Памина. Приди ко мне. Увидь меня. Освободи меня. Ты единственная, кто это может; единственная, кто понимает.
Но кто ты? И где ты?
Она на цыпочках из спальни вышла в комнату для гостей. Одно из окон было чуть приоткрыто, пропуская внутрь ночную прохладу. Город окутала тьма. В окне виднелся один-единственный огонек. Сперва Памина решила, что голос идет оттуда... голос, принесенный ветром... он больше не звал ее. Наверное, это были припозднившиеся прохожие. Там, снаружи. На улице.
Но нет. Памина. Голос был где-то рядом. Страх был как укол в основание шеи. Здесь были еще двери. Одна вела в третью комнату, вторая — в коридор... и еще две... одна из них — приоткрыта... как в «Замке герцога Синяя Борода». В урезанной версии без трех дверей.
Памина.
Она выбрала дверь, которая слева. Там оказалась точно такая же спальня, в которой она оставила спящего Тимми. Ей стало по-настоящему страшно. Когда она слышала этот голос, ей казалось, что он звучит у нее в голове. На кровати, сжимая друг друга в объятиях, лежали обнаженные мужчина и женщина; женщина была азиаткой, мужчина — какой-то неопределенной национальности, его длинные волосы укрывали их обоих, закрывая собой лоно спящей женщины. На комоде, прямо перед зеркалом в шикарной золотой раме в стиле барокко, лежал амулет на серебряной цепочке.
Мужчина и женщина даже не шелохнулись. В комнате тоже стояло ведерко с бутылкой шампанского и огромный букет цветов, но тут бутылка была пустая. Телевизор работал; шел какой-то старый американский фильм. Памина зябко закуталась в кимоно. Этот трепет напомнил ей тот первый раз в мясной лавке с отсталым мальчиком. У нее было странное чувство, что сейчас она сделает что-то очень и очень важное.
Возьми его!
Она подошла к комоду и дотронулась до амулета. Какой холодный! Как тот мясницкий нож, располосовавший Сашину щеку. Просто ледяной. Она сжала его крепче. Как ей хотелось, чтобы этот холод проник ей в вены. Голос звал ее по имени. Это был голос Тимми... и в то же время — не Тимми. Такой слабый и тихий голос... потому что он был заключен в серебряном гробу. Но он звал ее. Ее!
Я здесь, мысленно проговорила она, зная, что для того, чтобы голос услышал ее, ей совершенно не обязательно произносить слова вслух.
Но ты должна пригласить меня.
Пригласить тебя? Но ведь ты уже здесь, со мной.
Пригласить в свое сердце.
Я...
И тут она увидела его в зеркале: Тимми Валентайна из ее снов. Полупрозрачная кожа, впалые глаза... и от него пахло затхлостью склепа. Он тоже был обнажен. Он стоял у нее за спиной, но когда она обернулась, его нигде не было. Он был только в зеркале.
— Ты не... — вырвалось у нее.
Не отражаюсь в зеркале. Точно. Ты меня видишь, но я не здесь. Меня заперли в темноте. На самом деле я сейчас не в твоем мире. Я — только воспоминание. Я заточен в этом зеркале. И это не самое лучше место, чтобы проводить тут вечность. То, что ты видишь в зеркале, выглядит вполне нормально, но то, что находится прямо за гранью стекла, то, чего ты не видишь... не можешь увидеть... это ад, Памина, настоящий ад.
Она приблизилась к зеркалу, чтобы получше его рассмотреть. Любопытство перебороло страх.
Ты же хочешь узнать, Памина, каково это — быть мной?
— Ты точно такой же, как Тимми Валентайн... а Тимми лежит сейчас в соседней комнате и спит...
