Рози решила, что и эти блюда не приживутся.
– Где ты был вчера вечером? – спросила она.
– Гулял, – уклончиво ответил он. – С братом.
– Ты же был единственным ребенком в семье.
– Оказывается, нет. Оказывается, я лишь половинка сервиза.
– Правда? Опять папино наследство?
– Милая, – сказал тот, кого она считала Толстым Чарли, – ты и десятой части не знаешь.
– Надеюсь, он придет на свадьбу?
– Ни за что на свете не пропустит! – Он сжал ее руку, и она едва не уронила ложку с гуляшом. – У тебя есть планы на сегодня?
– Как будто нет. В конторе сейчас затишье. Нужно сделать несколько звонков, ну, помнишь, наша кампания по сбору средств? Но они могут подождать. А что… Ты… Э-э-э… А в чем дело?
– День такой красивый. Пойдем погуляем?
– Замечательно, – откликнулась Рози.
Они медленно двинулись по набережной Принца Альберта, оттуда вышли на северный берег Темзы. Они держались за руки и болтали ни о чем.
– А как же твоя работа? – спросила вдруг Рози, когда они остановились купить мороженое.
– Ах это, – отозвался он. – Там, наверное, никто даже не заметит, что меня нет.

Толстый Чарли взбежал по лестнице в «Агентство Грэхема Хорикса». Он всегда поднимался по лестнице. Во-первых, полезно для здоровья, а во-вторых, не надо волноваться, что тебя притиснет к кому-нибудь, и этот человек будет так близко, что уже ке сможешь делать вид, будто его там нет.
В приемную он влетел, слегка запыхавшись.
– Рози заходила, Энни?
– Ты ее по дороге потерял? – спросила секретарь.
Он прошел к себе в кабинет. На столе было непривычно чисто. Гора неотвеченных писем исчезла. На экране компьютера висела самоклеющаяся бумажка: «Зайдите ко мне. Г.Х.».
Он постучался в кабинет Грэхема Хорикса. На сей раз голос произнес:
– Да?
– Это я, – сказал он.
– Входите, – отозвался Грэхем Хорикс. – Входите, мастер Нанси. Тащите себе кресло. Я много думал над нашим утренним разговором. И сдается мне, я сильно вас недооценивал. Вы работаете здесь… сколько уже?
– Почти два года.
– Вы работали долго и упорно. А теперь еще прискорбная кончина вашего отца…
– На самом деле я его едва знал.
– Ага. Так держать, Нанси. Учитывая нынешнее затишье, как насчет пары недель отпуска? Нужно ли говорить, что он будет полностью оплачен.
– Полностью оплачен? – переспросил Толстый Чарли.
– Полностью оплачен? Ага, понял, о чем вы. Деньги на расходы. Уверен, немного на карманные расходы вам не помешало бы, а?
Толстый Чарли силился сообразить, в какой вселенной очутился.
– Вы меня увольняете?
Тут Грэхем Хорикс рассмеялся – как хорек, у которого в горле застряла острая косточка.
– Абсо-ненно нет. Даже напротив. Теперь, я полагаю, мы прекрасно понимаем друг друга. Ваше будущее упрочено. Как каменный дом. Разумеется, пока вы остаетесь образцом осмотрительности и такта, каким были до сих пор.
– Как каменный дом? – недоуменно переспросил Толстый Чарли.
– Как за каменной стеной.
– Просто я где-то читал, что большинство несчастных случаев происходит дома.
– Тогда, считаю, вам крайне важно как можно скорее вернуться домой. – Он протянул Толстому Чарли прямоугольный листок. – Вот, скоромная благодарность за два года безупречных трудов на благо «Агентства Грэхема Хорикса». – И, не удержавшись, добавил: – Не тратьте все сразу. – Ведь он всегда так говорил, давая кому-то деньги.
Толстый Чарли опустил взгляд на бумажку. Это был чек.
– Две тысячи. Ух ты! То есть нет, конечно, не буду.
