— Какие-то они дохленькие, эти мышеловки, — сказала Наташка, как бы расшифровав его мысли. — Там были другие, мощнее, но те для крыс.
Он хотел сказать, что целесообразнее было бы купить крысоловки, но, жалея чувствительность подруги, промолчал. Двигаясь медленно и осторожно, включив все лампы в китченетт и прихожей, писатель выдвинул холодильник в прихожую и обнаружил, что освободившийся квадратный метр пола густо усыпан семенами мышиного помета. Не сообщив звезде кабаре о своем открытии, он спешно смел черные семечки в совок. Окончательно расхрабрившись, стоя на коленях, он вымыл пол китченетт горячей водой с большим количеством хлорки. Затем вымыл пол в ванной и прихожей, и, когда удушливая мокрость высохла, писатель обильно засыпал розовую отраву вдоль всех стен квартиры. Дыру, в которую (он увидел) протискивалась мышь, он также обсыпал отравой. Он зарядил в две мышеловки по куску любимого Наташкиного «вонюченького» сыра, который она позволила реквизировать. Отрезав от недействующей настольной лампы провод с вилкой, он раздвоил хвостатые провода и оголил их с помощью ножа. Пристроив голые провода в дыру в стене между китченетт и прихожей, писатель воткнул вилку в электрическую сеть. Если множество звезд рок-н-ролла погибли на сценах, сраженные электроударом через струны гитары, то почему не попытаться казнить мышей электрическим током. Пролезая в дыру, мышь, по мнению писателя, должна была замкнуть два провода. Покончив со злыми делами, он сел читать неудачную книгу Стендаля «Люсьен Левен». Звезда же кабаре, густо намазавшись ночным мэйкапом и надев черную шляпу, уехала в кабаре, с удовольствием покинув квартиру. Когда в два тридцать ночи, устав от «Люсьена Левена», писатель лег спать, мышей не было слышно.
Когда в одиннадцать утра он вышел, забыв о мышах из спальни, дорогу ему перебежали два представителя этого проклятого племени в серо-рыжих шубах. Они даже не спешили. Мороз пробежал у него по еще теплой от сна коже.
— Ой, мамочка! — помимо своей воли вскрикнул писатель.
— Что случилось?! — голая звезда выглянула из спальни.
— Блядские мыши! Опять мыши! Что же эта ебаная отрава не действует на них? — Он вгляделся в угол с дырой. Следы многочисленных лап и даже коготков были ясно видимы на розовом фоне. У самой дыры розовый порошок был сдвинут в сторону, как будто по полу провезли небольшой мешочек. Вытолкнутые далеко из дыры, незамкнувшиеся, аккуратно покоились в углу оголенные провода. Мыши оказались интеллигентнее звезд рок-н-ролла. Возможно, две мыши, действуя совместно, выволокли зубами каждая по проводу? Может быть, они прекрасно разбираются в законах электричества?
— Видишь, — сказала звезда укоризненно, — ни отрава, ни электрический стул их не берут. А ты испугался, Лимонов! Маму вспомнил. «Мамочка!» Ха-ха-ха!
Она даже забыла о своем страхе перед мышами, так ей было приятно, что писатель испугался, проявил слабость.
— Не страх, но гадливость заставила меня закричать «мамочка!» Почему эти животные пробегают у меня под ногами? Я что, живу в подполье?
Приготовив, со многими предосторожностями, кофе, они сели у стола и стали совещаться. Ей было легче. Звезда должна была завтра улететь в Лос-Анджелес на две недели. Он должен был остаться с мышами на рю дез'Экуфф.
— Ты осмотрел мышеловки?
— Нет еще… Сомневаюсь, чтобы они попались… Они умнее нас. Мыши Марэ древнее и породистее многих наций. Если рю дез'Экуфф существовала уже в 1233 году, то мыши Марэ…
В этот момент из ванной спокойно вышла мышь и, пересекши прихожую, скрылась в китченетт.
— А-аааааааааа! — закричала Наташка.
— Еб твою мать! — выругался писатель.
Сообща они создали гипотезу, более или менее удовлетворительно объясняющую появление мышей в квартире и их странное поведение. Дело в том, что соседний дом реконструировали. По парижскому обычаю, его, как рыбу, очистили от внутренностей, и, вывезя их на свалку, стали нафаршировывать дом новыми внутренностями. Совершая эти действия, ленивая бригада рабочих несколько лет вгрызалась в почву под домом, сотрясала и переворачивала жилища обитателей подполья. Осатаневшие от непрерывного грохота отбойных молотков, возможно, заваленные и изолированные от своих привычных древних нор, мыши зубами выгрызли себе путь на свободу… В квартиру к писателю и певице… Мыши не бегают обычно среди бела дня и не расхаживают так вот запросто вперевалочку из ванной в кухню. Стадо их забежало в квартиру по несчастью и теперь, может быть, и хотело бы вернуться в родное подполье, но проклятые рабочие отрезали им путь. В довершение всего, у писателя было подозрение, что вместе с отступающим мышиным отрядом в окружении оказалось и несколько крыс. Он понял, что предстоит тяжелая борьба. Они решили купить котенка.
