Подумать только: самого Мальборо! 30 ноября последовал еще один беспощадный выпад против Уортона, человека, беззастенчиво грабившего Ирландию («Экзаминер» № 18). И в эти же дни выходит отдельный памфлет с уничтожающей характеристикой того же Уортона [«Краткая характеристика его светлости графа Томаса Уортона». — В кн.: Свифт Джонатан. Памфлеты. М.: ГИХЛ, 1955, с. 64.], в своей причастности к написанию которого Свифт упорно не признается, понимая, что среди ирландского окружения Стеллы мало кто одобрит свирепую беспощадность его нападок. И потом так безопаснее: мало ли что может произойти в будущем.
Гарли мог торжествовать. И он старается не остаться в долгу. 11 ноября Свифт представлен Сент-Джону, осыпавшему его такими комплиментами, что Свифт сам признает их преувеличенными. Оба вельможи настаивают на том, чтобы Свифт непременно прочитал проповедь в присутствии королевы, и Гарли обещает представить его королеве, а 17 февраля 1711 г. он допущен на обед в самом узком кругу лиц из кабинета министров. Новые покровители Свифта обладали очень важными в его глазах достоинствами: Сент-Джон был умен, остроумен, неотразимо обаятелен, когда того хотел; это был лучший оратор в парламенте, и в нем уже тогда угадывался будущий незаурядный политический мыслитель и писатель; что же касается Гарли, то он собирал редкие рукописи и книги и мог по любому поводу с легкостью процитировать древнегреческого или римского писателя. Все это чрезвычайно импонировало Свифту: еще бы, он, следовательно, имел дело не с заурядными политиканами, а с людьми, духовно ему близкими и, значит, способными его оценить.
Казалось бы, свершилось все, о чем Свифт мечтал. Да и позиция кабинета Гарли упрочилась. На выборах в парламент тори получили подавляющее большинство в палате общин. Энтузиазм защитников англиканской церкви, подогретый делом Сэчверела, и поддержка со стороны сельских сквайров, все еще представлявших в то время самый многочисленный и влиятельный слой английского общества, сыграли свою роль. Чувствуя такую опору, кабинет увольняет ряд крупных офицеров — сторонников Мальборо, а королева смещает со всех должностей жену герцога, и ее место занимает новая фаворитка — Эбигейл Мэшем, к слову сказать, дальняя родственница герцогини, имевшей неосторожность пригреть ее при дворе, ставленница Гарли, который получает, таким образом, еще одну возможность влиять на королеву. Чем же тогда объяснить, что именно в это время в «Дневнике» появляются первые записи, свидетельствующие о том, что далеко не все обстоит безоблачно. 1 января 1711 г., как будто без всякой видимой причины, Свифт восклицает, что предпочел бы находиться где угодно, только не здесь.
Причин для этого было достаточно. Бойкот финансистов, связанных с вигами и опасавшихся, что кабинет тори откажется оплачивать сделанные ими казне займы, и, как результат — катастрофическое отсутствие у правительства денег; требования особенно ретивых тори расправиться с бывшими министрами и их приспешниками, в надежде, что им в таком случае что-нибудь перепадет; бешеное сопротивление вигов — все это создавало обстановку, при которой кабинет находился буквально на острие ножа. Между тем Гарли, имевший привычку откладывать до последней минуты даже самые спешные и важные дела и никогда с определенностью не высказывавший своего мнения, потому что он постоянно на всякий случай вел двойную и тройную игру, ко все большему удивлению Свифта, проявлял опасную беспечность и благодушие. Что же касается Сент-Джона, то весь Лондон знал, что он не брезгует самыми грязными и подозрительными злачными местами и нередко является в свою канцелярию, прокутив всю ночь напролет. Более того, Свифт впервые обнаружил, что между двумя лидерами существует явное соперничество. К этому прибавились первые глубоко личные разочарования. Время шло, но Гарли упорно молчал и насчет своего обещания представить его королеве и насчет проповеди в ее присутствии. Ни того, ни другого Свифт так и не дождался. А оба патрона нет-нет, да и заденут его оскорбленное самолюбие. Так, шутя, они сообщают Свифту, что говорили о нем с королевой, а она ответила, что никогда о нем не слыхала. Они знали его уязвимые места и умело этим пользовались.
