Чтобы не чувствовать боль.
— Теперь мне больно оттого, что я не чувствую боли, — сказал Эйнджел.
Он не хотел говорить об этом. Он просто стоял и смотрел на Хит. Он слышал шум ее крови, текущей по венам все быстрее и быстрее, потому что ей было страшно. Она боялась его. Голод, который он ощущал, был всего лишь составляющей его боли. Боли, которая всегда при нем.
Он продолжил рассказ:
— Я путешествовал вместе с ветром. И не только с ветром. Я был крысой на океанском лайнере, я лежал в летаргическом сне в холодном багажном отсеке «Боинга-747». Я хотел оказаться как можно дальше от всех, кого я знал, когда был живым. Но я забыл, что Земля круглая, и если уйдешь далеко-далеко от того места, из которого вышел, в конечном итоге вернешься в то же самое место. Когда я впервые встретился с Лораном МакКендлзом, от него пахло очень знакомо... Это был не его запах, а чей-то еще. Твой запах, Хит. И я сразу понял, что мы встретимся снова. С тобой и со всеми... и мы все вернемся обратно к Тимми Валентайну.
— Да, кажется, этого не избежать.
— Ха.
Ему показалось, что ее страх стал сильнее. Он его чувствовал в запахе пота, зависшем в воздухе, словно плотное облако. Странная особенность этого города: запахи не исчезают... может быть, из-за высокой влажности... Как бы там ни было, запахи не исчезают, не исчезают, не исчезают. Как боль.
Которая стучала, как кровь в висках.
— Я хочу пить, пить, пить...
Хит хотелось вернуться назад.
— Помни, Эйнджел, — сказала она, — я твой друг.
— У меня нет друзей.
Ее кровь, казалось, сейчас закипит.
— У меня с собой статуэтка Будды. А в доме сидит шаман. Он заточит твою душу в какую-нибудь бутылку... ну или куда там ее заточают.
— Душу? — переспросил Эйнджел Тодд. — Какую душу?
И Эйнджел запел. Это была песня Тимми Валентайна, но голос... голос был совершенно иной; в нем не было той утонченной изысканности, что всегда поражала Хит в голосе Тимми. Это был голос неопытного певца, подернутый похотью... с налетом музыки кантри... отзвук разбитого сердца... в нем не было той мистической чистоты, что была в голосе Тимми. Он знал, что ей страшно. Он знал, что когда-то она была его другом, что она все еще любит его. И от этого было еще страшнее.
Не важно, поедешь ли ты автостопом,
Или заплатишь сполна,
Я буду ждать на Вампирском Узле
И выпью душу твою до дна.
— Что ты пытаешься мне сказать? Что ты украдешь мою душу? — спросила Хит. — Как ты можешь украсть мою душу, Эйнджел? Ты всего лишь ребенок, маленький потерявшийся мальчик.
— Да, — ответил он. — Я знаю, каким ты меня видишь. Но то, что ты видишь, — это всего лишь упаковка, подарочная обертка. А то, что было внутри коробки... этого уже нет.
Он мог столько всего рассказать. Он больше не тот потерявшийся маленький мальчик, каким был раньше. Раньше в нем не было этой неистовой пустоты. Вот в маме была пустота, подумал он. Да, была. У нее в глазах. Наверное, Хит сейчас видит в моих глазах ту же бездонную пустоту. Может быть, мама тоже была вампиром. Может быть, это она выпила из меня душу задолго до того, как я поменялся местами с Тимми Валентайном.
Он долго смотрел на нее. Она была заворожена пустотой в его в глазах, которые были как два колодца, где уже не осталось воды. Он снова запел:
...и выпью душу твою до дна.
— Хочешь, чтобы я украл твою душу?
— Нет. Я хочу помочь тебе найти то, что ты ищешь, что бы ты там ни искал.
