..
Она прижималась к нему все сильнее и сильнее, так что он уже едва сдерживался, чтобы не разложить ее прямо здесь, на полу, в сортире. Ее руки сжимали его ягодицы, он был возбужден. Она прижималась к нему все сильнее, и тут он заметил, что старуха-уборщица уже вернулась и смотрела на них, опершись на свою швабру. Он достал бумажник, вытащил из него банкноту в сто бат и помахал ею вполне однозначно. Уборщица ловко выхватила бумажку из рук Левона и тут же исчезла, а он потерял равновесие и упал. Девочка уже шарила где-то в районе его ширинки.
— Я сделаю все, если ты мне поможешь встретиться с Тимми... все, что захочешь, — говорила она. Она уже стянула с него джинсы и обрабатывала языком головку его члена, а ее острые ногти все глубже впивались в его ягодицы.
— Думаю, что смогу тебе с этим помочь, — услышал он собственный голос. Боль становилась все острее. Девочка знала свое дело. Левон застонал. Он старался не удариться головой о стенку писсуара. Если бы только он мог затащить ее на часок к себе в номер. Секс в туалете — это для гомиков, подумал он и только собрался попросить ее остановиться, как она откусила ему яйца.
Он заорал благим матом. В ответ она вонзила ногти ему в бедра... ногти проткнули кожу, оставив глубокие ранки, которые тут же заполнились кровью... она принялась слизывать эту кровь. Его крик сорвался на утробный хрип. Он попытался скинуть ее с себя, но она зажала его между двумя писсуарами. Придавила его своим весом. У него перед глазами, в луже мочи, среди шариков нафталина, в писсуаре плавали его яйца. Он чувствовал, как ее язык жадно шарит в его опустошенной мошонке. Похоже, у него был болевой шок. Он пытался кричать, но у него получались лишь тихие стоны. Он хотел лишь одного: потерять сознание от этой боли. Она продолжала пить его кровь. И тут он выдавил из себя:
— Меня нельзя убивать. Кто тогда будет рулить эффектами? Без меня весь концерт накроется...
Он уже почти потерял сознание. Она подняла глаза, посмотрела не него. Кровь была у нее на губах, на зубах и даже на щеках.
— На этот счет не волнуйся. Мы сделаем так, что ты не пропустишь концерт.
Он начал впадать в забытье. Мы? — промелькнуло у него в голове. Кто это — мы?
И тут лицо девочки начало изменяться.
Волосы стали короче. Нос — острее. Глаза становились все больше и больше. Скулы поднялись. Кожа бледнела и как будто светилась изнутри... Господи, думал он, она становится Тимми Валентайном, моя работа становится реальностью, Боже мой, я, похоже, сошел с ума...
— Тимми, — прохрипел он.
— Ненавижу, когда меня называют Тимми, — произнесла тварь с лицом Тимми Валентайна. И снова ударила его когтями.
Наплыв
Хит закричала. Рана у нее на груди... она снова как будто пульсировала, и каждый удар отдавался волной невыносимой боли в каждой клеточке ее тела. Господи, думала она, я больше не могу... я умру...
Наплыв
Внезапно Пи-Джей осознал, что его жена находится в смертельной опасности. В спешке, не попадая на нужные кнопки с первого раза, он набрал ее номер на сотовом телефоне. Теперь он был уже полностью одержим духом, который все делал наоборот.
— Пока, — сказал он в трубку.
— Пи-Джей, Пи-Джей, — повторяла она снова и снова.
Пока значит привет, думал он, если ты говоришь наоборот. Но даже когда ты говоришь наоборот, слова, которые ты произносишь, имея в виду прямо противоположное, тем не менее могут быть истиной...
Он нажал кнопку отбоя. Солнце палило над стадионом Паниасай. Я должен уйти от нее, думал он. То, что несло с собой холод и голод, подходило все ближе и ближе. Оно хочет меня, потому что я знаю, что оно здесь. Оно убьет Хит, только чтобы добраться до меня. Будет лучше, если я отвернусь от нее... лучше, если я буду вести себя так, словно я ненавижу ее... делать все наоборот. Оно убьет меня, только чтобы добраться до Тимми. И оно убьет Тимми, потому что оно стремится убить себя самое...
Память: 1888
— Я могу столько всего рассказать, — говорил мальчик. — Ты можешь верить или не верить; выбор всегда за тобой. Но если ты мне поверишь, то я расскажу тебе все в таких красках, что ты как будто увидишь все это своими глазами. Я буду говорить голосами, так похожими на настоящие голоса усопших, что ты больше не будешь считать их мертвыми... о ком ты хочешь, чтобы я тебе рассказал? Поэты, художники прошлых времен, Шекспир, Тассо, Караваджо? Императоры и короли, знаменитые любовники и любовницы? Я знал стольких из них...
— Ради всего святого, Уайльд, — воскликнул Брем Стокер, — этот мальчик — просто сокровище! Мы можем вывести его в свет на какое-нибудь грандиозное сборище. Почему бы не прямо завтра? Герцог Кларенс устраивает званый чай...