Затем происходят бурные размолвки — сначала с Гарли, попытавшимся расплатиться со Свифтом, как с обычным наемным писакой, передав ему 50 фунтов, а потом с Сент-Джоном, высказавшим неожиданно в обращении с ним холодность и высокомерие. В обоих случаях в ответ последовала болезненная, бешеная вспышка оскорбленной гордости. [Не потому ли его Гулливер предавался впоследствии «…грустным размышлениям о тщете попыток добиться к себе уважения со стороны людей, находящихся в положении, совершенно несравнимом с нашим» (Свифт Дж. Сказка бочки. Путешествия Гулливера. М.: Художественная литература, 1976, ч. II, гл. 5, с. 245. Далее цитаты даются по этому изданию).] Ведь вся радость, все очарование отношений с этими вельможами в том для Свифта и заключались, что он помогал им как друзьям и только потому, что это соответствовало его убеждениям. С крушением этой иллюзии ему было невозможно примириться. Впрочем, он слишком многое поставил на карту и слишком далеко зашел, чтобы отступать, а им он был настолько необходим, что, сделав из этих индицентов определенные выводы, обе стороны вскоре восстановили прежний статус-кво.
Хуже обстояло дело с первинами, хлопоты о которых сулили, как казалось вначале Свифту, полный успех. 3 ноября 1710 г. Гарли позволил ему написать архиепископу Дублинскому, что первины дарованы, но без права разглашать это, пока королева по завершении формальностей официально не уведомит об этом ирландскую конвокацию (собрание высших чинов англиканской церкви). Проходили дни, недели; наместником Ирландии успели назначить герцога Ормонда, и, ничего не ведавшие о том, что дело решено, епископы обратились к нему с просьбой стать их ходатаем. И поскольку они полагали, что Свифт, как друг опальных вигов, может теперь только повредить делу, они решают затребовать у него бумаги. Свифт в ярости, но Гарли обещает ему уведомить Ормонда, что хлопотать уже не о чем. Проходит еще месяц, Свифт уже не может спокойно думать об этих «опостылевших первинах», он жалуется на Гарли Сент-Джону: ведь дело идет о его репутации. Проходит еще 5 месяцев, и Гарли по-прежнему уверяет его, что дарственная грамота составлена и осталось только выписать патент и что он обо всем уведомит Ормонда. 7 июня 1711 г. он сообщает Свифту, что отправляющемуся в Ирландию Ормонду дано указание упомянуть в своей речи в ирландском парламенте о даре королевы, но проходит месяц и Гарли признается, что бумаги о первинах… потеряны! При этом он просит Свифта письменно известить епископов, что все будет в ближайшее время улажено. В итоге ирландские епископы решают, что заслуга в этом деле принадлежит Ормонду, Гарли и королеве… и для Свифта начинается новая пытка. Ведь его даже не упомянули, а сколько он ради этого сделал! И он то уверяет, что не желает никаких благодарностей от этих жалких людишек, то клянет их и винит в неблагодарности. Гарли обещает Свифту особо отметить его заслуги в своем ответном письме епископам, но проходит сентябрь, октябрь, идет уже второй год с того дня, как Свифт впервые услыхал от Гарли радостную весть, но свое обещание упомянуть о нем в письме Гарли так и не выполнил. [«…так как все жалуются, что фавориты государей страдают короткой и слабой памятью,… то каждому, получившему аудиенцию у первого министра, по изложении в самых коротких и ясных словах сущности дела следует на прощание потянуть его за нос или дать ему пинок в живот… и тем предотвратить министерскую забывчивость. Операцию следует повторять каждый приемный день, пока просьба не будет исполнена или не последует категорический отказ» («Путешествия Гулливера», III, 6).] А тем временем епископ Митский, в епархию которого входил приход Свифта, грозился вытребовать его и отрешить от должности за столь долгое отсутствие. Но и это Свифт простил своему покровителю, или сделал вид, что простил.
8 марта 1711 г. произошло событие, едва не погубившее торийский кабинет и заставившее Свифта забыть о всех своих обидах: во время заседания Тайного совета Гарли был ранен маркизом Гискаром, французским эмигрантом, авантюристом и проходимцем, услугами которого пользовалось английское правительство. Случайная рана (случайная, потому что Гискар хотел расквитаться с Сент-Джоном) сделала Гарли мучеником, пострадавшим от паписта, чуть ли не национальным героем. [Зная истинную подоплеку событий, Свифт, тем не менее, поручил своей подручной — госпоже Мэнли изобразить это происшествие как следствие гнусного политического заговора врагов Гарли, стремящихся его погубить. Но в «Путешествиях Гулливера» он мог быть откровенным, и уж тут он с беспощадной прямотой открывает истинную подоплеку и цели подобных затей: «Заговоры в этом королевстве обыкновенно являются махинацией людей, желающих укрепить свою репутацию тонких политиков, вдохнуть новые силы в одряхлевшие органы власти; задушить или отвлечь общественное недовольство, наполнить свои сундуки конфискованным имуществом…» (III,6).] Нежданные лавры соперника вызвали у Сент-Джона еще большую зависть. Пользуясь временным отсутствием Гарли, он спешит осуществить свой план: экспедицию в далекую Канаду с целью захвата принадлежавшего французам Квебека. Он возродит тогда славу Англии — великой морской державы — и затмит и Мальборо, и Гарли. Возглавит экспедиционные войска полковник Хилл. У него, правда, нет никакого опыта, но это не столь уж важно, зато он брат миссис Мэшем, которую Сент-Джону крайне необходимо перетянуть на свою сторону, тем более, что королева ему не доверяет. Раненый Гарли просит в письме не давать на эту затею денег, впоследствии он доказывал, что три четверти выплаченной суммы были присвоены Сент-Джоном, и это похоже на правду. Но Сент-Джон настоял на своем, а шесть месяцев спустя пришло известие о постигшей экспедицию катастрофе.