— Я не такой, как Тимми Валентайн. Я в тысячу раз больше вампир, чем был он. Потому что у меня нет углов, сточившихся за две тысячи лет жизни среди людей. Я не такой мягкотелый, каким был он, когда я его знал. У меня не было времени, чтобы узнать, что такое сострадание. Я не понимаю, что такое иметь совесть. Я — настоящий, я только голод, обнаженный голод. Что я ищу? Только кровь, ничего, кроме крови.
— Нет, — сказала Хит. — Тебе нужен выход из лабиринта.
Он больше не мог себя сдерживать. Он слышал ее пульс, слышал, как колотится ее сердце, как шумит ее кровь — словно ливень. Самая сладкая кровь. Кровь человека, который его любит. Он уже знал, что это такое — после Бекки. Кровь того парня, который трахал ее там, в сарае... она отдавала кислятиной, как дыхание мамы. Но кровь Бекки... о, она трепетала в его стылых венах жаркой иллюзией любви. Он хотел испытать это снова. Но сможет ли она понять, что именно ему нужно? Как объяснить ей безумие этого голода?
— Я не могу себя сдерживать, — сказал он. — Не могу.
— У меня статуэтка Будды...
— Думаешь, я испугаюсь какого-то сраного куска золота? Я кое-чему научился у Тимми Валентайна. Например, как не верить во всю эту чушь. О Господи, Хит, этот голод!
— Ладно, — сказала Хит, — но только несколько капель... — Она попыталась отвернуться. Но он знал, что она не в силах будет этого сделать.
Он набросился на нее — наполовину волк, наполовину человек; она обняла его и прижала к себе. Она дрожала, но это была сладкая дрожь — сродни той, что пробегает по телу женщины, когда та изгибается в любовном исступлении; несмотря на страх, ее объятия становились все крепче и крепче; он слышал биение ее сердца. Интересно, о чем она сейчас думает? Наверняка о Пи-Джее, с которым их разделяло полмира... или он все-таки смог ее заворожить так, что она вообще не могла думать ни о чем и ни о ком, кроме него. Его губы коснулись шелка, и материя разошлась, обнажая кожу. Он почувствовал, как отстранилась горячая плоть — прочь от его языка, холодного, как лед. Он укусил ее над соском левой груди. Она застонала. Но не отодвинулась сразу, а позволила ему пару раз слизнуть кровь.
— Эйнджел, — тихо проговорила она, — хватит. Остановись.
Он не хотел останавливаться. Но кулон с изображением Будды, что висел у нее на груди на серебряной цепочке, прикоснулся к его щеке и обжег бесчувственную плоть. Было больно, и это его напугало. Он оторвал губы от кровоточащей ранки и отступил. Религиозные символы не могут причинить ему вреда. Он это знал. Тимми ему говорил. Все эти символы давно утратили свою силу.
Но выходит, что нет? Он потер щеку. Она онемела. Онемела.
— У Тимми на это ушло больше тысячи лет, — сказала Хит, — чтобы побороть страх перед чесноком, крестами и серебром. Почему ты решил, что тебе хватит на это каких-нибудь пары месяцев?
Теперь она смотрела ему в глаза уверенно и спокойно. Свежая кровь тонкой струйкой сочилась по его горлу. Запах страха рассеялся. У нее было что-то, что ему сейчас нужно; но у нее была сила, чтобы отказать ему в этом. Она больше его не боится, нисколько! — подумал он. Она сняла амулет с шеи и подняла его на вытянутой руке. Нет, его остановила не эта фигурка из золота. Его остановила вера, что была в этой женщине — и не только в ней, вполне современной и воспитанной на идеалах западного мира, а во всех жителях этой страны, погрязших в своих суевериях и ритуалах. Магии нет! — твердил он про себя. — Есть только разум, бесконечно гибкий и податливый. Так говорил Тимми. Но Хит отшвырнула его, как ребенка. Силой своей веры, своего сострадания. Да как она смеет жалеть его, даже любить?! Ему не нужна эта любовь, потому что, пока она есть, он не может быть тем, кто он есть, — самой сущностью голода. Почему так? Почему?