— Нет, только не днем, — сказал Оскар. — Неужели ты не в состоянии запомнить хотя бы это?!
— Дай ему еще бокал вина, может быть, это сделает его еще более разговорчивым.
— Ничего не получится, — рассмеялся Оскар, — но если ты проткнешь свой большой палец и смешаешь пару капель крови с поссетом...
— Ясно, — ответил Стокер. — Только если я проткну себе большой палец или еще что-нибудь большое.
Булавкой для галстука он уколол себе палец. Бусинка крови выступила на нем, и он провел окровавленным пальцем по губам мальчика. Тот почувствовал легкий прилив тепла, которое тут же прошло, сменившись все тем же бесконечным холодом.
— О ком вы хотите услышать? — спросил он двух мужчин, сидевших перед ним.
Ночь
Памина смотрела в зеркало. Что произошло? Танец погони и смерти закончился. Мертвая жертва лежала на полу. Она склонилась над трупом... кровь у нее на губах, противный привкус помоев на языке... и все-таки... было что-то еще.
На самом пике наслаждения... когда она проникла в него, а он истекал этим прекрасным соком... рядом был кто-то еще. Нет, не рядом, а прямо в ней. У нее внутри... Кто-то, стремившийся вырваться на свободу. Кто-то, кто хотел отнять у нее ее тело и сделать из него другое...
Памина вспомнила и тот, предыдущий случай, когда она убила свою жертву. Может быть, то же самое происходило с ней и тогда? Неужели убийства не приносили ей того восторга — того оргазма, — о котором она так мечтала? Тогда, в гостиничном номере, в Англии... с тем старым козлом-проповедником... обольщение, нападение, а потом... неужели она все забыла, и тогда все было так же, как сейчас? Она действительно не могла вспомнить.
Памина...
Этот голос. Ангел. Он всегда говорил ей только правду. Он был единственным существом, кто никогда ее не обманывал. Она снова слышала его голос. Она снова видела его — в зеркале.
Не бойся, сказал ей ангел. Каждый раз мы охотимся вместе. И с каждым разом ты подводишь меня все ближе и ближе к миру людей.
— Но я убиваю людей! — закричала она. — Это не то же, что с Сашей из мясной лавки, это не то же самое, что поймать мышь и оторвать ей голову... ты заставляешь меня красть их души...
Ты никого не убивала. Убивал я. Ты — всего лишь инструмент. И ты должна быть только рада, что это был я. Я — настоящий вампир, и поэтому он сможет вернуться и заняться своими спецэффектами на концерте.
— А как же тогда с Дамианом Питерсом?
О, он уже никогда не вернется, ведь ты растерзала его на кусочки.
— Но ты же сказал, что ты...
Я убил его. А ты искромсала его тушку, кровожадная ты садистка! Ты просто сумасшедшая дура. Но им никогда не удастся запереть тебя в психушке. Как только я обрету свободу, мы вечно будем вместе.
— Ага, но только теперь мне страшно. И я думаю, что, может быть, Тимми был прав, и мне стоит показаться врачам.
И теперь ты хочешь сдаться? Памина, Памина, неужели ты не любишь меня?
— Я люблю тебя, но...
Тогда забери амулет, сука!
— Амулет. Да. Амулет.
Ночь
Леди Хит приехала на стадион уже ближе к закату. Она уселась в VIP-ложе, где собрались сливки бангкокского общества. Если заложить все их «ролексы», подумала Хит, можно купить небольшой островок на Карибах. На входе в ложу стояли охранники.
Стадион был переполнен, хотя даже самый дешевый билет стоил тысячу бат. Свободных мест не было. Фанаты толпились в проходах. Большинство, конечно же, неоготы, но здесь они вели себя гораздо спокойнее, чем их европейские собратья. Концерт, вполне очевидно, был для них событием года. Если бы только они знали, что именно сегодня Тимми собирается исчезнуть навсегда... хотя Гилер уже поговаривает о том, что, возможно, и не навсегда... может быть, через год-другой он вернется опять... но Тимми сказал: нет, если уж уходить, то насовсем.
Пи-Джей был где-то за кулисами. Хит так и не смогла поговорить с ним сегодня. Ни разу. То есть он ей звонил... но звонил, видимо, в состоянии своей мистической одержимости духами, так что она вообще ничего не поняла, что он пытался сказать. Она удобно устроилась в своем кресле — его специально привезли из дома — и попыталась вести беседу с гостями, собравшимися в ложе. Там были khunying, одна шикарнее другой, в ярких шелках и блеске драгоценностей. Хит заметила и несколько критиков: например, Роберта Халлидея из «Bangkok Post» и известного тайского поп-певца со свитой почитателей. Была там и группа снобов, толпившихся вокруг Брюса Гастона, эмигрировавшего из Америки — так же как и Лоран МакКендлз — и ставшего здесь одним из самых известных исполнителей классической тайской музыки. Были еще и политики, которые явно чувствовали себя не в своей тарелке, однако пришли на концерт, видимо, чтобы обеспечить себе голоса избирателей на следующих выборах. А вот — фигура из мира медиа-бизнеса: Витават, Дэвид Леттерман Таиланда, — смеющийся и гримасничающий перед телекамерами. Что за зрелище! А до появления Тимми оставалось еще не меньше часа.