Грэхем Хорикс улыбнулся. Если его улыбка и светилась победой, то Толстый Чарли был слишком озадачен и потрясен, чтобы ее заметить.
– Идите с миром, – сказал Грэхем Хорикс.
Толстый Чарли отправился к себе в кабинет. Минуту спустя Грэхем Хорикс небрежно, как паук из паутины, выглянул за дверь.
– Да, кстати. Из чистого любопытства. Если, пока вы отдыхаете и наслаждаетесь радостями жизни – что я вам настоятельно рекомендую… о чем я? Ах да, если мне понадобится войти в ваши файлы, не скажете ли свой пароль?
– Я думал, с вашим паролем вы можете войти куда угодно в системе, – сказал Толстый Чарли.
– Конечно, конечно, – беспечно согласился Грэхем Хорикс. – Просто на всякий случай. Сами знаете, как бывает с компьютерами.
– «Русалка», – сказал Толстый Чарли. – «Р-У-С-А-Л-К-А».
– Замечательно. – Грэхем Хорикс не потер руки, чо вполне мог это сделать. – Замечательно.
Толстый Чарли вышел на улицу с чеком на две тысячи фунтов в кармане, удивляясь, как за два года не сумел разобраться в Грэхеме Хориксе, не понял, какой он чудесный человек.
Зайдя в ближайший банк, он отправил сумму с чека на свой счет. А потом пошел по набережной Принца Альберта, чтобы подышать воздухом и подумать.
Он стал на две тысячи фунтов богаче. Утренняя головная боль развеялась. Он чувствовал себя солидным и процветающим. Интересно, может, удастся уговорить Рози поехать в короткий отпуск? Конечно, с бухты-барахты, но все-таки…
И тут он увидел Паука и Рози, которые шли рука об руку по другую сторону улицы. Рози доедала мороженое. Потом она остановилась, бросила остатки в мусорную урну, притянула к себе Паука и перепачканными в мороженом губами поцеловала с энтузиазмом и пылом.
Толстый Чарли почувствовал, как головная боль возвращается. И что теперь? Толстый Чарли не знал. Его словно бы разбил паралич.
Он смотрел, как они целуются: ведь придется же им рано или поздно оторваться, чтобы глотнуть воздуха! Но они все не отрывались, поэтому, чувствуя себя бесконечно несчастным, он развернулся и побрел куда глаза глядят, пока не вышел к метро.
И поехал домой.
К тому времени когда он доехал, мир уже катился в тартарары, поэтому, решив, что ничего уже не исправить, Толстый Чарли забрался в кровать, от которой смутно пахло Дейзи, и закрыл глаза.
– Ну? – спросил отец. – Вы с Пауком поладили?
– Во-первых, это сои, – резонно объяснил ему Толстый Чарли. – А во-вторых, я не хочу об этом разговаривать.
– Дети, дети, – покачал головой отец. – Послушай. Я скажу тебе кое-что важное.
– Что?
Но отец не ответил. Что-то в волнах привлекло его взгляд, и, нагнувшись, он его поднял. Вяло заизвивались пять остроконечных лучей.
– Морская звезда, – задумчиво протянул отец. – Если разрезать ее пополам, она вырастет в две новые.
– Я думал, ты хочешь сказать мне что-то важное.
Отец схватился за грудь, упал на песок и застыл. Из песка вылезли червяки и в мгновение ока сожрали отца, не оставив ничего, кроме костей.
– Папа?
Толстый Чарли проснулся у себя в спальне, щеки у него были мокрыми от слез. Потом он перестал плакать. Не из-за чего расстраиваться. Его отец не умер, это был просто дурной сон.
Завтра он пригласит Рози к себе. Они съедят стейк. Он сам его пожарит. И все будет хорошо.
Толстый Чарли встал и оделся.
Двадцать минут спустя, когда, сидя за кухонным столом, он ел из пластикового стакана китайскую лапшу, ему пришло в голову, что случившееся на пляже, конечно, было сном, но отец все-таки мертв.

Под вечер Рози заехала к маме на Уимпоул-стрит.