Он растерялся. И отступил. Ему вдруг стало трудно удерживать человеческий облик. Поднялся ветер, воздух тек прямо сквозь его призрачную плоть. Мне нужно держаться! Мне нужно больше крови, подумал он. Но его уже уносило прочь — ночным ветром. Он не знал, куда его занесет в этот раз. Он растворился в темноте, и ему показалось, что это померк мир вокруг: сад, кусты жасмина, павильон из тикового дерева и прекрасная женщина с обнаженной, окровавленной грудью.
Наплыв: колдун
Пит услышал шаги.
— Она возвращается, — сказал он. — Что теперь?
Ajarn молчал до тех пор, пока леди Хит не вошла в комнату. Она была так растерянна, что только сейчас вспомнила, что надо снять сандалии. Но все же сумела взять себя в руки и изобразить спокойствие и безмятежность — как и пристало истинной аристократке. Пит заметил пятно свежей крови на ее шелковой блузке. Он повнимательнее присмотрелся к Хит. Она старательно отводила глаза. У нее был взгляд женщины, которую изнасиловали — и которая боится, что теперь ее саму обвинят, что она спровоцировала насильника. Пит встречался с подобным не раз. Что она видела там, в саду? Кто такой этот phii dip, который, по ее словам, был ее другом? Вполне вероятно, подумал он, она знает, кто совершил эти убийства; может быть, все они так или иначе связаны с этим делом — и эти скучающие аристократы в поисках новых ярких впечатлений, и дикие иностранцы; они все достаточно сумасбродны и имеют достаточно власти, чтобы делать, что им заблагорассудится.
Ajarn неожиданно заговорил:
— Она смотрела в лицо демону. Она прикоснулась к нему.
— Ajarn Сонтайя... — начал Пит.
— Сейчас нет времени на объяснения. Демон уже покинул этот дом. Леди Хит не смогла... насытить его. Он ушел в поисках крови. Кто-то сегодня умрет, если ты не...
— Кто умрет? — спросил Пит.
— Я не могу этого знать. Но он знает. — Ajarn указал на Лорана. — Его душа связана с бездушным демоном. Он не сможет помочь нам сейчас, он всего лишь мотылек, летящий на пламя, и он погибнет, если вернуть его в тело... Но есть один способ. Ты хочешь предотвратить еще одну смерть? Вероятно, ты сможешь.
— Еще одну смерть?
— Дух МакКендлза стремится последовать за phii dip к тому самому месту, которое так восхищает его: где любовь и смерть едины. Если я снова впущу его в себя, я увижу то, что увидит он.
— А что делать мне? — вмешалась Хит. — Тихо сидеть в уголке, пока вы с Грязным Гарри пойдете спасать вселенную?
— Ты присматривай за телом Лорана, — сказал колдун. — Ты и так уже отдала демону часть себя. И этого хватит, чтобы ты стала причастной к его темной магии. Тебе с нами нельзя. Для тебя это слишком опасно. Оставайся здесь. Войди в круг saisin. Пока ты в этой комнате — ты под защитой.
Ajarn зажег еще несколько свечей. Потом поджег связку ароматических палочек и держал их в сложенных ладонях до тех пор, пока они не истлели практически полностью; поместил то, что осталось, в специальный сосуд перед священными изваяниями на алтаре. Достал из пакета еще одну пару глаз — абсолютно прозрачных и бесцветных — и вставил в глазницы. Эти глаза светились холодным огнем, как у инопланетян в фильмах. Старик самостоятельно забрался обратно в инвалидное кресло. Когда Пит развернул кресло к двери и покатил прочь из комнаты, у него вдруг возникло странное ощущение, что ajarn уже не слепой. Тем временем леди Хит вошла в священный круг. Несмотря на показное спокойствие, она все еще пребывала под впечатлением того, что случилось с ней там, в саду.