На разогреве играла какая-то местная группа. Молодой певец, практически копия Тимми, очень привлекательный, весь прилизанный, разряженный в дерзкий яркий костюм... они исполняли что-то в стиле «Power Rager», вопили и бесновались на сцене, а публика изредка аплодировала их жеманным композициям, которые сопровождались синтетическим полутехно, какое обычно крутят на MTV в те часы, когда его никто не смотрит. Их выступление закончилось лазерным шоу с явлением голографического Годзиллы. Зрителям понравилось это действо, однако все с нетерпением ждали Тимми.
Потом была еще одна группа... совершенно не отличавшаяся от той, которая играла первой. Даже Хит, которой следовало вести себя осторожно, начала проявлять нетерпение, хотя она знала, что Тимми появится только тогда, когда возбуждение толпы достигнет оргиастической точки.
— Чушь, полная чушь, — бубнил Гастон в свой бокал ледяного пива «Сингха». — Та же самая музыка, та же самая гармония, даже рифы на синтезаторе те же самые, ради всего святого! Когда же наконец будет то, ради чего мы сюда, собственно, и пришли?!
В ложу вошел Пи-Джей. Он так торопился, что даже оттолкнул локтем какую-то из khunying, стоявшую у него на пути.
— Хит, Хит, — прошептал он. — Нам надо поговорить.
Ее грудь снова пронзила острая боль.
— Что случилось?
— Пока не случилось, но может случиться. Что-то действительно грандиозное. Знаешь, сегодня — особенный день, когда напряжение в мире реальности достигает такого уровня, что произойти может все что угодно.
— С Тимми все в порядке?
— Ага, он в гримерке. Джианьян что-то опаздывает, но я уверен, что он придет, когда надо. Он всегда делает все в самый последний момент. Но Хит, Хит...
У него был странный, какой-то дикий вид. Он распустил свои длинные волосы, и они слегка развевались даже тогда, когда никакого ветра не было и в помине. Дикарь — как он есть. Господи, как я люблю его, подумала она. Но в нем столько всего, к чему я никогда не смогу даже притронуться. Слава Богу, что я не такая, как та женщина из оперы, которая так стремилась открыть все двери... мне все же хватает ума не лезть в запретную зону.
— Хит, — начал Пи-Джей, — оно вертится вокруг меня, как торнадо. Мне кажется, оно скоро меня засосет... и унесет прочь из Канзаса, прочь из этого мира... ты понимаешь? Весь этот мир — всего лишь крошечный островок посреди бесконечного океана ужаса... тайны... трансцендентальных мистерий... и время от времени возникают такие мгновения, когда напряжение в мире доходит до высшей точки, и плотины дают течь, и, сама знаешь, может произойти все что угодно, и... похоже, такое мгновение наступило. Я знаю, я чувствую. Когда мной опять овладеет дух, который все делает наоборот, я уже не смогу ничего сказать сам... и я хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя, сейчас и всегда.
— Пи-Джей... — Но тут с ним что-то произошло. Он весь напрягся, на шее запульсировали вены. — Пи-Джей, не мог бы ты наконец рассказать мне...
— Привет, — сказал он и вышел из ложи задом наперед, но при этом ни разу не споткнулся, словно у него на затылке были глаза.
И снова грудь Хит пронзила острая боль. Но она не осмелилась вскрикнуть или застонать; в подобном обществе это было бы неуместно. Она сделала большой глоток чего-то, что здесь подавали — похоже, шампанское, — запив две таблетки ибупрофена. Взглянула на сцену, и ей показалось, что она заметила того парня, ответственного за спецэффекты, о котором говорил Пи-Джей. Он неуверенной походкой направлялся к будке за сценой, где стоял пульт управления. Вот он споткнулся о нагромождение кабелей и проводов. Было вполне очевидно, что он успел очень даже неплохо повеселиться в перерывах между работой.
Джианьян уселся в кресло, стоявшее перед пультом управления... каким же крошечным казался он ей отсюда, сверху... Господи, подумала Хит, сколько власти сейчас в этих крошечных руках. Он повернул рукоятку или что там еще; Хит не смогла разглядеть с такого расстояния.
Свет начал меркнуть, ребята из последней группы, которая разогревала публику, уже прощались и собирали свои инструменты. Они кланялись и посылали воздушные поцелуи публике. Жидкие аплодисменты мгновенно затихли. Напряжение нарастало. Зрители ждали Тимми, только Тимми и никого, кроме Тимми.
Едва слышно прозвучали первые аккорды. Небесные звуки струн полились из колонок. Прекрасная музыка, медленная и торжественная. Над стадионом сгустилась полутьма — город вокруг все еще светился ночными огнями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50