляпу на макушку. Некоторые шляпы можно носить, только если готов щегольнуть, залихватски сдвигать их и идти пружинистой походкой, словно тебе всего один шаг до танца. Такие шляпы требуют многого, и Чарли был готов рискнуть.
– Мама Рози умирает, – сказал он вдруг. – А ведь она мне очень и очень не нравилась.
– Я не знаю ее так хорошо, как ты. Ну, уверен, что со временем тоже научусь ее очень, очень не любить.
– Надо попытаться спасти ей жизнь, верно? – сказал Чарли, но сделал это без особого энтузиазма, как человек указывающий, что пора посетить дантиста.
– Сомневаюсь, что мы на такое способны.
– Папа сделал что-то подобное для мамы. Сделал так, чтобы она ненадолго поправилась.
– Но то он. А я не знаю как.
– Есть одно место на краю света, – сказал Чарли. – Со многими пещерами.
– Это начало света, а не его край. И что с того?
– Может, просто отправимся туда? Без всяких там глупостей со свечками и травами?
Некоторое время Паук молчал, потом кивнул:
– Попробуем.
Они разом повернулись и направились в ту сторону, которой обычно не существует, и ушли с главной улицы Уильямстауна.

Солнце вставало, а Чарли с Пауком шли по заваленному черепами пляжу. Это были не настоящие человеческие черепа, но пляж они устилали как желтая галька. Чарли по возможности избегал на них наступать, а Паук, давя ногами, шел напролом. В конце пляжа они повернули налево («налево» относительно абсолютно всего на свете), и перед ними встали горы в начале мира, а вниз обрывались скалы.
Чарли вспомнил, как был тут в прошлый раз. Казалось, с тех пор промелькнула тысяча лет.
– Где все? – вслух спросил он, и скалы отразили его голос и отбросили назад эхом. – Эй? Привет! – громко позвал он.
И они возникли. Все возникли и все наблюдали. Все до единого. Сейчас они казались более величественными и дикими, больше животными, меньше людьми. Чарли сообразил, что в прошлый раз воспринял их как людей потому, что ожидал встретить людей. Но это были не люди. На скалах над ними с Пауком расположились Лев и Слон, Крокодил и Питон, Кролик и Скорпион, и все остальные. Их были сотни и сотни, и смотрели они неулыбчивыми глазами: знакомые Чарли животные и те, которых ни один живой человек не сможет распознать. Все животные, когда-либо встречавшиеся в историях, легендах и сказках. Все животные, которых люди видели во сне, о которых мечтали, которым поклонялись.
Чарли увидел их всех.
«Одно дело, – подумал он, – петь, спасая свою шкуру в зале, полном обедающих. Броситься в омут головой, когда дуло пистолета приставлено к животу девушки, которую ты…
Которую ты…
О!
Об этом, – решил Чарли, – будем волноваться потом».
В настоящий момент ему хотелось лишь одного: или подышать в коричневый бумажный пакет, как в самолете при посадке, или попросту раствориться в воздухе.
– Их тут, наверное, сотни, – с благоговением выдохнул Паук.
В вышине захлопали крылья, и из их биения на ближайшем валуне сложилась Женщина-Птица. Сунув руки в карманы плаща, она молча уставилась на них.
– Что бы ты ни задумал, – сказал Паук, – лучше поторапливайся. Они не станут ждать вечно.
– Ладно. – Во рту у Чарли пересохло. – Итак… э-э-э…
– Что, собственно, будем делать? – спросил Паук.
– Петь, – просто ответил Чарли. – Ведь так мы подталкиваем события, верно? Я догадался. Просто выпеваем события, вдвоем.
– Не понял… Что же нам петь?
– ПЕСНЮ, – сказал Чарли. – Поешь песню и этим исправляешь мир. – В его голос вкралось отчаяние. – ПРИ ПОМОЩИ ПЕСНИ.
Глаза у Паука стали как лужи после дождя, и в них Чарли увидел то, чего никогда не видел раньше: привязанность, быть может, и растерянность, но более всего просьбу о прощении.
– Я все равно не понимаю, о чем ты.
Из-за валуна за ними наблюдал Лев. С ветки высокого дерева – Обезьяна. А Тигр…
Чарли увидел Тигра. Он шел неуверенно, осторожно переставляя лапы. Морда у него распухла и покрылась синяками, но глаза злобно поблескивали, и вообще вид был такой, словно он готов в любую минуту сравнять счет.
Чарли открыл рот, но оттуда вышло только сиплое кваканье, словно он недавно проглотил особо нервную лягушку.
– Не выйдет, – шепнул он Пауку. – И вообще глупая была мысль, да?
– Ага.
– Как по-твоему, а нельзя просто сбежать?
Нервный взгляд Чарли пробежал по склону горы и пещерам, по лицам сотен магических существ, появившихся на заре времени. Среди них был один, которого Чарли в прошлый раз не видел: невысокий человечек в лимонно-желтых перчатках и с тонкими, словно нарисованными карандашом усиками, вот только никакая фетровая шляпа не прикрывала редеющих волос.
Поймав взгляд Чарли, старик ему подмигнул. Набрав в грудь воздуху, Чарли начал петь.
– Я Чарли, – пел он. – Я сын Ананси. Слушайте мою песню. Историю моей жизни слушайте.
Он пел им про мальчика, который родился полубогом и которого разделила на две половины сварливая старуха. Он пел о своем отце. Он пел о своей матери. Он пел об именах и словах, об этих «кубиках», из которых строится реальный мир, о песнях, способных творить миры, об извечных истинах, скрытых за привычным порядком вещей. Он пел о должном завершении своей истории и справедливом возмездии для тех, кто причинил вред ему и его близким.
Чарли выпевал целый мир.
Это была хорошая песня, и принадлежала она ему. Иногда в ней были слова, иногда – только шумы и звуки.
И пока он пел, все слушавшие его существа начали понемногу хлопать в ладоши, притоптывать ногами и подпевать, Чарли чувствовал, что через него льется Великая Песня, которая обвила и охватила собравшихся. Он пел о птицах, о магии, какую ощущаешь, когда, задрав голову, наблюдаешь их радостный полет, об отблеске света на оперении поутру.
Магические существа теперь танцевали – и у каждого был свой танец. Женщина-Птица танцевала круженьем стаи, расправляла хвостовые перья, вздергивала вверх клювы.
Лишь одно существо на склоне горы не желало танцевать.
Тигр бил хвостом. Он не хлопал в ладоши, и не танцевал, и не пел. По его лицу расползлись бафовые синяки и следы от укусов. Неспешно крадучись, он спустился со скалы, пока не оказался совсем близко к Чарли.
– Песни не твои, – прорычал он.
А Чарли поглядел на него и стал петь про Тигра и Грэхема Хорикса, и про всех тех, кто мучает невинных. Не переставая петь, он повернулся и увидел, что Паук смотрит на него с восхищением. Тигр рассерженно взревел, но Чарли подхватил этот рев и вплел его в Песню. Потом взревел сам, в точности как это сделал Тигр. Вот только начался этот рев как тигриный, а после Чарли его изменил, превратив в дурашливый (как у диснеевского пса Гуфи), и все существа, которые смотрели на них со скалы, рассмеялись. Просто ничего не могли с собой поделать. Чарли снова издал дурашливый уморительный рев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42