Пит провез ajarn по коридору, через переднюю комнату с ее адскими фресками. Спустил кресло по лестнице.
— Туда! — сказала ajarn, указав пальцем.
— Но там стена, — растерялся Пит.
— Неужели так трудно сообразить? Я — всего лишь слепой старик и просто указываю направление. Я же тебе говорил: я вижу глазами души этого художника... глазами его безумия... если не можешь перетащить меня через эту стену, тогда найди другой путь... но нам надо поторопиться.
Пит лихорадочно соображал, как лучше сделать. Никто не спорит с шаманом, когда тот уходит в мир духов.
Прием продолжался. Хоть и незрячий, но ajarn очень даже ловко схватил бокал с подноса в руках проходившего мимо слуги. Они добрались до лужайки перед домом и поспешили к воротам — по дорожке, окруженной розовыми кустами и каменными светильниками. Им пришлось вызвать слугу, чтобы тот открыл им ворота. Пит усадил ajarn в машину и рванул в город. Они кружили по лабиринту узких запуганных переулков, запруженных машинами, рикшами, а то и повозками с впряженными в них буйволами.
— Было бы проще, если бы ты мне подсказывал названия улиц, — сказал Пит, раздраженный и злой. Знал бы заранее — взял бы полицейскую машину. По крайней мере можно было бы включить мигалку. Хотя при таком плотном движении это бы не помогло.
— Я не знаю названий. Я просто вижу. Внутри сознания. Я вижу то, что видит этот дух, а он не ограничен какими-то улицами.
— Ладно, ну и что ты там видишь? Можешь хотя бы описать?
— Да. Там мальчик, который идет сквозь толпу. Он не живой и не мертвый. Белый ребенок. Кажется, американец. Он бежит по тротуару... только это совсем не ребенок на самом деле. Он ныряет в толпу и выныривает из нее, как дикий зверь... а Лоран называет его ангелом. Лоран видит ребенка с золотистыми волосами и ясными глазами, которые словно светятся синим светом... прекрасное создание, ангел смерти... и каждое явление смерти, которое видит Лоран, это словно предчувствие его собственной смерти... то, к чему стремится его душа.
Они проехали мимо храма Эраван. Танцовщицы были на месте; их золотистые короны в форме пагод колыхались вверх-вниз, сверкая в свете неоновых огней; Пит даже не снял ногу с педали газа, когда отпустил руль, чтобы как подобает воздать почтение божеству. Была уже ночь, и кондиционер в машине был включен на полную мощность, но все равно было невыносимо жарко; пот заливал Питу глаза. Ajarn сидел впереди, на пассажирском сиденье. В позе лотоса. Его невидящие стеклянные глаза переливались разноцветным свечением. Цвета менялись словно в калейдоскопе: потрясающе-розовый, ярко-бирюзовый, болезненно-зеленый. Пит уже понял, что они направляются в Патпонг, квартал проституток; там должно было произойти следующее убийство. Но какое убийство... их единственный подозреваемый в данный момент заключен в круге, свитом из магического шнура... Пит прибавил газу. Время от времени ajarn резко выбрасывал руку, указывая направление, и Питу приходилось перестраиваться на ходу. Если они действительно ехали в Патпонг, то шаман выбирал путь как-то странно. И что там за мальчик с золотистыми волосами? Ребенок, которого никто не видел. Никто, кроме...
Какая-то черная птица спикировала со светящегося рекламного щита «Кока-колы» и уселась прямо на капот Литовского «Аккорда»... как ни странно, Пита это ни капельки не встревожило. Хотя это, похоже, был ворон, предвестник смерти. Пит свернул на улицу Саторн, проехал мимо «Дома роботов», выделявшегося ярким светящимся силуэтом на фоне черного неба, как зловещее здание из японского фильма «ужасов», где всегда столько крови и жути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50