Горький смех. Она всматривалась в отражение. Ей было сложно его рассмотреть, потому что он был таким зыбким... как будто метался между действительностью и какой-то призрачной полупрозрачностью... но теперь она видела, что это не Тимми. В его черных как смоль волосах пробивались светлые пряди. Он был очень худой, еще тоньше Тимми... и глаза у него были больше... а когда она приблизилась к зеркалу так, что смогла заглянуть чуть поглубже, она увидела, что этот Тимми не был кастратом. Но тогда кто этот мальчик? Может быть, подумала она, раз знакомство с настоящим Тимми Валентайном вышло совсем не таким, как она ожидала, ее воображение создало некую замену, которая более соответствует ее фантазиям...
Нет, сказал он, словно прочитав ее мысли. Тимми, оставшийся там, чтобы жить жизнью обычного мальчишки, это всего лишь оболочка того, что ты сейчас видишь. Я тот, кто украл его магию. И это — та самая магия, которая нужна тебе, правильно?
Мальчик в зеркале поднял руки и согнул пальцы, подражая Лугоши, и хотя его губы не шевелились, Памина явственно слышала его голос у себя в голове: Пригласи меня в свое сердце, Памина, пригласи меня. Я не смогу прийти к тебе по-настоящему до тех пор, пока ты меня не позовешь.
Я могу показать тебе мир, который лежит за пределами этого зеркала.
Я могу показать тебе ад. И наслаждение. И страсть. И смерть. Только дотронься до амулета еще раз. Сожми его еще крепче. Теперь я стал четче, правда? Сильнее. Не хочешь надеть его на себя? Освободи меня, и ты станешь частью меня. Я подарю тебе сразу две вещи, которых у тебя не было никогда — любовь и смерть, — обе одновременно. Все, что тебе надо сделать, это...
Еще один звук. Тихий стон. Это стонала женщина на кровати. Памина испугалась и выронила амулет. Отражение Тимми-который-не-был-Тимми заколыхалось и растворилось в сверкающем тумане, точь-в-точь как в сериале «Звездный путь».
Памина отступила от зеркала. Женщина вновь застонала. Памина вышла из спальни обратно в комнату для гостей и присела на черный кожаный диван. Она вся вспотела, а кожа дивана была такая холодная... и скользкая.
Она уже ничего не понимала. Откуда взялся еще один Тимми Валентайн? Может быть, она просто сошла с ума? К этому, собственно, все и шло... Откуда тетя Амелия знает, что Тимми Валентайн больше не вампир? Откуда такая уверенность? Ей надо поговорить с Амелией.
Сколько сейчас времени? Откуда-то издалека донеслись звуки курантов. Может быть, уже шесть? В доме престарелых просыпаются рано. На журнальном столике стоял телефон. Памина сняла трубку и набрала номер.
— Фрау Зенц? — Обычно она дежурила по утрам. — Это Памина Ротштайн. Я бы хотела узнать... тетя Амелия еще не встала? Я знаю, что еще очень рано и в такое время звонить нельзя, но...
— Мне очень жаль, но ваша тетя... сердечный приступ... все случилось очень быстро, она не мучилась... ваша тетя мертва, фрейлин.
Памина положила трубку. Скоро уже рассвет... и она никого здесь не знает, кроме Тимми Валентайна. Наверняка все подумают, что она тоже из этих оголтелых поклонниц. Но тетя... что ей делать без тети?
Тетя Амелия, единственная эксцентричная особа из всей их пуританской семейки, единственная, кто мог бы ее понять... Нет, сказала она себе, так нельзя. Я думаю только о себе. Я думаю только о том, как мне будет одиноко и страшно... потому что она умерла, потому что она больше уже никогда не будет петь...
На журнальном столике, отражаясь в ведерке для льда, мерцал амулет.
Как он здесь оказался? Ведь она выронила его там, у зеркала, в спальне.
Она протянула руку, но в последний момент испугалась...
Памина.
Нет!
Ты же хочешь снова увидеться со своей тетей?
Она потянулась за амулетом...