— Даже запах кошачьей мочи отпугивает мышей, — заверила его Наташка.
В зверином магазине на набережной Сены, недалеко от Лувра они выбрали среди нескольких с виду одинаковых черных братьев и сестер, прыгавших в вольере, самого энергичного. Служитель в грязном белом халате запустил руку в вольер и выловил животное. Вцепившись когтями в рукав халата, котенок раскрывал миниатюрную пасть и пищал.
— Какой хорошенький котик… У нас теперь есть котик… — причитала звезда кабаре. — Как мы назовем нашего котика?
Они тут же назвали животное Казимиром, сокращенно Кузя, и передали человеку в грязном халате 350 франков. Звезда кабаре получила пятисотфранковый билет прошлой ночью от арабского шейха, за то что сумела растрогать его душу мощным исполнением «Москвы златоглавой». Купленного на арабские деньги Кузю упаковали в коробку с дырками, завязали коробку бечевкой и отправились вдоль Сены домой, неся мышам врага.
— Мыши и не подозревают, что сейчас прибудет Кузя, который их всех передушит! — сказала Наташка.
— Я сомневаюсь, что такой маленький котенок будет душить мышей, но уж, наверное, подлые животные не станут расхаживать среди бела дня по квартире.
— Спасибо, Лимонов! — звезда, дернув писателя на себя, поцеловала его. Казимир, его тряхнуло вместе с коробкой, запищал.
— За что спасибо? — не понял писатель.
— За Кузю. Спасибо, что ты согласился, чтоб мы имели котеночка.
Наташка не раз заговаривала с писателем на тему покупки «собачки или котика».
Писатель всякий раз наотрез отказывался:
— Мы что, буржуа? Или мы старики на пенсии?
— Но разве только буржуа или старики имеют котов и собак, Лимонов?
— Люди, которым нечем заняться в жизни, во всяком случае. Творческий человек не имеет права иметь животное. — Далее писатель яркими примерами обычно обосновывал свою теорию. У него был вполне крестьянский, практичный подход к животным. Животное должно приносить пользу, считал он. Собака должна принимать участие в охоте и охранять дом. Коровы и козы должны давать молоко и мясо, овцы — шерсть. Казимир был куплен, чтобы он изгнал мышей из квартиры и держал их впоследствии на почтительном расстоянии. — Ни в коем случае не будем его кастрировать. Кот-кастрат, храпящий на подушке, — игрушка ленивых хозяев, нам не нужен, — сказал писатель — Когда подрастет, будем выпускать его на улицу.
Они вошли в квартиру и развязали бечевку на ящике. Котенок, обнюхав стенки, осторожно выбрался из ящика и занялся исследованием квартиры.
— Ну держитесь, мыши! — воскликнула Наташка.
Под диваном в ливинг-рум котенок застрял надолго. Только прутик хвоста торчал наружу из-под покрывала. Приподняв покрывало, писатель обнаружил, что котенок заинтересованно обнюхивает… мышь. Приплюснутая ударом пружины, мышь обнажила коготки и зубы в агонии, да так и не успела втянуть их. Когда писатель поднял с пола мышеловку, хвост мыши не обвис как полагалось бы, но по-прежнему торчал проволокой. Смерть накрахмалила его навечно.
Увидев писателя, шагающего с мышеловкой в руке, Наташка, разумеется, закричала:
— Какой ужас! Не подходи ко мне, Лимонов! — и спряталась в ванной.
Так как у них уже было верное, долгоиграющее оружие для борьбы с мышами — Казимир, писатель не стал заниматься грязным бизнесом вынимания мыши из мышеловки, а снес и жертву и гильотину в мусорный бак. Котенку Казимиру было выдано молоко и были открыты купленные уже Наташкой кошачьи консервы, в которые он жадно вгрызся.
Ночь они проспали мирно, не думая о мышах. Во второй половине ночи в постель взобрался котенок и стал бродить по ним, больно втыкая в них маленькие когти. Писатель сердито шлепнул бродягу, за что получил от певицы сонным голосом прочитанное нравоучение:
— Он еще маленький, он не знает, что нужно втягивать когти, когда бродишь по людям. Какой ты грубый, Лимонов, как солдат! Иди сюда маленький!
Наташка нашарила черного в темноте и прижала его к груди. Котенок довольно заурчал.
Самолет, долженствующий перенести его подругу в Лос-Анджелес, отправлялся из Орли в пять. Сфотографировавшись с Казимиром, писатель выполнял функции фотографа, множество раз прижав котенка к себе, расцеловав его, Наташка в сопровождении писателя (он нес чемодан) отправилась на остановку такси, к метро Сен-Поль. Погрузив чемодан в багажник такси, Лимонов поцеловал Наташку и помахал ей, глядящей через заднее стекло удаляющегося автомобиля, рукой. Последние слова Наташки были «Береги Кузю!».