– Я сегодня видела твоего жениха, – сказала миссис Ной.
На самом деле ее звали Ютерия. Но за тридцать лет никто не называл ее так в лицо, кроме покойного мужа. Вот только после его смерти имя атрофировалось и маловероятно, что до конца ее дней оно когда-нибудь прозвучит.
– И я, – ответила Рози. – Господи, как же я его люблю!
– Да, конечно. Ты же выходишь за него замуж, верно?
– Ну да! То есть я всегда знала, что его люблю, но сегодня поняла, насколько сильно. Все в нем люблю.
– Ты его спрашивала, где он был вчера?
– Он все объяснил. Он ходил в кафе с братом.
– Не знала, что у него есть брат.
– Он раньше о нем не говорил. Они не слишком близки.
Мать Рози щелкнула языком.
– Воссоединение большой семьи. Он и про кузину рассказывал?
– Про кузину?
– Или, может, сестру. Он не был точно уверен. Хорошенькая, на помоечный манер. Смахивает на китаянку. У нее на лице написано: от такой хорошего не жди. Если, конечно, хочешь знать мое мнение. Но у них вся семья такая.
– Мама! Ты же не встречалась с его семьей.
– Я видела ее. Она была у него на кухне сегодня утром, ходила по квартире почти голая. Никакого стыда нет. Бесстыжая. Если, конечно, она его кузина.
– Толстый Чарли не стал бы лгать.
– Он ведь мужчина, правда?
– Мама!
– И вообще, почему он сегодня не был на работе?
– Был. Я к нему заходила. Мы вместе съели ленч.
Открыв пудреницу, мама Рози порассматривала помаду у себя на губах, потом стерла кончиком пальца красное пятнышко с зуба.
– Чего еще ты ему наговорила, мама?
– Мы просто поболтали о приготовлениях к празднику, о том, как мне бы не хотелось, чтобы его шафер отпускал сомнительные шуточки на свадьбе. Вид у него был такой, точно он с похмелья. Помнишь, как я тебя предупреждала? Не выходи за пьяницу.
– Когда я его видела, он выглядел отлично, – чопорно возразила Рози, но уже минуту спустя не выдержала: – Ах мама, у меня был такой прекрасный день! Мы гуляли и разговаривали… И у него такие мягкие руки! Ах, я говорила, как чудесно от него пахнет?!
– Уж скорее он у тебя с душком. Знаешь что, в следующий раз, когда его увидишь, спроси про эту его кузину. Я не говорю, что она его кузина, и обратного тоже не утверждаю. Просто хочу сказать, что если она его кузина, то в семье у него сплошь гулящие и стриптизерки, а с таким человеком встречаться не следует.
Теперь, когда мама снова стала нападать на Толстого Чарли, у Рози отлегло от сердца.
– Ничего больше не хочу слышать, мама.
– Ладно. Молчу. В конце концов, не я же выхожу за него замуж. Не я выбрасываю псу под хвост свою жизнь. И не я стану плакать в подушку, когда он будет вечерами выпивать со всякими девицами. И не я буду ждать день за днем, ночь за пустой ночью, когда он выйдет из тюрьмы.
– Мама! – Рози постаралась, чтобы восклицание вышло возмущенное, но сама мысль о том, что Толстый Чарли может попасть в тюрьму, была такой смешной, такой нелепой, что она с трудом подавила смешок.
В кармане у Рози защебетал сотовый. Нажав кнопку, она сказала «Да» и «С радостью. Это будет чудесно». Потом убрала телефон.
– Это был он! – воскликнула она. – Приглашает меня сегодня к себе. Будет для меня готовить. Правда, мило? – И добавила: – Да уж, тюрьма!
– Я мать, – сказала ее мама в лишенной пищи квартире, где даже не смела садиться пыль, – и знаю то, что знаю.

У себя в кабинете Грэхем Хорикс смотрел в экран компьютера, а за окном день сменялся сумерками. Он открывал документ за документом, сводку за сводкой. Кое-какие исправлял. Но большинство удалял.