12
Отпирая двери
При свете дня
— Пи-Джей, тут какая-то девочка. — Леди Хит стояла в дверном проеме. На самом деле она смотрела даже не на девочку, а скорее — на амулет на журнальном столике. Девочка уже тянулась к нему... — Как он здесь оказался? — Хит стремительно бросилась к столику, чтобы забрать амулет.
— Я ничего не сделала... — начала было девочка.
А, из этих, из неоготов, подумала Хит, увидев татуировки у нее на руках. Скорее всего это не настоящие татуировки, а переводные картинки из диска.
— Не играй с этой вещью, это очень опасно. Иначе тебе будет плохо... уж поверь мне, пожалуйста. — Хит убрала амулет в карман. Его холод обжигал ей бедро сквозь тонкую ткань халата. — Давай-ка закажем завтрак. Тимми уже проснулся?
— Вы меня не прогоните? — Казалось, она просто напрашивалась на то, чтобы ее выпроводили за дверь, Смелая девочка, подумала Хит. Неужели она заходила к ним в спальню, чтобы украсть амулет? Да кому бы пришло в голову красть эту серебряную побрякушку... разве что только тому, кому она очень нужна...
— Нет, конечно. Зачем нам тебя прогонять? Меня зовут Премхитра. Но все называют меня просто Хит. Я тут с Пи-Джеем, он старый друг Тимми и вроде как... менеджер этих гастролей.
— Памина Ротштайн. Позвольте мне сделать заказ. — Девочка сняла трубку и начала что-то заказывать по-немецки. Словно она тут хозяйка, подумала Хит. Надо, чтобы Пи-Джей это увидел. С каждым днем Тимми все больше и больше становился похожим на настоящего мальчика.
— У тебя такой вид, как будто ты не спала всю ночь.
— Я и правда не спала... да уж, веселая была ночка! — Девочка вдруг разрыдалась. И Хит поняла, что после этого изматывающего путешествия, после битвы с демонами в Бангкоке, после всех этих кошмаров, которые она пережила на борту самолета, она совершенно не знает, как успокоить этого плачущего ребенка. А от мужчин помощи ждать не приходится. Она даже не сомневалась, что и Тимми, и Пи-Джей продрыхнут как минимум до обеда.
— Пи-Джей! — крикнула Хит, но ее муж, спавший в соседней комнате, даже не пошевелился во сне. Она посмотрела на расписание тура, висевшее на стене: следующей шла Голландия, потом — Англия, потом... святые небеса, Прага!., а сразу после нее — Бангкок. Ничего так переезды... туда-сюда по Европе и дальше... никакого порядка, сплошной хаос... впрочем, так всегда и бывает, когда Пи-Джей берется что-то организовывать без ее чуткого руководства. Она знала, что в Амстердам должен был прилететь еще и Дамиан Питерc. Вся банда в сборе... компания чокнутых. Плюс еще Лоран... они с Дамианом и Пи-Джеем наверняка свалят в какое-нибудь путешествие по миру духов, как всегда, бросив женщин одних. Но если эта девочка тоже поедет с ними, подумала Хит, тогда ей будет с кем походить по магазинам... хотя бы...
Девочка наревелась и успокоилась. А когда принесли завтрак, она уже говорила без умолку.
— Я вам все расскажу о своей жизни. — И она начала рассказывать. Про себя, про свою тетю Амелию Ротштайн, бывшую оперную примадонну, которая умерла этой ночью, что, конечно же, очень грустно. Хит ходила на «Тоску», где пела Амелия. Правда, почти всю оперу она продремала и проснулась лишь под конец, на пронзительно высокой ноте в знаменитой арии «Vissi d'arte» — «Только пела, только любила». Потом девочка рассказала о том, как она пришла в неоготику после того, как услышала первый альбом Тимми Валентайна, о ее первом визите в тату-салон, тайком от родителей, во время поездки в Мюнхен... однако Хит чувствовала, что Памина не то чтобы что-то скрывает... просто старательно избегает говорить о том, о чем ей больше всего хочется поговорить.