Вернувшись на рю дез'Экуфф, писатель нашел котенка сидящим на пледе, которым покрыт диван, и вылизывающим собственный мокрый хвост. Несколько желтых комков слюны и кошачьего поноса украшали плед. Мышей не было видно или слышно, но от пледа воняло, а получалось, что один котенок уже приносит больше забот и неприятностей, чем стадо мышей. Вздохнув, писатель взял пластиковый пакет и отправился на пляс де Вож, где он видел только что привезенную добрую тонну песка, предназначавшегося для перестройки одного из домов знаменитого архитектурного ансамбля.
Когда он вернулся, поносные пятна дерьма украшали уже и прихожую. Высыпав песок в пластиковый таз, он поймал смешно, одним боком убегающего от него зверька и подтащил его к пледу. Согласно древнейшему методу воспитания детей и зверей наказанием, писатель ткнул котенка черным маленьким носом в его экскременты и прокричал выразительно:
— Нельзя! Нельзя! Нельзя срать на плед! — и шлепнул котенка по тощему крупу. Один, два, три раза. Опять ткнул Казимира носом в дерьмо: — Нельзя срать, где попало… Нельзя! Нужно». — тут писатель сделал паузу, и, перетащив котенка в прихожую, ткнул его носом в песок и насильно посадил его в таз, — срать здесь! Вот твой туалет. Здесь можно какать, писать, блевать — все, что ты хочешь.
Котенок выдал серию недовольных пищаний и выпрыгнул из ящика. Брезгливо отряхивая с лап песок, он ушел к двери, сел неподалеку от поносных луж и стал мыться, вылизывая лапы. Время от времени он неодобрительно поглядывал на писателя, так что тому даже стало стыдно.
— Я извиняюсь, — сказал он, — но это было необходимо, Казимир. Я же не могу объяснить тебе словами, что нельзя гадить, где попало. Посему мне пришлось объяснить тебе это знаками и действиями. Я уверен, что тебе было скорее обидно, чем больно, Казимир. Вы, коты, деретесь между собой так, что только шерсть летит. Мои несколько шлепков не могли принести тебе вреда.
Писатель взял тряпку и стал подтирать кошачье дерьмо. Плед он сорвал с дивана. Налив в ванную горячей воды, насыпал туда стирального порошка и бросил туда же плед. Котенок сидел в углу и исподлобья глядел оттуда. Погрузив руки в ванну, писатель стал стирать плед мадам Юпп. Стирая, он обратился к Казимиру с речью.
— Моя последняя жена почему-то считала, что я не люблю животных, Казимир. Основанием для этого утверждения служило то обстоятельство, что в первые месяцы нашей совместной жизни я пытался избавиться от ее собаки, королевской пуделицы по имени Двося. Она явилась ко мне с Двосей от бывшего мужа, Казимир. Каюсь, я да, уговаривал своего приятеля художника Стасика сбросить в мое отсутствие собаку с шестого этажа или «потерять» ее на прогулке. Сам я не мог этого сделать, Елена не поверила бы мне и не простила бы. Но та собака была безнадежно больна и избалована, Казимир. У нее вылезла шерсть на спине и на брюхе, и оголенные розовые бока отвратительно воняли. У нее болели и гнили где-то в глубине уши. От болезни ушей она и умерла впоследствии… Елена приучила собаку спать вместе с ней в постели, и можешь себе представить, Казимир, как я себя чувствовал в свой медовый месяц, когда вонючая облезлая туша топталась по мне в постели или выла ночи напролет, возя ушами по полу, ей было больно…
Казимир подошел поближе и сел на пороге ванной.
— …Елена угробила пуделицу тем, что избаловала ее. Человеческие существа вообще удивительно эгоистичны, особенно городская разновидность человеческих существ. Они содержат в десятиметровых студиях борзых и немецких овчарок, мучают животных ради своей прихоти. Собака должна бегать, как лошадь. Бегать, охотиться, двигаться, а не разделять с хозяином и его семьей нездоровую клетку. В деревне без собаки не обойтись, и ей там место. В городе собака — узник прихотей человека. Уже не говоря о том, что сукин сын человек по большей части кастрирует бедных животных, дабы избавить себя от лишних хлопот… Я тебя не кастрирую, казимир, даю тебе честное слово…
Я суров, но справедлив… Я считаю, что животное должно сожительствовать с человеком на равных. Если однажды, поселившись в деревне, я заведу себе собаку, я уверен, что она будет уважать меня и любить, хотя я не стану лобызать ее в нос. Ты, Казимир, — кот. Коты более самостоятельные животные… Должен сказать, что я больше уважаю котов, чем собак…
Казимир недовольно направился к тазику с песком, обнюхал его, стал на задние лапы, положил передние на край тазика, подумал, поводил головой, принюхиваясь, влез в тазик. Побродил по песку, устраиваясь… Наконец, сменив несколько мест, пописал.
— Браво, Казимир! — прокомментировал писатель.
Котенок, угрюмый, вылез из тазика, отряхивая с лап песок, пошел в большую комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37