24 мая Гарли становится пэром и получает титул графа Оксфорда, через несколько дней его назначают лордом-казначеем, а некоторое время спустя он получает Подвязку, в то время как его сопернику приходится довольствоваться лишь титулом виконта Болинброка. В конце мая 1711 г. граф Оксфорд оглашает свой спасительный финансовый проект: он предлагает создать акционерную Компанию Южных морей; ее пайщиками станут в первую очередь те, кто ссудил государству крупные суммы. Весь многомиллионный долг казны будет теперь передан этой компании на условиях выплаты пайщикам шести процентов прибыли и с обещанием, что после заключения мира этой компании будет передано монопольное право на торговлю рабами в Южной Америке, чем и будет возмещен с лихвой весь долг. Палата общин ликует, Гарли в зените славы. Свифт счастлив за своего патрона и пишет об этом в патетическом тоне. Одновременно он спешит добыть своему приятелю Стрэтфорду место одного из управляющих этой компанией. Недавно он с помощью Стрэтфорда вложил и не без выгоды кругленькую сумму в акции Английского банка, теперь с помощью того же Стрэтфорда он вкладывает эти деньги в акции новой компании. Оно и неудивительно — ведь Английский банк находится в руках этих бессовестных торгашей-вигов, а Компания Южных морей — детище тори, помышляющих лишь о том, чтобы вызволить отечество из затруднительного положения. Но для того, чтобы проект Гарли осуществился, необходим мир.
В апреле 1711 г. французы после долгих тайных переговоров прислали, наконец, письменный официальный документ, где излагали условия мира; среди прочего они настаивали на том, что Испания должна принадлежать внуку французского короля — Филиппу. Но как же тогда быть с основным требованием союзников: никакого мира без Испании, то есть без отхода Испании к брату австрийского императора? И тут судьба подносит кабинету тори подарок — умирает австрийский император, и корона переходит к его брату, тому самому, которого прочат на испанский престол, и, следовательно, теперь вновь нарушится равновесие сил в Европе, но уже в пользу австрийского дома. Так основной козырь вигов был выбит у них из рук, и можно было ускорить подготовку мира. Теперь инициатива переходит в руки Болинброка, он понимает, что это для него единственная возможность затмить ненавистного соперника. А Свифт, только в начале июня 1711 г. закончивший издание «Экзаминера», приступает к новому ответственному делу: он должен обосновать методы ведения мирных переговоров, избранные Болинброком. И разве мысль, что от его искусства и аргументов будет в немалой степени зависеть такое великое событие, как прекращение многолетней изнурительной войны, не достойная награда, искупающая все разочарования и труды, которыми были заполнены недели и месяцы его пребывания в Лондоне?
Свифт приступил к работе над памфлетом «Поведение союзников», по-видимому, в июле, но держит это пока в тайне; лишь время от времени он пишет в «Дневнике», что мир — это «единственное, что может нас спасти». Под словом «нас» он в первую очередь имеет в виду не Англию, а кабинет тори, охваченный распрей двух своих лидеров, каждый из которых старается теперь перетянуть на свою сторону и великого публициста своей партии. Об этом особенно печется Болинброк: он везет Свифта в свое поместье Баклбери, и, когда гость отправляется почивать, его провожают в отведенную ему комнату не слуга, а сам государственный секретарь и его жена, ведущая свой род от легендарного Джека из Ньюбери. Оно и неудивительно: Болинброку было необходимо, чтобы автор будущего памфлета верил ему, верил, что Болинброк ничего от него не утаил и ничем предосудительным себя не запятнал. И Свифт, польщенный таким обхождением, верил несколько больше, чем следовало. Он едва ли подозревал, как далеко зашел Болинброк, чтобы заключить мир как можно скорее и притом с наибольшей для Англии выгодой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112