Уже рассвело. Кажется, днем, когда светит солнце, амулет терял свою силу; время от времени Хит чувствовала что-то похожее на пульсацию в том месте, где он прижимал ткань халата к ее голой коже. Неужели амулет звал и девочку тоже? Очевидно, что эта Памина имела какое-то отношение к вампирам... только пока непонятно, какое именно... может быть, она просто слишком увлечена вампирами, прочитала все книги о вампирах, посмотрела все фильмы на эту тему, ходила на эти секретные сайты... воображала себя вампиром... или очень хотела им стать. Но она не вампир — это ясно, как божий день. Я видела столько настоящих вампиров, думала Хит, что меня уже не проведешь черной кожей и черной помадой. Но в то же время Памина была не похожа на всех этих повернутых вампироманов.
Хит уже собиралась спросить у нее, не чувствовала ли она что-то странное, исходившее из амулета... как в это мгновение в гостиную вышел Тимми. На нем был шелковый халат. Волосы были взъерошены. Он сонно улыбнулся и махнул им обеим.
— Привет, девчонки.
Он подошел, чтобы обнять Хит; но даже не прикоснулся к Памине, только косо взглянул в ее сторону. Наверное, удивляясь, что она делает здесь до сих пор.
— Я думал, ты мне приснилась, — сказал он.
На одном его пальце был пластырь.
Хит уставилась на него. Неужели...
— Порезался, когда брился, — ответил Тимми на ее невысказанный вопрос.
— Ты же не бреешься, — нахмурилась Хит.
— Ладно, каюсь. Соврал. На самом деле это она меня укусила. Она же почти вампир.
Потом была гробовая тишина. Пытаясь как-то заполнить ее, Хит включила телевизор. По всем каналам показывали молодую Амелию Ротштайн. Голос за кадром бубнил на немецком: «...die beriihmte, Opernsangerin ist huete Morgen gestorben...»
— Господи, — прошептал Тимми.
— Она мертва, — одновременно произнесли Хит и Памина.
— Знаешь, Хит, а ведь я ее знал, — сказал Тимми. — Когда-то давно. В прошлой жизни. — Он переключил все внимание на выпуск новостей и начал переводить для Хит: — Вместо поминальной службы будет дано специальное представление «Замка герцога Синяя Борода» в концертном зале, где раньше был оперный театр. Такое железобетонное уродство... у меня там вчера был концерт. Так она написала в своем завещании. Надо будет пойти.
— У тебя сегодня нет концерта?
— Нет, мы сегодня как раз уезжаем. То есть все оборудование отправляем сегодня, но я могу ехать и завтра. Это всего лишь Голландия, Дом Конгрессов в Гааге. На самолете — не больше часа.
— Ты улетаешь завтра? — спросила Памина упавшим голосом, чуть не плача. — Но как же так... я... ты мне нужен... мне нужно...
— А тебе не пора домой? — спросила Хит. — Твои папа с мамой, наверное, волнуются. Наверняка ты им даже не позвонила.
— В жопу моих папу с мамой, — резко ответила ей Памина. — Тетя Амелия была единственным человеком у нас в семье, который всегда меня понимал.
— Ладно, вы тут не скучайте, — кивнул им Тимми и ушел к себе в спальню. Из второй спальни доносился храп Пи-Джея.
— Все хорошо, ты успокойся, пожалуйста, — сказала Хит и сжала руку Памины. — Памина, скажи мне, пожалуйста...
— Можете звать меня Пами, если хотите. Я только мальчишкам не разрешаю так меня называть. Но вы можете называть меня Пами... если вы и вправду такая хорошая и не хотите меня наебать, как все взрослые.
— Когда я вошла в комнату, ты собиралась притронуться к одной вещи. — Амулет у нее в кармане стал теплее. Он уже обжигал ей бедро... что-то зашипело!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50