Сегодня вечером ему полагалось поехать в Бирмингем, где один его клиент, бывший футболист, должен был открывать ночной клуб. Грэхем Хорикс позвонил с извинениями: жаль, очень жаль, но неотложные дела, в поте лица и все такое…
Вскоре за окном совсем стемнело. В холодном голубоватом свечении от компьютерного экрана Грэхем Хорикс изменял, переписывал и удалял.

Вот вам еще одна история, какую рассказывают про Ананси.
Когда-то давным-давно жена Ананси посадила поле гороха. Горох вырос такой хороший, такой круглый, такой зеленый – лучше не бывает. При одном виде стручков слюнки текли.
Как только Ананси увидел созревшее поле, то сразу захотел гороха. И не часть, нет, все поле, ведь у Ананси был неуемный аппетит. Он ни с кем не хотел делиться горохом. Он хотел заполучить все себе.
Поэтому Ананси лег в кровать и стал стонать – громко-громко и долго-долго, – и жена с сыновьями прибежали со всех ног.
– Умираю, – заскулил Ананси слабо-слабо и жалобно-прежалобно, – моя жизнь кончена.
И его жена с сыновьями заплакали горючими слезами. А Ананси слабо-слабо и жалобно-прежалобно говорит:
– Я при смерти, поэтому обещайте мне две вещи.
– Все что угодно, – говорят жена с сыновьями.
– Во-первых, обещайте похоронить меня под большим хлебным деревом.
– Под тем хлебным деревом, которое растет возле горохового поля? – спрашивает жена.
– Конечно, под этим, – говорит Ананси и слезно добавляет: – И обещайте мне еще кое-что. Обещайте, что в память обо мне разожжете небольшой костер в ногах моей могилы. И, дабы показать, что вы обо мне не забываете, никогда не давайте ему погаснуть.
– Обещаем! Обещаем! – восклицают, рыдая, жена Ананси с сыновьями.
– И на этом костре – в знак вашей любви и уважения – пусть будет котелок с соленой водой, чтобы напоминал вам о жарких соленых слезах, которые вы пролили, когда я лежал при смерти.
– Обещаем! Обещаем! – плачут они, и Ананси закрывает глаза и больше не дышит.
Отнесли Ананси к большому хлебному дереву, что росло возле горохового поля, и закопали на шесть футов, в ногах могилы развели маленький костер, а рядом поставили котелок с соленой водой.
Ананси ждет целый день, а когда наступает ночь, вылезает из могилы, идет на гороховое поле и срывает там самые толстые, самые сладкие, самые спелые стручки. Он их собирает и варит в котелке, и наедается так, что живот у него становится круглым и натянутым, как барабан.
Потом, перед рассветом он забирается назад под землю и засыпает. Он спит, когда приходит жена с сыновьями и видит, что горох исчез, он спит, когда они видят, что котелок пуст, и наполняют его снова, он спит, пока они горюют.
Каждую ночь Ананси выходит из могилы, танцует и радуется своей хитрости, и каждую ночь наполняет котелок и живот горохом и ест до отвала.
Проходят дни, семья Ананси все худеет и худеет, ведь все, что поспело, собирает по ночам Ананси, и есть им нечего.
Жена Ананси смотрит в пустые тарелки и говорит сыновьям:
– Что бы сделал ваш отец?
А сыновья все думают и думают и вспоминают каждую историю, какую рассказывал им Ананси. Потом они идут к большим ямам, где варят смолу, покупают на шесть пенни смолы, много смолы, целых четыре больших ведра. И несут их на гороховое поле. А там делают человека из смолы: смоляное лицо, смоляные глаза, смоляные руки, смоляные пальцы и смоляное туловище. Отличный вышел человек, черный и гордый, как сам Ананси.
В ту ночь старый Ананси, толстый, каким за всю жизнь не бывал, выбирается из-под земли, упитанный и счастливый, с животом, натянутым, как барабан, и идет на гороховое поле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42